>АЗЕРБАЙДЖАН. Коренные бакинцы хорошо помнят стихи, переводы и статьи Александра Грича, которые появлялись в самых разных бакинских и московских газетах и журналах. Помнят они и то, с каким блеском обаятельный и элегантный Александр Романович Грич вел в далекие советские и перестроечные времена вместе с известным критиком Интигамом Гасымзаде телепередачу "Баяты". Передача была литературной, а популярностью пользовалась самой широкой – это авторы сумели. В бакинском такси водители и сегодня порой узнают Александра Грича, услышав голос, который они когда-то слышали по телевизору – а ведь с той поры прошло немало лет, успело вырасти целое поколение.
В последние годы своей плодотворной творческой деятельности Грич экспериментировал – то выпустит серию детективных романов в российском издательстве ЭКСМО (кстати, в будущем году эта серия продолжится), то напишет "Осеннюю остановку" - книгу теплых то ли воспоминаний, то ли эссе о замечательных литераторах, с которыми был связан на протяжении жизни.
Расул Рза, Фикрет Годжа, Юсиф Самедоглу, Владимир Портнов, Мансур Векилов, Интигам Гасымзаде – завидный список имен, верно? И в той же книге - интересная повесть "Сага о Криманах", где рассказывается о судьбе семьи близкого друга автора, ученого и бизнесмена Эльдара Кримана.
Поэты Александр Грич и Фикрет Годжа
В промежутке Александр Грич успел издать книгу "Рубаи", для которой придумал автора – Хайяма, но с фамилией Анакойхер. А сам он ее вроде бы только перевел.
Словом, без дела наш юбиляр никогда не сидел. Много лет занимал в Лос-Анджелесе пост вице-президента престижного американского Фонда Булата Окудажвы.
Одновременно Александр Грич всегда напряженно работал над сближением сердец людей, живущих в разных странах мира. Уже уехав в Лос-Анджелес, он продолжал поддерживать самые тесные связи с родным Баку и не случайно его пригласили для съемок многосерийного документального фильма "Неофициальный портрет президента" - о президенте Азербайджана Гейдаре Алиеве.
В отличие от многих других работ, посвященных выдающемуся политическому деятелю ХХ века, в этом фильме много личных бесед Александра Грича с главным героем; до зрителя донесены размышления Гейдара Алиевича Алиева о жизни, о семье, о базовых нравственных ценностях, о собственной судьбе и о судьбе государства, о будущем Азербайджана...
Этот документальный сериал (совместная работа кинодокументалистов Азербайджана и США) вышел на экраны к 75-летию общенационального лидера Азербайджана и был тепло принят зрительской аудиторией.
Александр Грич и общенациональный лидер Азербайджана Гейдар Алиев
Александр Грич часто приезжает и в Израиль, где живет семья его сына, и обязательно встречается с нашими земляками, любителями литературы.
Работоспособности Александра Романовича, его умению отдавать себя людям, дарить им радость приобщения к подлинной литературе и в самом деле нельзя не поразиться. И все же я хотел бы остановиться на том, что мне самому ближе всего в его творчестве – на стихах.
Возьму на себя смелость сказать, что любители поэзии знают и помнят Александра Грича прежде всего как поэта. И сборники его стихов, выходившие в бакинских издательствах крохотными (по тем временам) тиражами в три-пять тысяч экземпляров расходились и читались.
Скажу больше: многие до сих пор помнят немало его стихов наизусть. Да и по собственному опыту знаю, что иногда вроде бы ни с того ни с сего, когда вдруг вспомнится юность или родной город, начинают звучать в памяти те или иные его давние-давние строки. Да хотя бы вот эти:
Гитару спрячь, пера не тронь.
Все было, все знакомо.
Сиди себе, гляди в огонь,
Когда уснули дома.
Во мраке комната, как зал,
И в темноту уплыло
Все то, что ты привычкой звал,
А это жизнью было…
…Он вентилями укрощен,
Компрессорами сдавлен,
А вот танцует – все не в счет! –
Как будто только явлен.
Себя не можешь превозмочь,
А у огня не страшно.
Он печь переживет, и ночь,
И город этот странный…
Да, для многих Александр Грич был тогда прежде всего поэтом "Баку и бакинства" - в его стихах звучал неповторимый ритм этого великого города, его неспешный говор, шум его портов и бульвара, его кодекс чести и братства. И все это тогда невольно накладывалось на молодость, на обаяние личности и такой узнаваемый голос поэта:
Конечно. Не стоит и спорить.
