Постсоветский Кавказ станет периферией «Большого Ближнего Востока»?

Андрей Арешев

После относительно недолгого затишья, в начале 2012 года информационные сводки вновь запестрели тревожными сообщениями с Северного Кавказа. Чечня, Дагестан, Кабардино-Балкария – это лишь неполный перечень регионов, в которых в последние дни участились столкновения средней и высокой интенсивности. В ряде случаев представители силовых структур вступают в полномасштабные бои с представителями резко активизировавшегося бандподполья.

Примечательно высказывание Президента РФ, сделанное ещё 22 февраля 2011 г. в ходе заседания Национального антитеррористического комитета во Владикавказе. После выступления А.Г. Хлопонина, который упомянул, в том числе, о влиянии «внешнего фактора» на субъекты Северо-Кавказского федерального округа, глава государства, в частности, отметил: «Если говорить прямо, те определения, которые вы перечислили, они все имеют право на существование, как это ни печально, в том числе определение, извините, с иностранным элементом. Я не буду упоминать никакие страны, но целый ряд государств, с которыми у нас есть даже дружеские отношения, тем не менее, вполне сопричастен к террору, который существует на Кавказе. И то, что люди это так видят, это не заблуждение, а это скорее одна из граней того, что сегодня у нас здесь есть»[1].

Заинтересованность внешних сил в разогревании ситуации на Кавказе достаточно очевидна в связи с очередным парламентско-президентским циклом в России и приуроченным к нему всплеском политической активности. Представляется вовсе не случайным, что «видеообращения» лидеров боевиков достаточно чётко синхронизируются с конкретными эпизодами выплеснувшейся на улицы предвыборной борьбы. Президентские выборы 4 марта 2012 года станут лишь промежуточным этапом в цепи событий, которые, по оценкам ряда экспертов, могут привести к полномасштабному внутриполитическому кризису, способному превзойти события конца 1990-х и вплотную приблизиться к эпохе конца 1980-х годов, финалом которой стал распад СССР.

Разгоревшиеся в эпоху «перестройки» на Кавказе этнополитические конфликты сыграли важную роль в дезинтеграции Советского Союза – при том, что истинные причины крупнейшей геополитической катастрофы XX века следует искать, конечно же, не в Тбилиси, Ереване, Баку или же в Грозном. Следует согласиться с Владимиром Дегоевым, констатирующим постепенную утрату Россией с 1991 года своего суверенитета на Северном Кавказе. Важным индикатором этого тревожного процесса стало явление, обозначенное известным политологом Сергеем Маркедоновым как «аутсорсинговый суверенитет»:  большая часть государственного управления передоверяется центральными властями внешне лояльным региональным элитам. Так, «в последние годы на уровне Министерства обороны всерьез обсуждаются идеи по сворачиванию призыва из республик Северного Кавказа. Из Чечни призыв практически уже не ведется, в Дагестане в ходе осеннего призыва 2011 года в ряды вооруженных сил был отправлен всего 121 человек. Не лучше обстоят дела и в Ингушетии. В этих трех республиках между тем существует практика зачисления призывников в резерв без прохождения действительной службы. Таким образом, государство собственноручно расписывается в том, что не может выполнять свою ключевую функцию — интеграцию полиэтничного населения страны в единую политическую нацию (а призывная армия — важнейший инструмент такой интеграции)…»[2].

Другим трендом минувшего двадцатилетия стало увеличение геополитической капитализации кавказского региона, как следствие – повышение внимания региональных и глобальных игроков, чему наличествует множество доказательств. Советский Союз потерпел поражение в глобальном противостоянии, что непосредственным образом сказывается на состоянии как России, так и других государств, образовавшихся на месте некогда единой страны. Попытки некоторых «осколков» советского государства играть самостоятельную роль хотя бы по отдельным вопросам (следствием чего является нынешний баланс сил в Нагорном Карабахе и вокруг Абхазии и Южной Осетии) встречает и неизбежно будет встречать жесткое противодействие в виде прежде всего разнообразных форм американской «опеки», но также и соответствующих действий других игроков (прежде всего Ирана, Турции, Европейского Союза), что, с одной стороны, создает возможность для маневра, а с другой – многократно усиливает риски, связанные с отсутствием общей системы региональной безопасности. Термины «латентная нестабильность» или «замороженная нестабильность», используемые некоторыми комментаторами применительно к отдельным государствам Южного Кавказа или же субъектам федерации Северного Кавказа, еще в большей степени применимы к региону в целом.

