Путь к тарикату. Шайх Кунта-Хаджи

«Хотите любить Всевышнего – любите справедливость. Желайте своему брату того же, чего желаете себе. Не старайтесь быть богаче, выше, сильнее других. Делитесь с бедными всем, чем одарит вас Аллах. Остерегайтесь, что кто – то вам будет завидовать в богатстве. Пусть вам завидуют в учености, справедливости и щедрости. Молитесь Аллаху, чтобы к вам не пристало ничего добытое чужим трудом. Такое - непреодолимая преграда на пути к тарикату».

Шайх Кунта-Хаджи

Усталость от многолетней войны, разочарование, порожденное в чеченском обществе в 60-х гг. XIX в. в Чечне настроения социального отчаяния. Последствия кровопролитной и разрушительной войны усугублялись тяжелым материальным положением, в котором оказалось большинство чеченских крестьян. Именно духовный и экономический кризис, порожденный крахом имамата, открыл дорогу широкому распространению в Чечне сравнительно нового для нее в суфийском течении ислама кадырийского тариката. Проповедником нового учения стал шейх Кунта-Хаджи Кишиев.

Кунта-Хаджи Кишиев родился в с. Илсхан-Юрт в семье Киши и Хеды. В народе его называют Киши-Хаджи. Кунта-Хаджи – потомок курайшитов по ветви хашима (Абдул Муталиб, Абу-Талиб, Али, Хусайн, потомок Хусайна – Тавхид, Гирма, Амази, Имази, Акал, Шовхал, Киши, Кунта-Хаджи). В одном из своих последних хаджей провел около 4 лет и вернулся домой осенью 1861 года. Проповедовал кадарийский тарикат. Учениками Кунты-Хаджи были многие достойные шейхи, такие как Баматгири-Хаджи (Iовда) из Автуров, МаIа из Мелчхи, Юсуп-Хаджи из Махкетов, Мухаммед-Молла-Адсалам из Элистанжи, Коврнак-Хаджи из Гехи, Асандар из Гордали, Умар-Хаджи из Андов (Дагестан) и другие. Кунта-Хаджи является одним из самых почитаемых шейхов Чечни и Дагестана. Шейх Кунта-Хаджи провозглашал Исламскую религию путем чтения своих проповедей, рассказывал об аспектах истинности и справедливости, о жизни и деятельности Пророка Мухаммеда (Да благословит его Аллах и приветствует), его сподвижников-асхабов, уверовавших в Аллаха Милостивого, Милосердного и последовавших за ним. То, что он был человеком с открытым добрым сердцем, полным глубокой богобоязненности и исполненным любви к Аллаху, доказывает и то, что целый ингушский народ принял религию Ислам, следуя учению Кунты-Хаджи.

Жил Кунта-Хаджи Кишиев в с. Илсхан-Юрт, на горе, сельской возвышенности. Находясь в уединении в течение 40 дней, совершал суфийский обряд халват. На этом месте его последователями построена беседка, периодически посещаемая верующими. Позже вблизи с. Гуни основал хутор, названный в его честь Хаджи-аулом. Принадлежал к бедной семье, отличался честным образом жизни, строгой нравственностью и трудолюбием.

В течение 1862-1863 гг. учение Кунта-Хаджи быстро распространилось в Чечне. Особо крупные общины последователей Кунта-Хаджи возникли в важнейших селениях равнинной части Чечни – Шали, Гехи, Урус-Мартан, Валерик, Шалажи, Новые Атаги, Автуры. Огромный успех получило учение Кунта-Хаджи и в равнинной Ингушетии, что способствовало дальнейшему духовному сближению и политическому единству двух нахских народов. Но что по-настоящему тревожило царские власти, так это создание последователями Кунта-Хаджи параллельных структур власти в Чечне: ими было создано 8 наибств во главе с наибами, а во многих селениях, помимо старшин, назначенных Терской администрацией, появились старшины, действовавшие от имени Кунта-Хаджи. По существу, возник военно-религиозный орден, напоминающий орден сенуситов в Северной Африке. Российские власти не сомневались, что в Чечне и Ингушетии началась активная подготовка к новому восстанию. Однако роль самого Кунта-Хаджи в подготовке восстания до сих пор остается неясной. Российские архивные источники, как ни парадоксально, единодушно признают, что сам глава нового религиозного братства был далек от участия в подготовке восстания, а многие распоряжения, отдаваемые от его имени, исходили на самом деле от его окружения. Тем не менее, распоряжением наместника Кавказа шейх Кунта-Хаджи был арестован в 1864 г. в селении Сержень-Юрт. Одновременно были задержаны еще более полутора десятков ближайших сподвижников Кунта-Хаджи. Все они были высланы в различные внутренние губернии России. В частности, Кунта-Хаджи был навечно выслан под надзор полиции в г.Устюжино Новгородской губернии. Однако, в отличие от Шамиля, государственное содержание он получал крайне скудное.

