Гойты - орден мужества на груди чеченской земли

Каждое село нашей республики (а их более 400) является золотой страницей истории многострадального, героического, сильного духом чеченского народа. Многовековая история этого аборигенного и автохтонного народа Кавказа, к сожалению, писалась шашками и кровью… Исполнился 91 год со дня кровопролитного Гойтинского боя, причиной которого был отказ гойтинцев выдать деникинцам русских красноармейцев, отошедших из Грозного после неравного боя. 

На рассвете 7 марта 1919 года деникинские офицеры пришли к хутору Хачукаевых из тайпа дишни, находящемуся на окраине мирного села Гойты, с ультиматумом, в котором гойтинцам в категорической форме предлагалось в 24 часа выдать красноармейцев. Один из Хачукаевых, оскорбленный неслыханным доселе тоном документа, выстрелил в офицера со словами: «Ты нам даешь 24 часа, а сам минуты, собака, не будешь жить!» Ответными выстрелами были убиты отец и сын Хачукаевы.

 Гойтинский бой начался. В ходе ожесточенного боя погибло 150 гойтинцев и молодых людей из других чеченских сел, примчавшихся в Гойты на братский зов… Много воды утекло в Гойтинке с тех пор. На гойтинском кладбище уже не отыскать могил бойцов, павших в то пасмурное мартовское утро, да и «холламы» едва держатся на своих проржавевших шестах. Депортация ли тому виной, слабая ли людская память – Бог весть! – но о Гойтинском бое мало кто сейчас помнит. А ведь был это великий день (къематан де) – день, когда проверялись исконная чеченская этика и сила духа. … 

В начале 1919 года в село пришли изнуренные в боях с деникинцами красноармейцы. Их приняли с традиционным чеченским гостеприимством: накормили, одели, расселили по домам.  Естественно, деникинцы начали требовать, чтобы гойтинцы выдали русских. В противном случае, грозились они, село будет сожжено. Слух о требовании белогвардейцев волчьей рысью передавался из уст в уста, гойтинцы бурно обсуждали сложившуюся ситуацию. Кто-то считал, что из-за горстки пришлых людей нельзя подвергать смертельной опасности целое село, другие (их было большинство) напоминали о долге каждого чеченца перед гостем. 

Ибрагим-хаджи (потомок первого проповедника ислама в Чечне Берс-Шейха (16 в.) из тайпа курчло), эвлия, кадий села, тоже считал, что людей, обратившихся за помощью, нельзя предавать ни в коем случае. Это нарушение чеченских традиций, это позор не только ныне живущим, но и последующим поколениям. Денисолта Альтамиров был одним из тех, кто категорически выступал против выдачи людей, с которыми сельчане уже успели сдружиться. Гаврила, определенный к нему на постой, был простым сельским парнем, и Денисолта, не совсем понимая, за что тот сражается, все же догадывался: эти люди – и тот же Гаврила, и Николай Гикало, и многие другие, находящиеся в соседних домах, - носят в душе настолько важное, серьезное и светлое, что достойно уважения. А ему, Денисолте и его односельчанам, повезло хотя бы в том, что у людей, которых они были обязаны защитить при любом раскладе, - благородная и возвышенная цель. 

В ночь с 6 на 7 марта Денисолта с Гаврилой дома не ночевали. Аманта, его жена, не сомкнула глаз, вслушиваясь в шаги за окном. Качая в люльке двухнедельного сына, молодая женщина с тревогой думала о том, что их ожидает. Если бы все разрешилось миром! Но это пустые надежды… И, как бы в подтверждение ее невеселых мыслей, раздался выстрел, за ним другой – в мертвой тишине предрассветного утра они прозвучали совсем рядом. Аманта разбудила дочку Ракат и, оставив ее у люльки, вышла на улицу. Стукнула калитка: во двор скорым шагом вошел Денисолта. - Началось! – сказал он. – Где Синок? (так он называл Ракат). Поручив дочери насыпать корм коню, зашел в дом, чтобы совершить омовение. Аманта вошла следом. Муж был возбужден, и только. Ни тени страха, ни тени сомнения в том, что он поступает правильно. 