Временная перегруппировка политико-дипломатических и иных ресурсов, направляемых той или иной американской администрацией на решение более приоритетных задач, вовсе не означает долговременное ослабление внимания к Кавказу. Можно предположить, что курс на усиление американского влияния на Южном Кавказе будет продолжен, однако на отдельных этапах, например, в рамках объявленной политики «перезагрузки», может быть достигнута договоренность о решении усилиями Москвы задач, в нынешних условиях  совершенно неразрешимых (в первую очередь, речь идет о Нагорном Карабахе). Следует подчеркнуть также растущую вовлечённость НАТО в продолжающиеся региональные конфликты – фактор, который вовсе не следует игнорировать.

Мирное решение карабахского вопроса путём переговоров крайне важно в контексте поддержания межнационального мира на Северном Кавказе. Краснодарский край и Ставропольский края, Ростовская область, а также ряд автономий Северного Кавказа являются как традиционными районами проживания достаточно крупных армянских и азербайджанских общин, так и местом притяжения миграционных потоков из государств Закавказья после 1991 года. В начале 1990-х годов многие армянские и азербайджанские семьи были вынуждены переселиться, в частности, на территориях равнинного Предкавказья, где миграция также обострила межэтнические отношения. Одним из основных районов выхода армян являлся Азербайджан, откуда в начале 1990-х прибыла почти половина армян, мигрировавших в районы степного Предкавказья. В миграционном приросте армяне из Азербайджана составляли в этот период от 2/3 до 3/4. К середине 1990-х эта доля предсказуемо сокращается, однако среди выходцев из Армении определенное количество составляют уроженцы Азербайджана, которые, не сумев адаптироваться на новом месте, предпочли переехать в Россию[3]. 

В начале 1990-х годов фиксировались попытки перенести армяно-азербайджанское противостояние на северокавказскую почву, причем они имели достаточно серьезный характер. В частности, актуализировалась разнообразная псевдоисторическая мифология относительно принадлежности кубанских и ставропольских земель, что в условиях слабой информированности населения, пребывавшего в шоке вследствие радикальных экономических реформ, сыграло свою негативную роль. Несмотря на некоторую социально-экономическую стабилизацию в 2000-е годы, проблема общероссийской идентичности, находящейся лишь в процессе своего становления, будет оказывать существенное влияние на сценарии поведения российских граждан армянского и азербайджанского происхождения в случае обострения ситуации вокруг Нагорного Карабаха. Необходимо также учитывать, что большую часть армян, проживающих на Северном Кавказе, составляют выходцы или потомки выходцев из Карабаха, многие из которых имеют прямых родственников в НКР. В случае развития событий по неблагоприятному сценарию армянские общины Северного Кавказа, разумеется, не могут не прийти в движение. Ожидать роста антироссийских настроений у армян (как на это, возможно, кто-то надеется) вряд ли приходится, однако одна из крупнейших национальных диаспор России, представители которых имеют связи практически во всех уголках страны, окажется подверженной многим внешним факторам. Среди них, как свидетельствует опыт последних лет, наверняка окажутся и запускаемые с разных сторон «информационные бомбы», призванные осложнить российско-армянские отношения и прибавить к имеющимся очагам этноконфессиональной напряженности в России еще один. События в некоторых городах центральной России лишний раз свидетельствуют о том, как любым локальным столкновениям, вне зависимости от их реальной подоплеки, могут попытаться придать оттенок межнациональной розни[4].

Различные этносы и этнические группы Северного Кавказа характеризуются «многоуровневой» идентичностью, включающей собственно этнический, местный, региональный и общероссийский компоненты. В настоящее время мы наблюдаем попытки актуализации тех или иных граней этой идентичности, исходя из насущных геополитических задач. Так, различные аспекты Кавказской войны активно разрабатывались ведущими научными центрами Запада и Ближнего Востока. В качестве примера можно привести Международный Шамилёвский симпозиум, созванный в 1991 году в Англии по инициативе Колледжа святого Антония Оксфордского университета и центра азиатских исследований Лондонского университета. Решения и рекомендации Оксфордской конференции послужили основой для продолжения разработок по шамилевской тематике и национально-освободительной борьбы кавказских горцев[5]. И это только один из примеров четкой синхронизации научных мероприятий, организуемых силами зарубежного кавказоведения, с последующими шагами в сфере практической политики. Именно науке принадлежит существенная роль в инвентаризации и последующей актуализации определенных тенденций (например, применительно к позднесоветскому обществу – готовность к центробежным тенденциям, что в наибольшей степени проявилось именно на Кавказе). Сегодня политизация соответствующих исследований особенно заметна, например,  в контексте оценок заключительного этапа Кавказской войны на Северо-Западном Кавказе.

