Иранский атом: взгляд из Москвы и Вашингтона

В отношении иранской ядерной программы есть большие опасения. Любая страна, которая начинает разрабатывать ядерную программу в той или иной степени оказывается в положении двойного назначения этой программы. То есть поймать определенный момент, когда эта программа переходит из мирной в военную довольно сложно. В отношении Ирана есть косвенные данные, которые свидетельствуют, что не все в порядке с их ядерной программой. Во-первых, в течение 18 лет Иран, подписавший Договор о нераспространении ядерного оружия и член МАГАТЭ, тайно проводил разработки этой программы. И только в 2002-2003 году было выяснено, что Иран очень сильно продвинулся в развитии своей программы. Было много свидетельств того, что Иран не совсем откровенен в ее разработке и освещении. С 2006 года, Совбез ООН принял шесть резолюций против Ирана, четыре из которых содержали в себе санкционные акции. Если бы иранская программа была «белая и пушистая», то, не думаю, что Россия и Китай поддержали бы эти резолюции.

Сейчас Иран создает промышленную инфраструктуру для обогащения урана, для будущих возможностей создать ядерное оружие. Я не говорю о том, что Иран обязательно создаст его, но он подойдет к такому моменту, когда до его создания останется буквально несколько месяцев. Многие сейчас спорят насчет того, принято ли политическое решение о создании ядерного оружия в Иране или нет. Я думаю, что не принято, потому что не создана база, инфраструктура, которая в будущем (когда это решение будет принято) позволит создать ядерное оружие. Поэтому, мне кажется, опасения мирового сообщества в отношении иранской ядерной программы есть.

Мы еще не пришли к заключению, хочет Иран или нет иметь ядерное оружие, но все указывает на то, что Иран хочет быть в состоянии произвести ядерное оружие и хочет быть ядерной державой. Посмотрите на то, что происходит последние 15 лет в Иране. МАГАТЭ имеет данные, что в Иране уже где-то 5 тысяч кг урана обогащено, что вполне достаточно для производства 3-4 единиц ядерного оружия. Иран может обогащать уран. Но развитие инфраструктуры займет много времени. Учитывая, что в Иране сейчас есть только один ядерный реактор, плюс есть долгосрочное соглашение между Ираном и Россией, а Россия по договору должна поставлять топливо для реактора, встает вопрос, зачем Ирану лишние мощности для обогащения урана.

В 2003 году мир узнал об обогащении урана Ираном не потому, что они сами рассказали, что у них есть установка по обогащению, мы узнали это из других источников. Мы видим постоянные попытки скрывать эту информацию от МАГАТЭ и международного сообщества, поэтому возникают вопросы и сомнения у людей, живущих за пределами Ирана о том, каковы же истинные цели программы обогащения урана.

После того, как духовный лидер Ирана Али Хаменеи одержал убедительную победу в ходе парламентских выборов, по-видимому, он мог бы взять на себя инициативу и предложить приостановку процесса дообогащения урана до 20%. Почему он может это сделать? Иран накопил достаточное количество обогащенного до 20% урана, это не менее 110 кг, чтобы из этого урана сделать ядерное топливо для тегеранского исследовательского реактора. Примерно такое количество поставила Аргентина, когда провела замену активной зоны этого реактора. Если Иран приостановил бы процесс дообогащения с 3,5% до почти 20%, это было бы хорошим шагом для того, чтобы другие участники переговоров пошли бы на какие-то уступки в отношении Ирана.

Я хотел бы напомнить о плане, который был предложен Сергеем Лавровым, являющимся реализацией того, что в свое время достаточно успешно реализовывалось в отношении Северной Кореи – это действия в обмен на действия. Если Иран идет на приостановку процесса дообогащения, то, наверное, Европа могла бы приостановить какие-то свои санкции, введенные в отношении Ирана.