О жизни Кунта-Хаджи в ссылке в Устюжино известно очень мало. В Новгородской области получена выписка из «Ведомости о лицах, находившихся под надзором полиции Новогородской губернии в городе Устюжино и уезде» за 1865 год. В ней сообщается: «В ведомости под № 18 проходит чеченец шейх Кунта, возраст 65 лет, сослан по распоряжению Его Императорского Высочества за распространение фанатичного учения - «зикр». Время ссылки с 3 февраля 1865 года сослан без срока под гласный надзор. Проживает в Устюжино, постоянных занятий не имеет, все время молится, читает Коран. Получает в месяц 1 руб. 80 коп. Женат. Жена живет на их родине».

В ссылке Святой Устаз проводит два года и три месяца. В мае 1867 года по личному указанию Его Императорского Высочества был вынесен приговор о казни Кунта-Хаджи. Однако в архивах и официальных источниках нет сведений, как о приговоре, так и о последних днях пребывания Святого Устаза в тюрьме, в которую он был заточен после оглашения приговора. Но были очевидцы тех событий − русские солдаты, офицеры из охраны. С одним из таких свидетелей судьба свела отца автора этих строк − Сафарбека Гармихановича Мальсагова. Завязалось знакомство, которое переросло в дружбу.

Наша семья находилась в депортации, жила в Кустанайской области, где отец, на удивление, занимал высокий для репрессированного ингуша пост − директор межобластной заготсбытбазы. Отец, несмотря на жестокие условия тоталитарного режима, чтил обычаи, традиции вайнахского народа. Любовь и преданность к Ингушетии ее святыням, впитанные с молоком матери, передал нам, своим детям.

Автор этих строк выполняет волю отца, публикуя его воспоминания, тем самым приоткрывая завесу таинственности и запрета вокруг личности Кунта-Хаджи.

«В 1955 году в Челябинске я познакомился с Ильей Николаевичем Смирновым. Он работал на рынке мясником. Работники нашей базы сдавали мясо на этот же рынок. Мне по долгу службы тоже приходилось там бывать. Смирнов сам подошел ко мне, когда узнал, что я ингуш, высланный с Кавказа, как и другие представители моего народа. Был удивлен, когда узнал, что я работаю в такой должности.

Илья Николаевич, среднего роста, коренастый мужик, как говорят, с румянцем во всю щеку, был очень энергичный, подвижный. Можно было любоваться, глядя, как он работал: будто пушинку подхватывал половину большой говяжьей туши, бегом переносил ее в нужное место. Куда там было угнаться за ним молодым грузчикам! На его фоне они выглядели медлительными, неповоротливыми, слабосильными. Я прикинул, сколько же лет Смирнову: наверное, 65-70, и подумал: какой же крепкой закваски был этот человек. Но каково было удивление, когда директор рынка в подтверждение своих же слов показал мне учетную карточку Смирнова: выходило, что на данный момент ему стукнуло 111 лет! «И не сомневайся, Сафарбек Гармиханович, это самая что ни есть правда! Так он же недавно женился на 45-летней красавице украинке, причем она не отбивалась от него. А живут в такой любви, будто им по 18. Так что дед, с которым ты подружился, необычный!» − со смехом вкратце поведал историю Смирнова директор рынка.

А с Ильей Николаевичем мы постепенно сдружились. При каждой встрече он обещал рассказать мне историю о Святом человеке с Кавказа. Этим обещаниям я не придавал значения: Кавказ большой, мало ли Святых у дагестанцев, казаков, осетин, да и у других коренных народов. Однажды Смирнов, рассказывая очередную байку из своей жизни, упомянул, что когда-то жил в Устюжино. Я заинтересовался: когда именно. И вот по сей день думаю: случайное совпадение все это или воля Аллаха! Оказалось, что он не только жил в Устюжино в 70-х годах прошлого века, но еще и служил в тюрьме охранником в тот период, когда там находился Святой Устаз Кунта-Хаджи. У меня в тот момент дрожь пробежала по телу. И я спросил: «Илья, а как звали того Святого, о котором ты все хотел мне рассказать?». «Вспомнить сейчас тяжело, да точно знаю, что необычное для нас и короткое», − отвечал Смирнов. Тогда я произнес: «Кунта-Хаджи Кишиев, Илья схватился за голову, упал на колени, и твердил: «Батюшки, истинный крест, он! он! он! Кунта, Кунта... Шейх, Шейх, Святой ваш» − после этого все рыдал, покачивал головой.