Данный процесс приобретает дополнительную актуальность в связи с событиями «арабской весны», имеющими непосредственное отношение к вопросам поддержания межнационального мира и согласия в России. Западные СМИ традиционно уделяют достаточно большое внимание так называемому «черкесскому вопросу». Во многих публикациях соответствующая проблематика практически напрямую связывается с вопросами обеспечения безопасности запланированных на 2014 год Олимпийских игр в Сочи, который был «последней столицей независимой Черкесии перед тем, как Россия её завоевала». Так, со ссылкой на местные источники утверждается о причастности адыгских националистов к имевшему место год назад теракту на железной дороге в районе Сочи, причем этот факт непосредственно увязывается с недовольством по поводу проведения Олимпийских игр. Не лучше ситуация и в сопредельном Приэльбрусье. Усилившаяся террористическая угроза, поставившая под вопрос существование этого региона в качестве центра горнолыжного отдыха, ещё раз заставляет задуматься о том, есть ли в принципе перспективы для активного развития туристического бизнеса на Северном Кавказе без качественного изменения институциональной среды, позволяющего решить вопросы безопасности[6].

В западных материалах подчеркивается негативное влияние олимпийского строительства на экологическую ситуацию в регионе, а также обращается внимание на неофициальный запрет на участие компаний  с Северного Кавказа в тендерах на строительные работы в районе Сочи. Видимо, из страха перед проникновением террористов рабочая сила из этнических автономий региона не будет привлекаться к реализации олимпийских объектов, что может не только вызвать рост межнациональной напряжённости, но и стать предметом пропагандистских наскоков.

Также отмечается активность так называемого «Имарата Кавказ» и его западного крыла, которое, по всей видимости, будет рассматривать Олимпийские игры 2014 года в качестве уникальной возможности для получения более широкой известности, и, возможно, выхода в глобальные масс-медиа. Некоторыми авторами подчеркивается, что «западное крыло» состоит из представителей адыгских народностей, которые постепенно становятся все более активными в так называемом «повстанческом движении», что создаёт предпосылки для сплочения воинственных исламистов и адыгских националистов (уже сейчас о вероятности подобного сотрудничества упоминается в контексте происходящего в Кабардино-Балкарии, где возможны рецидивы событий 1991, 1992-93 и 2005 гг.).

Называется и наиболее вероятная тактика – суицидальные самоподрывы, способные вызвать многочисленные жертвы среди гражданского населения. Способность российских властей гарантировать безопасность Игр расценивается как «крайне сомнительная», что подаётся в качестве весомой причины для возможного бойкота данного мероприятия со стороны США и Запада в целом. Более того, высказывается предположение, что, сосредоточив основные усилия на обеспечении безопасности в районе Сочи, российские власти ослабят внимание к «флангам» – таким городам, как Москва, Санкт-Петербург, а также к другим городам Северного Кавказа и остальной России. Поскольку за играми будет наблюдать весь мир, любой инцидент на российской территории вызовет негативную реакцию глобальных медиа и положительный пропагандистский эффект для так называемых «повстанцев», которые в очередной раз «докажут» неэффективность федерального контроля за внутренними районами российской территории.