- Заберешь детей, поедешь в Атаги, - сказал он. Как она будет жить дальше, что ей делать, если с ним что-нибудь случится… ни слова, будто он собрался на увеселительную прогулку. - Синок, заботься о Вахе, он быстро вырастет, будет тебе хорошим братом… И все. Бесшумно открылась дверь, пахнуло холодом. Выбежавшая следом Аманта видела, как муж молниеносно вскочил на коня, как он присоединился к другим всадникам, как они исчезли в пасмурной дымке мартовского утра. … В соседних дворах был слышен шум сборов. «Нужно детей отвести в безопасное место, - встрепенулась женщина, - отвести, а самой вернуться». Она с трудом справилась с кобылой, которая только на днях ожеребилась и ни в какую не желала впрягаться в телегу. К тому времени шум боя стал сильнее, два ядра разорвались совсем недалеко. Аманта выехала со двора, направила лошадь в верхнюю часть села, где жила ее родственница. Улицы были пустынны, лишь на одном из перекрестков стояли двое всадников.

 - Как вы можете… - не выдержала женщина, - ваши сверстники воюют, погибают, а вы… Один из молодых людей хлестнул коня и, со словами: «Чтоб женщина говорила обо мне такое…», - в мгновение ока исчез в направлении боя. Аманта продолжала путь по пустынной улице, она гнала лошадь, не думая о том, что на руках у насмерть перепуганной дочери находится крошечный малыш, ей хотелось только одного – отдать детей в надежные руки и вернуться назад, домой, к мужу. Дом двоюродной сестры словно вымер: распахнутые двери, нигде ни души. Надо ехать в Атаги. 

По дороге в чужое село пришлось умерить пыл: весенняя дорога не позволяла быстрой езды. Отчаяние все сильнее сковывало грудь, дочь дрожала от холода, но, чувствуя состояние матери, не жаловалась; сын уже не плакал, а тоненько скулил. Аманта укутала дочку одеялом, приложила сына к груди, но от горестных мыслей спасения не было. Слава Богу, лошадь тянула хорошо, жеребенок не отставал, и вскоре мать и дочь увидели, что подъезжают к Старым Атагам. Аманта объяснила родственникам, что она не может остаться, что ей необходимо вернуться в Гойты, что она – только туда и обратно. Мать лежала больная, Аманта обняла ее – как оказалось, в последний раз. 

В Гойты измученная женщина приехала лишь к вечеру. Над селом стояла сероватая дымка, звуков выстрелов уже не было слышно. Ворота домов были открыты, но причитаний и плача до Аманты почему-то не доносилось. Она торопилась к собственному дому и вдруг увидела своего старого соседа, который, низко опустив голову, сидел на камне, крепко обхватив руками клюку. Старик с трудом встал, сложив руки в молитве, Аманта последовала его примеру. Закончив молитву, он начал говорить и каждое его слово молотком ударяло в голову бедной женщины. - Да, Аманта, страшный день пережили мы сегодня. Многих наших парней, лучших парней потеряло наше село, да будет им прощение от Всевышнего! Было бы еще хуже, но – благодарение Аллаху! – помогли атагинцы, алхан-юртовцы, урус-мартановцы, шатоевцы, чечен-аульцы. Мы били врага со стороны нашего села, они – с тыла. Вот и пришлось Деникину на телегах свои трупы увозить... Крепись, Аманта, ты сегодня стала вдовой, нет нашего Денисолты. Крепись, Аманта, и брат твой погиб в этом бою – славный воин был твой брат Гаги… … 

Неужели это она, Аманта, стоит перед стариком, не уронив ни слезинки по брату своему Гаги, лучшему из ее шестерых братьев? Нет, не имеет она права плакать – рядом с Гаги лежит ее муж, а его оплакивать – стыд, этикет не позволяет. Будет время, наплачется она вдоволь, всю жизнь будет оплакивать погибших, да и вдовья доля не позволит веселиться. - Скажи, ваша, а где погибшие? – тихо спросила она. - В мечеть свезли, обмывать их ведь не будут – они в газавате погибли. Не пропадет, дочка, то, что они сделали, верь, не пропадет. Они не только русских защищали – они обычаи, адат наш защитили. Аманта пошла, ведя за собой лошадь. Пустая телега погромыхивала на дороге, также пусто было на душе. Все, к чему она так рвалась, в одну минуту потеряло всякую ценность. Нет ее любимого, ее надежной опоры. А ведь они совсем недавно вселились в новый дом. Каждый кирпич здесь вылеплен ее руками, даже на белхах (не сделали столько, сколько сделала она. 