Это если говорить о перспективах. Поэтому сейчас мяч находится на стороне Ирана, и есть условия для того, чтобы обеспечить определенное продвижение переговорного процесса. Что в настоящее время создает основную проблему в отношении иранской ядерной программы? То, что на самом деле прямых улик, что он атомную бомбу, нет. Да, можно говорить о различного рода фактах. Например, о том, что, возможно, в Парчине проводили испытание нейтронного детонатора - инициатора для ядерного оружия. Однако это не доказано. На компьютере, который передал перебежчик, было показано, что Иран занимался проблемой разработки головной части для ракеты Шахаб-3. Но эти все факты неубедительны. Говорят о том, что Иран может производить и высокообогащенный уран. Но я могу назвать целый ряд причин, по которым могут обогащать до 60%, для этого есть мирные цели, хотя количества небольшие. С этой точки зрения, я думаю, что Иран был пойман только на одном случае, когда действовал измененный код 3.1 к соглашению с МАГАТЭ о применении гарантий, он создавал объект по обогащению урана в Фордо. Потом он вышел из этого измененного кода. Однако в период действия измененного кода 3.1 к соглашению с МАГАТЭ о применении гарантий Иран создавал объект, о котором не уведомил. Вот, в принципе, на чем он был пойман, единственное, что можно поставить им в вину. Конечно, можно говорить о том, что Иран вот-вот создаст ядерное оружие, но давайте будем реалистами. Если сейчас все количество низкообогащенного урана, который можно считать как 3,5% по урану 235, это порядка 5,5 тонн, дообогатить до 90%, сделать оружейным, в принципе, можно выйти на 5 ядерных боезарядов (если исходить из тех расчетов, которые имеет Лондон). Но даже на первый заряд нужна двойная норма, то есть на пять уже выхода не будет. Меньше пяти идти на ядерные испытания глупо. Поэтому Иран сейчас не готов идти на ядерные испытания как по количеству расщепляющего материала, так и по носителям, потому что ракета Шахаб-3 – плохой носитель, а ракета Саджиль-2 на вооружение не принята.

Нет прямых доказательств того, что Иран принял решение создать ядерное оружие и уже сделал для этого что-то. Но я думаю, что это частично правда. Поэтому сейчас нужно думать о том, что можно сделать в формате 5+1. О чем можно договориться с Ираном? Чтобы у нас были объективные гарантии от Ирана, что они не будут производить ядерное оружие. Мы все обсуждаем, есть ли доказательства или нет, могут они произвести оружие или нет. Мне кажется, даже не это главное. Вопрос в том, какое обязательство они готовы взять на себя, чтобы мы поверили, что они в будущем не будут производить ядерное оружие. Именно на этом должны строиться переговоры.

В Вашингтоне мало людей, если такие вообще есть, кто очень рвется ударить по Ирану. Администрация США оказалась перед дилеммой. Потому что в обоих случаях результат получается очень тяжелый. С одной стороны, мы понимаем, что Иран пытается стать ядерной державой и они близки к созданию ЯО. И надо спланировать, как предотвратить это, как сдержать Иран на этом пути, возможно, это можно контролировать. Но рисков много, потому что иранцы-то верят, что они уже вот-вот будут готовы произвести оружие. Могут быть изменения в плане поддержки «Хизбаллы» или изменение ее положения в регионе. А что саудовцы делают? Что делают египтяне? Что будет, если они увидят, что у иранцев есть возможность произвести ядерное оружие? Последствия могут быть драматические в плане дальнейшего распространения ядерного оружия в регионе.

Представьте, что в Пакистане есть ядерное оружие, но на нем будет написано, что это собственность Саудовской Аравии. Вот какой сценарий можно себе представить и ужаснуться.

Второй тоже очень плохой сценарий. Представьте, какие могут быть последствия, если неважно кто ударит по Ирану, Израиль или Пентагон. Это на самом деле ядерную программу Ирана не остановит, это может задержать ее на пару лет. То есть это тоже не решает проблему.