Авторы ряда публикаций обратили внимание на перемещение 33-ей горной бригады, ставшей частью недавно сформированной 49-ой армии, из дагестанского Ботлиха в центр Адыгеи Майкоп. Приводится штатная численность данной бригады – 2300 чел. (при фактической 75-процентной укомплектованности – 1725 чел.). В качестве возможной причины данной передислокации называется потребность усилить присутствие российской армии на северо-западном Кавказе в целях защиты олимпийского Сочи от возможных нападений. Отсюда следуют вполне понятные сомнения относительно эффективности привлечения армейских подразделений к борьбе с террористическим подпольем. Делается прогноз о возрастающей неустойчивости ситуации, усугубляемой якобы нежеланием Москвы идти на некий «компромисс» и встречным отчуждением со стороны черкесских активистов, которые выдвигают достаточно широкий спектр требований – от официального признания «геноцида черкесов» до «возвращения территорий» и «признания суверенитета». Приводятся данные Kafkas Associations Federation, согласно которым от 400 до 500 турецких граждан черкесского происхождения уже вернулись на свою историческую родину. В рамках требований по сохранению национальной и культурной идентичности говорится о предоставлении возможности черкесам давать национальные имена своим детям, а также тем местностям, которые они населяют (очевидно,  что данное требование актуально применительно к турецким, а не к российским реалиям).

Черкесская проблематика последовательно вписывается в контекст событий на Ближнем Востоке, которые, как известно, предельно обострили межнациональные и межконфессиональные отношения в регионе. Нальчик является одним из тех мест, где почувствовали отзвук событий «арабской весны». Ливийские черкесы, проживающие в Мисурате и Бенгази (около 35 тыс. чел.), выступили против правительства М. Каддафи; в разгар гражданской войны в стране представители нескольких черкесских организаций написали открытые письма Д. Медведеву с просьбой помочь ливийским черкесам, оказав содействие в их возвращении на Северный Кавказ. Отсутствие реакции на эти обращения стали поводом для воспоминаний о «косовском прецеденте», вообще-то не очень удачном (переселение примерно 200 косовских адыгов в 1998 г.) и обвинений России в «двойных стандартах» со стороны черкесских интернет-активистов.

Черкесская диаспора играет важную роль в ряде арабских государств. В Сирии черкесы (от 50 до 80 тыс. чел.) остаются нейтральными или находятся на стороне правительства президента Башара Асада (как и представители других меньшинств). По некоторым сообщениям, сирийские мятежники, стремясь вовлечь в свои действия жителей черкесских деревень (а их около 20), угрожали их жителям, предупреждая, что в случае прихода к власти «отошлют [черкесов] обратно на Кавказ». Попытки черкесских активистов добиться на уровне российского правительства решения о приёме беженцев из Сирии, и ранее из Ливии остались безуспешными, что негативно влияет на имидж России, особенно на фоне того, что «Турция предприняла практические шаги, чтобы помочь черкесам в Сирии». Однако в случае обострения ситуации (а оно представляется практически неизбежным) нельзя исключать никаких сценариев. Любая реакция на соответствующие обращения со стороны сирийских черкесов (потомков «мухаджиров») может стать еще одним (пусть и косвенным) фактором экспорта ближневосточной нестабильности на Северный Кавказ, равно как и окончательной легитимации «черкесского вопроса» в качестве международного, а не сугубо внутрироссийского. Информационный акцент будет ловко смещен с действий поддержанных Западом «повстанцев» в Сирии против этноконфессиональных меньшинств в этой стране на якобы имеющее место нежелание России «восстановить историческую справедливость»…

Усиление внешнего влияния негативным образом сказалось на безопасности и стабильности ряда государств региона, приблизив его (по моделям управления через контролируемый хаос) к проектируемому т.н. «Большому Ближнему Востоку». Данная геополитическая схема может получить привлекательные для местной аудитории исторические и культурно-идеологические аргументы. Так, некоторые авторы уже сейчас акцентируют внимание на общность кавказского (особенно черкесского) и арабского исторического и религиозного наследия: «Во-первых, арабы еще в VII веке создали одно из самых мощных и одно из первых государств на территории, которая затем вошла в состав России. Арабская государственность на землях, сегодня входящих в состав России, была создана за несколько сотен лет до появления Киевской Руси. Далее, арабы на протяжении столетий составляли этническое большинство в Дербенте и в плоскостных районах Южного Дагестана. Многие арабские семьи и проповедники расселялись по Кавказу. Многие кавказские правители – шамхалы, князья и ханы возводили свое происхождение к арабам. Арабское влияние на формирование культуры многих кавказских народов было невероятным. Десятки поколений образованных кавказцев и кавказских ученых до присоединения Кавказа к России свободно владели арабским языком и приобщались через него к мировой цивилизации»[7].

