О благородстве чеченца, ингуша и русского.

Благородство трех человек - Высокая нравственность, Самоотверженность и Честность...

В Притеречье жил абрек Саадулла. Любимец простонародья. Будучи по жизни очень смелым человеком, он всегда заступался за слабого и оскорбленного бесчинствующими царскими чиновниками. На его совести были судьи,прокуроры, приставы и даже глава одной из станиц. 

Абрек был обьявлен жандармерией еще тогда во всероссийский розыск, по подозрению участия в налете на Кизлярский банк в конце марта 1910 года в составе отряда легендарного абрека Зелимхана. Сам Саадулла, будучи безграмотным, об этом не знал. Да и знай, не особо и прятался бы от властей. Каждый абрек мечтал умереть в бою. И он знал,что в любое время может встретить смерть. 

Как-то по своим делам Саадулла приехал в Ингушетию. В Назрани (то ли из-за четкой работы жандармерии, то ли по доносу вездесущих филеров полиции) он был задержан, арестован, затем приговорен к смертной казни через повешение. И этот жуткий час настал. В центре Назрани на видном месте соорудили эшафот, устроили виселицу и назначили день казни. Народу собралось достаточно. 

Руководил церемонией сам начальник судебных приставов Назрановского округа полковник Князев. Саадулле дали последнее слово. Абрек задумался и сказал: "Ваша честь,господин полковник! О вас идет слава,как о честном и мужественном человеке. Горцам понравилась ваша справедливость. И всем абрекам было объявлено, чтобы вас не трогали. Сегодня, в этот трудный час, мне нужна твоя помощь. Дай мне 24 часа, поверив на слово, что я вернусь. У меня дома осталось неотложное дело. Не решив его,я не имею права умереть."

"Вот это да!" - усмехнулся полковник. "Как я могу отпустить с эшафота осужденного бандита под честное слово? Это еще не слыханная дерзость!" 

Пристав, где-то в глубине души уважающий горцев за честность и почти детскую наивность, прошелся по эшафоту, задумался и сказал: "За твою откровенность и надежду на жизнь в безвыходном положении, я могу сделать исключение из правил. Если в этой толпе найдется мужчина, готовый поверить тебе на слово и остаться вместо тебя арестантах, зная,что через 24 часа его казнят,то я согласен. Прости , господин абрек, без залога отпустить тебя не могу. Ты не вернешся -расстреляют меня. И пойдет молва обо мне как о продажном офицере."

Саадулла подошел к краю эшафота и крикнул в толпу: "Ингуши, а может и чеченец в гостях, есть среди вас мужчина, кто поверил бы мне на слово и согласился быть повешанным, если я по каким либо причинам не вернусь в назначенный час?"

Не успел абрек закончить свою речь, от толпы отъехал всадник и соскочил на эшафот: "Саадулла, да не будь ты беден душой, как мог такое подумать про ингушей. Вот тебе мой скакун и доспехи. Меня зовут Дахкильг. Если Аллаху будет угодно,пусть моя голова висит на этой шелковой веревке. Бывай."

Удивленный полковник с умилением смотрел на этих двух горцев. Ему было не понять, как один незнакомый джигит готов умереть за бандита поверив тому на слово. Тем не менее, он приказал надеть наручники и кандалы на Дахкильга. Тем временем, Саадулла, надев доспехи ингуша, ловко вскочил на скакуна и поминай как звали. 

Удивленная толпа не знала,что ей делать: Расходиться или все 24 часа ждать развязки странного события. А учетное время шло. Когда тебе от нее что-то надо - время летит пулей, а когда ее торопишь - ползет черепахой. Так случилось и здесь. Тревожные сутки пролетели мигом. 

Дахкильга привели на виселицу, подняли на эшафот, дали последнее слово. Он сказал: "Помоги Аллах этому абреку совершить свое неотложное дело! У меня все!"

Полковник еще раз прошелся по эшафоту. Посмотрел на дорогу. С наблюдательной вышки ему сообщили, что на пути к крепости Назрань всадника нет. 

Пристав бросил золотой рубль палачу, и он на четвереньках пополз выбивать табурет из-под ног Дахкильга. 

"Не смей, грязная собака дотрагиваться до табуретки!" - пригрозил ему мужественный ингуш. Повернулся в сторону площади и попросил прощения у сородичей, если где кого случайно обидел. 

"Передайте этому чеченцу-смельчаку, когда он вернется,что я у матери был один и пусть он ее похороны возьмет на себя." 

Дахкильг подпрыгнул, и сбил табурет из-под своих ног. В это же время из толпы послышалдся возглас: "Пропустите! Ради Аллаха пропустите!". До виселицы оставалось метров сто. Саадулла на скаку снял с плеча карабин ингуша и прицельно выстрелил. Веревка оборвалась и, еще не успевший задохнуться, Дахкильг,упал. ..

В удивленной толпе раздался рев: восклицания, причитания, восхваления Аллаха. 

Саадулла вскочил на эшафот и крепко обнял своего земляка, безумно храброго ингуша. Снял с его шеи остаток веревочного узла. Надел на него его же доспехи и вернул узду и скакуна,сказав: "Не конь,а настоящий Буракъ". 

Полковник Князев им не мешал. Саадулла, проводив Дахкильга, поднялся на табурет, надел петлю на шею и стал ждать команды пристава. Более всех неподготовленным к такому повороту событий оказался полковник. На его мужественном лице забегали желваки, из глаз повалили слезы умиления. Ему на ум пришла гениальная мысль, достойная восточных мудрецов. Князев посмотрел на толпу горцев, которая заняла всю площадь и крикнул: "Вы все видели, как во время казни оборвалась веревка?

"Все! Все! - хором ответили ингуши. Он подошел к Саадулле и попросил его сойти с табурета. Снял с его шеи петлю и обратился снова: "Солдаты и господа служивые! 

Вы все свидетели, как во время казни оборвалась веревка?"

"Да!" - ответили военные. Полковник торжественно произнес: "По Закону Великой России за одно преступление дважды не вешают! Все свободны! И вы тоже господин абрек!"

Л. Гудаев

checheninfo.ru