Я как мог успокаивал Илью, хотя самому было непонятно, почему упоминание о вайнахском Святом могло вызвать такую бурю эмоций у русского человека. Придя в себя, Смирнов пригласил меня к себе в гости. Нас встретила приветливая хозяйка Мария. Глядя на нее, я тут же вспомнил слова директора рынка: нежная, женственная красавица, души не чаявшая в своем супруге. Она быстро собрала угощение на стол, при этом ненавязчиво рассказывала о житейских заботах. Русским языком владела плохо, поэтому ее украинская речь лишь изредка перемежалась с русскими словами. Я же, прожив в Казахстане уже около десяти лет, имея постоянную связь с украинцами, которых было немало в этой гостеприимной республике, неплохо понимал язык и говорил на нем. Однако наша с Марией беседа была недолгой − как дань взаимной вежливости. Она принялась потчевать меня, а Илья, наконец, начал рассказ с того, как познакомился с Устазом Кунта-Хаджи, которого называл шейхом Кунта. Я же слушал и не перебивал.

«Дело было весной 1867 года. Я служил в охране заключенных в тюрьме города Устюжино Новогородской губернии. Прошел слух, что из поселения переводят какого-то «басурмана»: очень опасный, как говорили, преступник, из политических. Ему якобы вынесли приговор о смертной казни. Поговаривали, будто он был духовным учителем Шамиля, что воевал на Кавказе, да много чего еще болтали об этом заключенном. Один приятель, мне рассказывал, что в камере, где содержится Святой Шейх, происходят странные вещи: он исчезает, потом появляется; его приковывают к стене цепями, чтобы не молился, смотришь − цепи валяются, а заключенного нет. Поднимают тревогу, его находят под деревом на травке: спокойно сидит и что-то шепчет − то ли молится, то ли с Богом или с ангелом общается! А охранника, который первым рассказал об этой чертовщине, отправили в дурдом − не поверили. А странности-то эти все повторяются и повторяются, начальство стало какие-то меры принимать, решили не менять охранников заключенного, а назначить в постоянную охрану шесть человек, которые будут подменять друг друга. Посторонних к шейху запретили строго-настрого подпускать. Среди этих шестерых оказался и я. Из еды шейху давали кусок хлеба утром и вечером, да воду. Причем передавали это через окошко в двери, так как дверь можно было открывать только в исключительных случаях.

Однажды во время очередного моего дежурства произошло вот что. Я тогда, чего греха таить, задремал, прислонившись спиной к двери, − присел и меня сон одолел. Проснулся от сильного удара по голове. Тут же вскочил, огляделся вокруг − никого нет. Подумал, что это очередной приступ головной боли, которая уже несколько лет мучила меня. Затем услышал шум в камере шейха. Открыл окошко в камеру, смотрю − цепи лежат, а его самого нет. Я в ужасе открыл дверь, забежал в камеру − заключенный как ни в чем не бывало, сидит в цепях и улыбается. Рукой показал мне, чтобы я рядом присел. А я не имею права один оставаться в камере с заключенным − мой напарник вышел по нужде ненадолго. Попытался объяснить это шейху, а меня как будто какая-то сила заставляет присесть возле него. Шейх по-русски не говорил и слов моих не понимал так же, как и я его. Он мне жестом показывает: освободи, мол, мне руки и ноги от цепей. Я, как заколдованный, выполнил его просьбу. Он встал, прошелся по камере, подошел ко мне и долго водил руками по моей голове, да так нежно и ласково, что я, то засыпал, то просыпался. Не знаю, сколько это продолжалось, а когда шейх убрал руки с моей головы, большим пальцем показал вверх, мол, с головой у тебя будет хорошо, и похлопал по плечу. Я не помню, как вышел из камеры, заковал ли снова в цепи Святого − все было как во сне. Пришел в себя, когда напарник позвал меня во двор тюрьмы. Я вышел, а он мне на небо показывает. И, действительно, было чему удивляться: над городом, как будто от какого-то шара, стояло ярко-зеленое свечение. Я не мог понять, что же происходит: странные явления в камере шейха, в небе странное свечение. Одно ясно, что действует какая-то нечеловеческая сила, от Бога, а связано все со Святым шейхом, которого охраняли. Я помолился и с охранником вернулся в тюрьму продолжать вахту. А голова-то у меня с того дня так ни разу и не болела. Уж сколько лет прошло, а я и думать забыл, какие сильные боли меня одолевали.