Денисолта был несколько ленив, и сама судьба, шутили друзья, сделала ему подарок в виде самой красивой и самой умелой, самой работящей девушки села. Она умела шить и вязать, готовить войлочные ковры и украшать их тесьмой, мазать и белить, полоть и косить. Как-то друзья мужа налили воды в ичиги, которые она сшила, и с удивлением показывали друг другу: ни единая капля не просочилась наружу. А как она любила принимать гостей! Для нее любой человек – сосед он или житель другого села – был дорогим и желанным гостем, и угощение всегда было соответствующим. Никогда в течение недолгих лет супружеской жизни не позволила она себе в присутствии мужа сумрачной мины на лице. Никогда ни в чем не упрекнула, просто молча делала свое дело, радуясь тому, что есть он, человек, которому нужна была она, и который нужен был ей, радовалась детям, своему углу, своей и его молодости. … 

Рядом проехала телега, на которой лежали погибшие. Не время предаваться печали, не время… Аманта вскочила в телегу, повернула лошадь. Теперь срочным было лишь одно: еще раз съездить в Атаги, привезти дочь – пусть попрощается с отцом. Всю дорогу она рыдала, громко, безудержно, с причитаниями. Бескрайние поля эхом вторили ей, редкие снежинки смешивались со слезами. Черная ночь не пугала, казалось, уже ничто не в силах было внушить ей страх. …

Когда в дом вошла суровая, постаревшая женщина с опухшим лицом, родственники не сразу узнали ее. Признав, кинулись с плачем, причитаниями, соболезнованиями – умерла ее мать. Аманта окаменела. Казалось, это последнее известие должно было вконец сломить ее, но, вопреки всему, она выдержала. Покормила сына, попросила, чтобы к измученной кобыле допустили жеребенка. Остаток ночи просидела рядом с телом матери, а на рассвете пустилась в обратный путь. …Тела погибших ровными рядами лежали во дворе мечети. Матери и дочери показали, где находится тело мужа и отца. Денисолта лежал красивый, умиротворенный, на его мужественном лице не было смертной муки, и даже усы с подкрученными кончиками были совсем живыми. На правой щеке – несколько песчинок. 

Ракат начала было ладошкой убирать песок, но мужчина, стоящий рядом, сказал: - Не трогай на нем ничего, доченька, эти песчинки будут свидетельствовать в его пользу в Судный день. Лучше поцелуй отца, ты его больше не увидишь. …

Все это было 91 год назад. Аманта прожила долгую жизнь (умерла в 1978 году). Она прожила достойную жизнь. Воспитала дочь и сына, воспитала трех внуков, оставшихся без матери. Пережила коллективизацию, издержки Советской власти и откровенный грабеж некоторых ее представителей, пережила депортацию и смерть единственного сына и осталась стойкой, трудолюбивой и гостеприимной даже в старости. Между ее могилой и могилой сына воспитанные ею внуки поставили холлам – напоминание о безграничной храбрости деда и беззаветной преданности бабушки. 

Эта история, так проникновенно рассказанная внучкой Денисолта Альтамирова Маликой Эцаевой, учительницей русского языка и литературы Гойтинской СШ №3 – лишь одна из тех, которые можно было бы рассказать об участниках знаменитого Гойтинского боя, одна из 150 жизней, положенных на алтарь чести и долга, один из 150 прерванных полетов счастья. Повествование ее берет за душу, оживляет память о прошедших трагедиях и страданиях чеченского народа, пронизывает наши сердца гордостью его достойных сыновей. Вместе с тем, у нас вызывает восторг и преклонение мужество гойтинцев, решившихся отстоять жизни красноармейцев, помня о своих обычаях и долге каждого чеченца перед гостем. 150 погибших и те, что остались живы в тот мартовский день, но ушли из жизни в последующие годы, достойны того, чтобы мы о них помнили. Хвала и честь гойтинцам за ихподвиг! 

Л. ГАРСАЕВ, д. и. н., зав. отделом ИГИ АН ЧР На снимке: Д. Альтамировe

checheninfo.ru