Пижон. Гитарист. Вертопрах.
Шершавое серое море
Кружит корабли на цепях.
И воду холодную мутит,
И каплями в пальцах дрожит…
А кто-то меня еще учит
Умению правильно жить.
Над берегом ветер хлопочет
И рвет сигарету из рук.
А кто-то меня еще хочет
Втянуть в заколдованный круг,
Где опыты – чище не надо,
Где мудрые старцы из рам.
Где путь от доклада к окладу
Достоин, солиден и прям…
Уже потом, пройдя через большую личную трагедию, Грич вдруг поразил своей написанной на обнаженном нерве любовной лирикой. И эти стихи, впервые вошедшие в сборник "Такие дела" тоже до сих пор многим памятны и любимы:
Было зданье больницы сурово,
Чуть светились в ночи этажи.
Здесь любил я, и больше такого
Мне вовеки уже не прожить.
В полумраке суровых покоев
Тусклый свет ночника на стене.
Там я понял, что это такое,
Там любовь прикоснулась ко мне.
Только там, где беда неизбежна,
Я шептал ей, шептал по слогам,
Что люблю – безнадежно и нежно.
Только там. Что поделаешь? Там.
Среди этих трогающих душу, и в то же время, как и все у Грича, очень строгих, скупых, чисто мужских стихов, есть и замечательный "Венок сонетов" - жанр, требующий особой поэтической виртуозности, но вдруг зазвучавший без всяких поэтических выкрутас, так словно об этой боли и невозможно иначе говорить, как сплетая из строк венки сонетов. Вот первый сонет из этого цикла:
Ну вот и все. Теперь прощай. Прости.
Дверь приоткрылась и пахнуло сыро
Оттуда воздухом иного мира,
И только им отныне дышишь ты.
Как быстро отчуждаются черты!
Как быстро превращается в кумира
Плясунья, пересмешница, задира…
Дымится лед и теплятся цветы.
И похорон обычных суета
Охватывает дом. И о поминках
Уже заговорили. Инка, Инка!
Так вот она, последняя черта.
Последний вздох, последняя присяга -
Ни мига больше без тебя, ни шага…
Много позже, почти через десять лет к поэту придет другая любовь, и тоже подарит ему новый взлет, новые, теперь уже куда более светлые стихи любви.
И все же одним из лучших в любовной (или не любовной?) лирике Александра Грича является, на мой взгляд, стихотворение-обманка, начинающееся как обычный монолог-диалог этакого мужчины-курортника с очередной привлекательной женщиной...
А вы знакомы мне.
Батуми? Кобулети?
А может быть, Баку?
А может быть, Чита?
Я жил уже не раз
На этом самом свете,
Вполне возможно мы
И виделись тогда…
…Я знаю всё о вас.
(Не промочите ноги!).
У вас достойный муж
И прочая мура.
А в общем, все же вы
Ужасно одиноки.
Оставьте-ка часы,
Вам вовсе не пора.
Вы знаете, а я
Для всех пропал без вести.
Да, не предупредил
И канул на три дня.
И почему-то мне
Уютно с вами вместе.
А вам? Не врете, нет?
Взгляните на меня…
И вот после такого расхожего "джентльменского набора" вдруг следует вполне жизненный поворот.
И далее, и все
По той же самой части.
И в номер, а потом
Еще и провожать.
А если дождь пойдет?
На улицу, в ненастье...
Нет, лучше посидеть,
Нет лучше обождать.
…Та женщина прошла.
О ком грустишь, приятель?
Возможно, что о ней.
Скорее, о себе.
Мотив такой грусти для Грича неслучаен. Есть у него короткие стихи, которые начинаются так:
Незаметно для глаз
Стрелки движутся в замкнутом поле.
Если час не для нас –
Он всего только час, и не боле...
И в финальных строчках следует грустный, жесткий, о психологически очень точный вывод:
Вышло: жизнь не для нас.
Но другой мы с тобой не хотели.
И вот здесь, уверен, Грич говорит не только от себя лично, но и от имени всего своего поколения поэтов, да и современников в целом. Да, не их время. Но – нет, они не хотели или не могли жить по-другому.
Ах, связь времен! Успел поставить точку –
И вот уж в прошлом нынешняя строчка.