Вопрос в том, как найти золотую середину между ними. Нужно такое решение, которое не будет идеальным для всех сторон, но оно будет приемлемым. И это решение позволило бы Ирану иметь определенные возможности обогащений урана при том, что мировое сообщество будет полностью уверено, что он будет использован в мирных целях, и что они не строят где-нибудь в очередной пещере в горах Ирана новую центрифугу. Администрация, конечно, пытается максимизировать санкции, чтобы заставить Иран сесть за стол переговоров и найти эту золотую середину. И мы очень надеемся, что есть возможность дипломатического решения проблемы.

Хотел бы остановиться в большей степени на политической стороне процессов, которые сейчас складываются и на перспективах урегулирования ситуации, а не решения ее силовым путем. Реальных фактов военного характера ядерной программы Ирана пока не установлено. Мы имеем косвенные признаки, но этого не достаточно. Иранская сторона неоднократно подчеркивала, что с моральной, религиозной точки зрения стремление приобретения ядерного оружия категорически неприемлемо для Ирана. Чем чаще эта тока зрения будет повторяться в ходе переговорного процесса, тем больше это может укрепить перспективу невоенного развития иранской атомной программы.

Следующий момент – это вопрос о взаимоотношениях между Ираном и Израилем. Логичным и реальным ходом для разрешения сложившейся ситуации на Ближнем Востоке, было бы начало прямых контактов между двумя странами, чтобы они могли найти форму диалога. Это могло бы способствовать разрядке ситуации. Поскольку Израиль сохраняет неясность в отношении собственной ядерной программы, и большинство экспертов согласны с определенной военной составляющей этой программы, такого рода шаг был бы наиболее конструктивным для нахождения решения. Как следует построить тактику на переговорах и какие шаги можно было бы рекомендовать их участникам? Мне кажется конструктивной идея связать возможность приостановления дообогащения урана до уровня 20% с определенного момента с какими-то позитивными встречными шагами, будь то отмена введенных санкций либо даже более продвинутая программа взаимодействия. Быстро развивающаяся экономика Ирана свидетельствует о том, что именно путем конструктивного вовлечения можно было бы оптимально показать Ирану плюсы от сугубо мирного развития ядерной программы, которая сейчас в Иране складывается. Как добиться этого конструктивного вовлечения Ирана в сотрудничество с европейскими странами, Россией, США, с любыми из участников этого процесса? Это вопрос не только для дипломатов, но и для тех персон, которые могут определить реальные области для взаимодействия.

Все ищут какие-то нарушения в иранской ядерной программе, нарушения режима нераспространения и стремления Ирана к ядерному оружию. Но в режиме нераспространения ядерного оружия нет такого понятия как «презумпция невиновности». Иран должен доказывать, что он не виновен, а не МАГАТЭ должно доказывать, что Иран виновен. Это очень важный вопрос.

Что касается возможности вовлечения других стран в процесс переговоров, не думаю, что их участие стало бы решающим. Не думаю, что Россия, Китай, США, эта пятерка 5+1 так уж обрадовались бы этому. Сейчас обсуждаются очень сложные технические вопросы. Для их обсуждения нужно иметь таких людей, как есть в правительстве США, России, во Франции. Люди, которые имеют необходимые знания, данные, чтобы информировать политическое руководство.

Последние 9 лет на решающих этапах Иран и Америка действовали не синхронно. Были попытки установить диалог не только по ядерной программе, но и по другим вопросам. Администрация Буша не готова была что-то решить. Когда в 2009 году администрация Обамы пришла к власти, они были готовы к перезапуску отношений с Ираном. Но иранцы в 2009 году не были готовы принять такое предложение. То есть получается противофаза, когда одна сторона готова к переговорам, другая не готова, и наоборот, и это продолжается уже который год. Последняя встреча была в прошлом году в Стамбуле. Американский участник был готов к двусторонним переговорам с иранским коллегой, а иранец даже не захотел личной встречи с американцем.