С того дня мы с шейхом вроде как сдружились. Я любой возможностью пользовался, чтобы побыть рядом с ним. Потихоньку из дома приносил ему еду, а шейх от мяса вообще отказывался, иногда кусочек хлеба пожует да несколько глотков воды сделает. На этом его еда и заканчивалась. Лицо у шейха было очень красивым. Как будто сияние какое-то исходило от него. А в остальном выглядел очень обычно − небольшого росточка, худощавый мужик лет 50-60. Но была в нем какая-то сила, которая притягивала к нему.

Так вот, приговор ему вынесли, а вот почему-то все откладывали его исполнение. То на один день назначат, но по каким-то причинам отложат, то на другой. Так время и тянулось. А что за причины такие были, нам об этом не говорили. Как-то в середине лета, в июле, числа не запомнил, в караулку возле камеры пришел сам начальник тюрьмы с офицерами, высокими, статными, и сообщил, что завтра, до полудня, приговор шейху приведут в исполнение. О деталях не сообщили нам, видно, это держали в строгом секрете.

Я не знал, как именно казнят шейха, но точно было известно одно: его вывезут из тюрьмы за пределы города. Так сказал начальник тюрьмы. Еще накануне, перед исполнением приговора, охрану шейха усилили − у дверей стояли четыре охранника вместо двух. А меня как на грех назначили старшим этой четверки. Было строго приказано неотлучно находиться у дверей всем, пока не выведут заключенного, а за добросовестное несение службы посулили даже денежные премии. Да только душа моя себе места не могла найти − уж очень нравился мне ваш Святой, я его жалел, и понять никак не мог, в чем его вред государству состоял... Что только не придумывал, чтобы не дежурить той ночью: сочинил причину, чтобы отпустили с дежурства, − не получилось; жаловался на сильную головную боль − не помогло. Так и пришлось мне быть в карауле, да еще и старшим.

А утром шейху принесли завтрак− такой бывает только однажды, перед казнью: много хлеба, мясо, горячий чай и еще что-то. Я решился нарушить приказ начальства − дать еду не через окошко, а открыв дверь. Подчиненным своим приказал об этом молчать и не впускать никого, пока заключенный не поест. Шейх от еды отказался, но с удовольствием выпил не спеша кружку чая. Я жестом предложил еще принести, но старик показал рукой, мол, достаточно. И все время улыбался спокойно и ласково. Затем поднялся ко мне навстречу, обнял, погладил по голове и указал рукой на дверь, чтобы я ушел. Все это время шейх был без цепей. И я решил: пусть старик хоть перед смертью побудет без кандалов, хотя я знал, что такое самовольство начальники не одобрят. Старик будто читал мои мысли и показал на цепи, чтобы я заковал их вновь на его теле. Обнялись на прощание, и я вышел из камеры. Спустя некоторое время пришла комиссия. Один из ее членов видать доктор, осмотрел заключенного. Потом все вышли. Начальник тюрьмы приказал тщательно закрыть дверь, окошко не открывать и никого больше не впускать до особого распоряжения. Примерно в полдень опять пришли те же люди, что были утром, но уже с конвоем для сопровождения заключенного к месту исполнения приговора. Приказали мне, как старшему, открыть дверь камеры. Я исполнил приказ и встал по стойке «смирно» у входа. Первым вошел в камеру начальник тюрьмы, чтобы зачитать приговор, и тут раздались крики и ругань. Все вбежали следом за ним в камеру, в том числе и я. От увиденного все опешили: цепи целы, замки не взломаны, а заключенного нет, будто Святого Шейха здесь никогда не было!

Начальник тюрьмы в ярости стал бить меня чем-то железным по голове. Больше ничего не помню, потому что очнулся в госпитале. А шрам от раны так и остался (Илья указал на голову). В госпитале меня лечили около месяца, а когда выписали, то сразу отправили в тюрьму, теперь уже как заключенного. Начальника тюрьмы уволили, троих охранников, дежуривших в тот день со мной, тоже в тюрьму отправили. Там они давали показания, что я позволил заключенному сбежать, потому что я жалел его, о чем-то подолгу беседовал с шейхом. Никто не хотел признать Божественную силу, дар шейха, а может быть, делали, вид, что не верили в чудо. Меня осудили на десять лет тюрьмы, весь срок я отсидел − видать, Бог меня сохранил, да еще и жизнь такую долгую нарек. Здоров, крепок, думаю еще жить, потому и женился. А Святого шейха по сей день помню. Умирать буду, не забуду его».

Адам Межиев

Использованы материалы: РИУ имени

checheninfo.ru