Ещё одну успеешь перенесть
В стихи - как птицу выловить из стаи,
А вот уж в прошлом и она. Листаю
Страницы. Все ль вы прошлые? Бог весть.
Так время пропускает нас сквозь сито,
Но не тверди, что прошлое забыто –
На самом деле лишь оно и есть.
Похоже, так оно и есть – для многих, во всяком случае.
* * *
Александр Грич, отмечающий в декабре 75-летие, принадлежит к тому поколению русских поэтов, которых я давно уже для себя назвал "поздними шестидесятниками". Родившиеся всего на 10-12 лет позже той самой плеяды "подлинных шестидесятников", уже в молодости обретших огромную популярность, они успели вдохнуть воздух оттепели, набрали его полной грудью, но вот выдохнуть его им уже не дали – начинались брежневско-сусловские заморозки.
Эстрада вышла из моды, поэты перестали быть "больше, чем поэтами". Впрочем, сам Грич очень точно сказал о своем поколении тоже в уже давнем стихотворении "Мадонны аэропортов":
Мадонны аэропортов,
Нет ангелов и нет цветов,
Нет даже коек в этом зданье,
Где ночь придется коротать.
А, впрочем, нам не привыкать –
Мы поколенье ожиданья.
Так сложилось, что они стали поколеньем ожиданья и, одновременно, поколением недосказанности, поколением чтения между строк, поколением скрытой цитаты.
Это отчетливо проступает, скажем, в стихотворении "Старая еврейская песня" с незамысловатым сюжетом: компания выезжает на пикник на природу, некогда популярный Эппельбаум поет старую еврейскую песню на идиш "о том, что Ицик женится, и никуда приданное не денется", все взрослые танцуют, все странно счастливы, хотя и непонятно, отчего, и все это снимает "фотограф со штативчиком". Обычная бытовая зарисовка, но что за ней?
Стреляли, жгли, морозили, мурыжили –
Ан нет. И песня вот, и люди выжили.
На фотографии увековечены
Они танцуют. Двое искалечены,
Другие целыми остались, правыми
В войну и после. Офицеры бравые
Партнерш ведут, за талью обхватив,
Под этой самой песенки мотив.
И вот финал:
Где, кем, когда ты песенка придумана?
Гляжу на фото – стылым ветром дунуло.
Пластинка кружится, река куражится,
И все на свете нам прекрасным кажется.
А то, что рядом за хребты недальние
Плывут грядою облака печальные –
Мы не заметим этого пока.
Ну что нам, в самом деле, облака?!
Может быть, последняя строчка – это прямая отсылка к Галичу, к "Облака плывут, облака…", но кто заметил и понял, тот молодец. А кто не заметил или о Галиче никогда не слышал, так и Бог с ним.
А вот стихотворение, открывающее вышедший в 1986 году небольшой сборник "Погода":
Дни – короче,
А ночи, естественно, удлиняются.
Как-то странно погода меняется:
Непохожа на зиму – зима,
А на лето – лето.
К чему бы это?
Точно, климат не тот, к которому мы привыкли
За долгие годы.
Потому, вероятно,
вызывает повышенный интерес
телевизионный прогноз погоды.
Нет, это совсем не о глобальном потеплении, как можно сегодня подумать. Но тогда зачем поэт вообще завел эту странную рифмованную бодягу о погоде? Но ведь тогда, в середине восьмидесятых, эти стихи читались совсем по-другому – мы видели в них намек на близость перемен, и финальные строчки "Единственное, что можно сказать уверенно: погода будет меняться" вызывали у нас понимающую улыбку надежды. И главное: это вполне можно было печатать, в отличие, скажем, от написанного в 1981 году стихотворения "Высокий гость", которому предстояло лежать в столе десятилетиями.
Впрочем, все это уже совершенно не важно. Куда важнее, мне кажется, то, что стихи Александра Грича сохранили, с одной стороны, особую атмосферу своего времени, по которому сейчас многие ностальгируют. И ностальгия эта отнюдь не по рухнувшей империи, не по пустым прилавкам магазинов и унизительным очередям, а тем особым отношениям между людьми, тому теплу и духовности, которые, как ни странно, были неизменными спутниками того скотского времени. И, думаю, многие и сегодня с грустной улыбкой с удовольствием перечтут написанные много десятилетий назад строки:
Мы жили все в одном раю,
Точней, в одном районе.