Мы надеемся, экономические санкции приведут к тому, что руководство Ирана поймет - такие проблемы мешают Ирану даже в финансовом плане сотрудничать с остальной частью мира. И когда международное сообщество прекратит закупать нефть у Ирана, им придется серьезно задуматься. Политика – дело сложное. В конце концов, администрация будет готова согласиться на какую-то договоренность, что Иран будет создавать низко обогащенный уран в каких-то рамках. Но нам нужно, что Иран подал первый знак, что они готовы взять на себя какие-то обязательства так, чтобы это действительно было взаимным процессом.

Ситуация сильно меняется, и она в некоторой степени способствует поиску решения иранской ядерной проблемы. Потому что никогда против Ирана не действовали такие санкции, как действуют сейчас. Уже можно говорить о санкциях, которые американская сторона называет «калечащими». На такой уровень выйти не удавалось никогда. Это одна сторона.

Вторая сторона – меняется внутриполитическая ситуация в ИРИ. По мере того, как чаша весов склоняется в сторону консерваторов, получается, что нет необходимости второй стороне быть неуступчивой. Поскольку если две стороны, консерваторы и неоконсерваторы приблизительно равны по силам, каждая сторона боится пойти на уступку, тогда ее обвинят в предательстве собственных интересов. Если же консерваторы в лице Али Хаменеи побеждают, они могут идти на какие-то инициативы. Это создает возможность для маневра, даже учитывая то, что в следующем году только будут президентские выборы.

Что можно сделать? Самая большая проблема в том, что количество низко обогащенного урана постоянно накапливается, а видимых целей, куда его использовать, нет. И с этой точки зрения, было бы крайне разумно пойти на какие-то неординарные решения. Например, создать на территории ИРИ предприятие по производству ядерного топлива для Бушерской АЭС. Конечно, можно возразить, что Иран имеет малое количество низко обогащенного урана, потому что одна загрузка энергетического реактора как в Бушере требует 20 тонн ядерного топлива. Но могу сказать, на Украине одновременно был опыт использования сборок российских и американских тепловыделяющих элементов, они могут быть использованы в одной зоне. По сути, если мы даже будем иметь не очень большое количество ядерного топлива со стороны Ирана, мы все равно можем его задействовать в процессе эксплуатации Бушерской АЭС.

Что важно для американской стороны? Ведь у нас есть соглашение о вывозе отработанного ядерного топлива. То, что потом произведется после работы Бушерского реактора, Россия должна вывезти к себе, то есть из этого нельзя будет выделить плутоний.

Теперь по поводу российской позиции. Конечно, российская позиция менялась. Поначалу Россия старалась быть больше наблюдателем и вела двусторонние переговоры. Потом российская позиция активизировалась, и были сделаны соответствующие предложения со стороны секретаря Совета безопасности Игоря Сергеевича Иванова, который был в Тегеране. На них, к сожалению, иранское руководство позитивно не ответило. Тогда речь шла о том, что можно было бы попробовать найти выход из того тупика, который наблюдался. Позднее Россия подключилась больше к позиции других партнеров. И сейчас я не вижу противопоставления, что Россия играет, например, против США или Франции. В принципе, мы сейчас в одной лодке. Было бы разумно предлагать какие-то пути, которые могли бы осуществлять реальный контроль за расщепляющим материалом.

Сейчас это становится проблемой номер один, потому что его уже 5,5 тонн. А если будет еще больше, что с ним делать? Ведь нет реальных причин для его использования. Для тегеранского исследовательского реактора сейчас расщепляющего материала уже не надо, реакторов других не строится. Зачем накапливается материал? А если мы найдем выход, каким образом, во-первых, уменьшать его количество, а самое главное, контролировать, куда оно тратится, в этом случае, мы могли бы выйти на попытку решения иранской ядерной проблемы.