В одном из ущелий, вливающихся, словно реки, в Аргунское-ущелье, есть селение Гухой. Из поколения в поколение здесь передается легенда о Губаше — человеке недюжинной силы, посмевшем занять позицию неподчинения грозному имаму Шамилю. Трагедия Губаша в деталях по-разному варьируется рассказчиками, но в целом сюжет остается неизменным. История, случившаяся в Гухое, потрясающая своим драматизмом, не может не волновать воображение художника. И волнует. И будет волновать тем больше, чем больше будет обретать право на жизнь сама история вайнахского народа, в значительной степени до сих пор замалчиваемая или искажаемая.
В наше время иные думают, что Шамиля и его религиозное учение — мюридизм приняли с распростерты¬ми объятиями. Негладко происходило признание имамской власти Шамиля в начальный период его деятельности в Дагестане. Негладко, оно проходило и в Чечне, хотя Шамиль делал чеченцам множество поблажек и уступок в сравнении с дагестанцами. И как раз труднее проходило признание его власти в горной Чечне, где горцы были подальше от пределов досягаемости царских войск. Но нередко и в Чечне ему приходилось прибегать к беспощадным мерам принуждения. Долго сопротивлялись его власти общества района Шароя, несмотря на то, что этот район непосредственно прилегал к нагорному Дагестану — Аварии.
И вот однажды для приведения горцев в покорность, он арестовал 12 родовых старейшин Шароя, связанными положил их в башню, изображенную на переднем плане сувенира, обложил их дровами и сжег живыми. Деревянные части внутри башни сгорели начисто. Позже рухнула ее пирамидальная кровля. А наружные стены стоят, как стояли сотни лет.
Не всегда такие экзекуции, подобные шароевской, проходили у Шамиля легко. И об одном таком случае, едва не стоившем Шамилю жизни, мы и хотим рассказать. Постоянным спутником Шамиля при его поездках по Дагестану и Чечне был его личный историограф Магомет Тагир из Караха, описывавший наиболее важные случаи из боевой и административной деятельности имама.
Описывал он события в необъективном «верноподданническом» духе, смотря на них глазами Шамиля. Главный труд его, составлявший объемистую рукопись на арабском языке, именовался «Блеск горских сабель в некоторых газаватах имама Шамиля». Труд этот распространен по Дагестану и Чечне в полутора десятках списков и один из вариантов его был переведен в советское время известным академиком-арабистом И. Ю. Крачковским.
Сообщение же о случае, о котором мы' хотим рассказать, имеется и в общеизвестных «Актах Кавказской Археографической Комиссии», издававшихся в прошлом веке в Тифлисе. После того, как возле селения Старые Атаги в 1844 году была построена царская крепость Воздвиженская Шамиль объезжал подвластные ему аулы в обществах, прилегающих к р. Чанты-Аргун. Дело было зимой. С Шамилем была охрана, в составе сотни мюридов-телохранителей. Шамиль посетил Итум-Кале, был в Зумсое, в Чиннахое и оттуда проехал в Мулкоевское ущелье, где расположены, были довольно большие аулы Гухой и Бенгарой. Под вечер имам остановился в ауле Гухой, у очень влиятельного в то время пожилого человека по имени Губаш. Это был человек непомерной силы и огромного роста. Считался он первым старейшиной Мулкоевского тейпа.
Шамилю со свитой, состоявшей из восьми человек, отвели в доме Губаша большую комнату с широкими нарами у одной стены. У противоположной стены в очаге — «тоухе» горел жаркий огонь, и комнату освещал «чирк» — каганец. Для конвойной сотни, расположенной в другой сакле, тут же во дворе Губаш велел зарезать быка.
Для Шамиля и свиты зарезали барана. Гости и Шамиль, расположившись на нарах, плотно поужинали, и Шамиль попросил хозяина устроить ему постель у самого очага, так как за день он сильно промерз.Перед тем, как улечься спать, Шамиль затеял с Губашем разговор. В то время Шамиль не умел говорить по-чеченски, и беседы с чеченцами он вел при помощи переводчика. Да и вообще, под конец своей имамской деятельности по-чеченски он говорил плохо. Переводчиком у Шамиля был житель одного из близлежащих селений. В числе свиты Шамиля был аварец, довольно хорошо говоривший по-чеченски. Но в продолжении всей беседы имама с Губашем он молчал.