Где все свое – райсвет, райсбыт,
А также и райком.
Где выйдешь, свистнешь –
И сосед в минуту на балконе.
Мы жили все в одном раю,
Не ведая о том.
Одна из отличительных особенностей "поздних шестидесятников" как раз, кстати, и заключалась в освобождении от излишней восторженности и ложной романтики "подлинных шестидесятников". Да, они тоже умели "ехать за туманом и за запахом тайги", у них тоже были свои "то взлет, то посадка, то снег, то дожди", но, во-первых, все это они делали уже не столь помпезно, воспринимая не как романтику, а как неотъемлемую часть жизни, а во-вторых, они поняли истинную цену того, что в 1960-е было модным едва ли не презирать – дома, семейных уз, неразрывной связи с прошлым. И об этом у Александра Грича тоже немало стихов. К примеру, вот эти:
А жить меня ты не учи
Хотя бы потому,
Что вот горит огонь в ночи –
Огонь в моем дому.
Спят улицы и облака,
Но в доме том не спят,
И не потушат свет – пока
Я не приду назад.
А вот еще о судьбе целого поколения – стихотворение "Комендантский час", о черном бакинском январе 1990 года, заставившем многих сняться с места и оставить город, без которого они себя не представляли:
В тишине комендантского часа,
В КПП – или как? в проходной? -
Ты со мной, лейтенантом запаса,
Попрощаешься город родной.
Деловито билеты пометишь
(слышу сердца паскудную дрожь).
Ты, по сути, меня не заметишь,
Ты вполне без меня проживешь.
Не ропщу, ни о чем не жалею,
Жизнь минувшую благодаря.
Тем светлее мне, тем тяжелее,
Что любовь неизменна моя.
…Город мой, ты уже за спиною!
Горе – мне, а тебе – не беда.
Но таким, как бывал ты со мною,
Ты не будешь уже никогда.
Все правда. И того города уже не вернуть, и нас, тогдашних...
Поэзия Александра Грича – это поэзия простых истин, поэзия антипафоса, напоминающая о том, что стоит ценить именно то, что кажется само собой разумеющимся – верность любимого человека, подлинную, немногословную дружбу, жизнь по чести и совести. И одновременно многие его стихи поражают и глубиной философских размышлений, и точностью детали, и умение передать через точность этой детали тончайшие движения души.
Многие его стихи, написанные в самые разные годы, в разные периоды жизни с удовольствием перечитываешь и сегодня. И значит, никуда они в итоге не денутся, а будут вновь и вновь всплывать непостижимым образом хотя бы в том же интернет-океане и находить себе читателей. Ну а если даже и нет, что ж… На этот случай есть другие стихи Александра Грича, написанные полвека назад, но снова словно о нашем с вами времени и названые просто – "Море уходит":
На глазах уходит вода,
Остаются мазут и жижа.
Так бывает – я знал всегда,
Да не думал, что сам увижу.
А увидел… На том стоим,
Что не плачем, хотя и страшно.
И проходит путем своим
Необычное время наше.
После танцев или кино,
Когда день уже на исходе,
Выйди! Или гляди в окно:
Это тоже не всем дано –
Наблюдать, как море уходит.
Впрочем, как доказала жизнь, то самое Каспийское море, время от времени "уходит", а затем имеет привычку возвращаться. Как и старые, казавшиеся почти забытыми прекрасные и добрые стихи, которые сопровождают многих из нас на протяжении всей жизни…
Так что, с днем рождения, Александр Романович…
* * *
Было бы, наверное, неправильным не рассказать о том, какую роль Александр Романович сыграл в моей собственной судьбе. Я познакомился с ним в 1980 году, когда, будучи десятиклассником, принес свои первые стихи в журнал "Литературный Азербайджан", и Александр Романович взялся их "посмотреть".
Спустя неделю я снова появился в редакции, и до сих пор помню вынесенный им вердикт: "Во-первых, это – действительно стихи, что уже хорошо. Но давай договоримся: ты больше не станешь пробовать печататься, пока я не дам добро…"
Так я оказался в "школе Александра Грича", за которую до сих пор безмерно ему благодарен. По сути дела, именно Александр Грич во многом сформировал мои литературные вкусы, мое видение мира, да и мою судьбу. А такое, естественно, не забывается.
checheninfo.ru
