С этнографической точки зрения, Кавказ был самым богатым регионом Российской Империи. Такого количества племен, как в Дагестане, народностей, языков на относительно небольшой территории не встретишь, пожалуй, больше нигде в мире. Горские народы Дагестана — лезгины, аварцы, лаки, даргинцы, рутульцы, ботлихцы, табасаранцы, андийцы, арчинцы и другие — в литературе XIX века зачастую не дифференцировались, объединяясь понятием "лезгины" или "дагестанцы". Действительно, во внешности, в характере, в образе жизни, в традициях этих народов очень много общего.
В Дагестане человек еще живет естественным существом своим, нередко раскрывая, среди дикого быта своего, не знакомую нам силу духа и телесного здоровья, не уродуя себя в вялого кабинетного каллуна. Полудикий житель Дагестана является достойным имени человека — своею твердою волею, твердыми убеждениями, твердыми речами и поступками... В нем не угас еще благородный гнев, который не позволит оскорбить себя и близкого своего никому, кто бы ни был он, как бы высоко ни стоял над оскорбленным, какие бы последствия ни были от этого. Дагестанец умеет повиноваться, служить и молчать, но он повинуется не как раб, молчит и служит не как бессловесное животное.
Богатство, почести, личный покой — еще не ценятся им выше чести человека, выше его нравственного долга. Богач, как и бедняк, не колеблясь покидает свой дом, идет в изгнание, делается скитальцем — «камлы», чтобы только исполнить ту обязанность родовой чести, которая, по убеждению его, составляет непременный долг человека, уважающего себя и достойного уважения других. Человек здесь и умирает твердо, как муж, не торгуясь за свою жизнь, не входя в трусливые сделки с совестью. Должно признать духовную силу и красоту своего рода в этой твердости долга, в этой изумительной простоте и прямоте духа, дерзающей на все, жертвующей всем, открыто враждующей, открыто разящей ради своего нравственного убеждения, хотя бы и ложного, хотя бы и безумного.
Горец совсем не дорожит жизнью, если это жизнь, чем-нибудь обесчещенная.
В Дагестане аулы расположены в глубоких ущельях или на уступах гор и состоят из каменных домов в два этажа, с земляною крышею и балконом с навесом; в нижнем этаже помещается скот, верхний предназначен для жилья. Большую часть дагестанских аулов окружают голые скалы, приближаясь к которым, где-нибудь на пригорке, видна скученная масса серых, каменно-деревянных клетушек, сидящих одна над другою, без внутренних дворов. Из каждой клетушки глядит несколько миниатюрных отверстий, то круглых, то четырехугольных — это окна без рам, переплетов и стекол. Они служили некогда и амбразурами, так что брать с боя кучку сероватых сакель аула было все равно, что брать крепость. Улицы аулов Дагестана чрезвычайно извилисты, узки, круты и состоят часто из ступенек, образуемых из беспорядочно набросанных каменьев, острых и неровных. При встрече двух человек на такой улице им трудно разойтись иначе, как повернувшись боком; а улица, по которой может проехать одна повозка, считается уже весьма широкою. Причиною такой тесноты улиц бывает часто сбоку обрыв в несколько сажен, не дозволяющий сделать их более широкими. Грязь и нечистота составляют исключительную принадлежность аулов; даже общественные здания, как например мечети, содержатся неопрятно. Все дома построены сжато: один прилеплен к другому.
Внутренний быт и семейная жизнь у всех горцев одни и те же. Мужчины вообще склонны к праздности и проводят большую часть дня в полнейшем бездействии. Вся их забота заключается в чистке оружия или строгании палочки. Женщины, напротив отличаются трудолюбием. На них лежа все хозяйственные заботы; они же ткут сукно для домашнего обихода, делают ковры, войлоки, бурки, шьют на мужчин платье и обувь. Вообще, положение женщины в горах крайне возмутительно: она там заменяет рабочий скот и в хозяйственной иерархии становится несколькими ступенями ниже лошади. Посреди постоянных трудов, она скоро блекнет, сгорбливается от тяжелых нош, и тогда для нее наступает еще худшая пора жизни, поточу что горцы не уважают старух, как ни к чему не годных. Вся жизнь горянки есть труд, и труд самый тяжелый. Часто можно встретить возвращающихся в аул двух-трех ослов, навьюченных ношею, за ними с большею еще ношею, тащится женщина, имеющая, кроме того, за плечами ребенка. Тяжесть ноши привела бы в ужас любого дюжего работника, но не удивляет ее мужа: он идет позади, напевая песню, праздный и с пустыми руками.
Разграничение в положении мужчины и женщины делается с самого раннего возраста. Часто можно видеть девятилетних девочек, возвращающихся с реки с огромными кувшинами воды, тогда как мальчики тех же лет, а иногда и более взрослые, ничего не делают. Не удивительно после того, что женщины старятся весьма скоро и делаются горбатыми до такой степени, что в каждом ауле можно встретить несколько старух, ходящих на четвереньках.
Горец изумительно умерен в своих привычках, изумительно вынослив. Плоть не одолевает его до такой степени, чтобы пленить дух его. Чем обходится горец в своей жизни — нельзя поверить, не видав собственными глазами. У каждого в кармане шаровар насыпано несколько горстей просяной муки, и вот весь их дорожный запас. Намешает с водою, много-много с кусочком курдючного сальца или чесноку, горсточку такой муки, поджарит ее легонько на щепочках, — и вся недолга! Вина не знает, водки не знает, чаю не знает, барана режет только на пирушку... Ну, тогда, конечно, другое дело: на угощении он уплетет за десятерых... Хоть горцы "не знали вина" — виноделие, однако, процветало. Горец не тратится ни на что — ни на прислугу, ни на работника, ни на мастеров, ни на лавки. Женщины семьи ткут и шьют ему всё, всё готовят, всё работают, за всем ходят. Конь его выхожен им же самим на горных пастбищах. Он весь свой, всего себя создает сам, почти ни в ком и ни в чем не нуждаясь. Такая простота и умеренность быта — страшная сила