«Губаш, — обратился Шамиль к хозяину дома..— В эти дни я объехал горные ущелья и общества Шароя, Шатоя, Чанты (Итум-Кале,— X. О.), Зумсоя и Чинхоя. Везде горные люди признают мою власть и торжественно обещают поддерживать меня и биться с неверными до полного их изгнания из нашей страны. Только ваше мулкоевское общество, старейшиной которого являешься ты, не признает меня и не подчиняется моей власти. Виновным в таком отношении мулкоевского народа к делу газавата я считаю тебя. Завтра мы соберем весь народ вашего ущелья и поговорим с ним. Если ты считаешь себя верным мусульманином, то, как тамада мулкоев ты должен выступить и склонить народ к беспрекословному подчинению мне.
Переводчик все слова имама перевел точно, но добавил от себя: «Если ты этого не сделаешь, я тут же прикажу отрубить тебе голову». Горячий по характеру Губаш не выдержал и в раздраженном тоне ответил: «Шамиль. Я никогда не шел против тебя и не уговаривал народ противиться твоей власти. Но то, что ты говоришь мне, покушав у меня в доме чурека и соли, недостойно имама. Переводчик исказил и слова Губаша, добавив от себя: «Это еще вопрос — ты ли мне отрубишь голову или я тебе!». В сильнейшем гневе имам соскочил с нар и приказал свите:« Вяжите гяура!» Восемь человек набросились на Губаша.Долго продолжалась борьба.Участвовал в ней и сам Шамиль.
Наконец Губаша свалили и поясным ремнем связали ему руки за спиной. Связали и ноги.« Выколите глаза собаке!» — приказал имам. Один из свиты поспешно вынул подкинжалъный ножичек и выколол Губашу глаза. Ослепленного Губаша отвели в кладовую сакмошку и бросили на пол. У дверей поставили вооруженного мюрида-аварца, вызванного из конвойной сотни.
Некоторое время Шамиль и свита обсуждали случай. Аварец из свиты, знавший по-чеченски, молчал. Наконец утомленные гости улеглись спать. Шамиль лег на постель, устроенную ему у самого очага. Но через некоторое время, сильно разогревшись у огня, перешел на нары. На его место у очага лег переводчик.
Глубокой ночью Губашу удалось порвать ремни, свя¬зывавшие его руки и ноги. Бесшумно выйдя из кладовки, Губаш напал на дремавшего охранника, задушил его, вытащил из ножен его кинжал и, хорошо зная расположение комнат в своем доме, появился в помещении, где спали имам и его свита. Первым делом Губаш плотно закрыл дверь на запоры. Затем, подошел к очагу и страшным ударом кинжала почти надвое разрубил лежавшего там переводчика, думая, что это Шамиль.
Огонь в очаге к тому времени погас, каганец не горел. Лежавшие на нарах, в числе их и сам Шамиль, разбуженные шумом, вскочили и в совершенной тьме началась борьба со слепым Губашем. Во время драки три человека, из свиты Шамиля им были убиты, другие получили ранения. В числе их был и сам Шамиль, получивший двенадцать ран. На шум и крики из конвойной сотни сбежались мюриды. Выломали дверь, отняли у Губаша кинжал и связали его. Уже лежа связанным на полу, Губаш крикнул: «Ну, Шамиль, если ты жив, как тебе показался твой хозяин, который принял тебя как дорогого гостя .Ранее молчавший аварец из свиты перевел Шамилю вопрос. Шамиль ответил: «Слов нет! храбрым человеком ты оказался. Но ты неверный и собака. И утром умрешь, как собака!» И утром Губаша всенародно казнили. Шамиль же почти год лечился от ран, нанесенных ему слепым Губашем.
Двенадцать лет спустя,7 сентября 1859 года в Гунибе Шамиль сдался армии Барятинского. После почетной сдачи в плен он долгое время безбедно проживал в Калуге на попечении Царя Александара 2-го. В 1866 году принял присягу на верноподданство. После десятилетнего пребывания в Калуге в феврале 1869 года с соизволения царя, которым бывший имам был возведен в потомственное дворянство, отправился в паломничество в Мекку, где и скончался….
Шамиль похоронен в Аравии на кладбище Джаннат аль-Бакия в Медине. На надгробном камне - каменной стеле - после молитвенных обращений к Богу выгравирована надпись: «Здесь покоится тело имамa Дагестана Шамиля, который в течение двадцати пяти лет воевал в газавате с неверными. При омовении покойника на теле его найдено двадцать восемь рубцов от ран, нанесенных ему неверными. Да в мире успокоит его великий Аллах.» Двенадцать из этих ран были нанесены ослепленным им Губашем.