События на Кавказе, особенно последнего времени, подчеркивают глубину и драматические последствия распада Советского Союза, которые вряд ли осознавались 20 лет назад. Признание новых независимых государств Абхазии и Южной Осетии доказывает незавершенность процесса национально-государственного размежевания, которое может протекать и далее, причем в самых разнообразных формах. Силовые попытки решить существующие на Кавказе конфликты доказали свою полную несостоятельность. В отсутствие эффективной системы региональной безопасности механизмом обеспечения безопасности в конфликтных зонах на годы вперед будет оставаться международное признание, подкрепленное соответствующими военно-политическими, экономическими и иными ресурсами.

Навязывание политических, экономических, социальных, культурно-идеологических моделей, не присущих органически и не свойственных исторически данному региону, ведет к экономической деградации, росту социальной и межэтнической напряженности,  жертвами которой оказываются, как правило, наиболее незащищенные группы (характерный пример – русские на Северном Кавказе, в более широком плане – «нетитульные» меньшинства). Это – еще одна черта, которая роднит российский Кавказ с турбулентным Ближним и Средним Востоком.

Актуализация исламского фактора, наблюдаемая в последние годы, особенно характерна для Северного Кавказа, но также отчасти и для Южного (тут есть несколько «маркеров» процесса, среди которых, например, тема ношения «хиджабов», «популярность» которых стремительно растет). Процессы государственного строительства, общественно-политического и социально-экономического развития на севере и на юге Кавказского региона имеют общие черты, выраженные в преимущественной ориентация на использование имеющихся ресурсов (природных, интеллектуальных, геополитических и т.д.). Однако,  скажем, прокладка трубопроводов (политически мотивированных и экономически недостаточно обоснованных), сопровождаемая надеждами  на комфортное существование за счет коммуникационной ренты, привела к  если и привела к процветанию, то только для незначительной части населения государств Южного Кавказа (Азербайджана и Грузии) на фоне повсеместного усугубления социально-экономических проблем основной части населения (сокращение бюджетных расходов, рост коммунальных платежей, высокая инфляция, серьезный уровень безработицы, стагнация в реальном секторе экономики, повышение налогов для малого и среднего бизнеса, рост общенационального долгового бремени и т.д.). Имеющиеся процессы спонтанной модернизации, отдельные очаги экономического развития имеют несистемный характер и являются скорее исключением в условиях масштабной коррупции и множества иных рисков[8].

По мере приближения к 2014 году на Кавказе будут все более активно действовать тесно переплетающиеся друг с другом внутренние и внешние факторы. При этом роль внешних сил, стремящихся задействовать эффективные рычаги воздействия на Россию по различным вопросам, представляется если не определяющей, то чрезвычайно важной. Следовательно, без чёткой программы действий (не только в сфере безопасности, но и в экономике, межнациональных отношениях и гуманитарной политике) предстоящие Олимпийские игры (если они вообще состоятся) могут обернуться достаточно существенными издержками. А кулуарные разговоры о возможном «отделении» республик Северного Кавказа от России заставят вновь вспомнить о ситуации начала 1990-х годов, но только в гораздо более тяжёлых и драматичных условиях набирающей силу борьбы за новый передел мира.

[1] Дмитрий Медведев провёл во Владикавказе заседание Национального антитеррористического комитета // http://kremlin.ru/news/10408

[2] Маркедонов С. Аутсорсинговый суверенитет // http://www.gazeta.ru/comments/2012/01/27_x_3976145.shtml

[3] Белозёров В. Этническая карта Северного Кавказа. М: 2005. – с. 263.

[4] В Твери произошло столкновение между армянами и азербайджанцами // Режим доступа: http://www.vestikavkaza.ru/news/kultura/conserts/36233.html. Ситуация была осложнена тем, что инцидент произошёл 24 апреля – в траурный день памяти жертв Геноцида армянского народа 1915 г.

[5] Матвеев В.А. Концептуальные парадигмы в контексте историографического анализа проблемы геополитического единства России и Северного Кавказа // Известия высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион. Серия: Общественные науки. 2003. № 3. С. 26-33.

[6] Северный Кавказ. Модернизационный вызов [Отв. ред. И. Стародубовская]. М.: 2011. С. 309.

[7] Караев З., Курбанов Р., Мухаметов Р. Дыхание нечужой весны // http://kavpolit.com/dyxanie-nechuzhoj-vesny/

[8] Подробнее см.: Северный Кавказ. Модернизационный вызов [Отв. ред. И. Стародубовская]. М.: 2011.

checheninfo.ru