Первое документально зафиксированное посольство в Москву (1588 -1589) от чеченских и ингушских тейпов, подвластных Ших-мурзе Окоцко- му било челом «государю царю и великому князю (Федору Иоанновичу. — В. Ш.), чтобы государь [...] Шиха князя [...] пожаловал и держал под своею царскою рукою; а он государю рад служити и со государевыми воеводами с терскими на всякого государева недруга стоять хочет, и где государь велит ему идти на свою государеву службу, и он готов на государеву службу, да и сына своего хочет ко государю послати в службу»".
Заинтересованность в сотрудничестве проявляли обе стороны — и царь Федор Иоаннович, и посланцы вайнахских земель. Для российской стороны особенное значение имели уверения в том, что «Шевкальской князь, и Черкасские князи, и Горские, и Окутцкие, и Оварский царь [...] и все тамошние государи около Хвалимского (Каспийского. — В. Ш.) моря все государю царю и великому князю добили челом и учинилися все под государя нашего под царскою рукою». Это было сообщено весной 1589 г. послу Рудольфа II, императора Священной Римской империи, среди основных пунктов русской политики в отношениях с Ираном, странами Кавказа и Средней Азии.
В Москве, принимая посланцев с Северного Кавказа, очень надеялись, чтобы «и ты б, Ших-мурза, з братьею с своею, и с племянники, и з детьми, и со всеми своими людьми нам служил и был под нашею царскою рукою [...], и х Турскому, и х Крымскому и к иным нашим недругам не приставал... А будет которые недруги, турская рать и крымская или иной который недруг пойдет к нашему Терскому городу, и ты б, Ших-мурза, сам з братьею своею [...] все за город за Терский стояли с нашими воеводами вместе заодин. А мы к тебе вперед учнем свое царское жалованье держати великое».
Межклановые столкновения физически сгубили, вероятно, самого перспективного единого лидера среди чеченцев-аккинцев (ауховцев) — упомянутого в документах Шиху Окоцкого (Ушаромова). В среде чеченцев- аккинцев наступает тяжелый разброд на несколько десятилетий. Русские войска пытались (к сожалению, неловко и неудачно) умиротворить чеченские распри, поддерживая сторонников Ших-мурзы Окоцкого. Полыхали аулы между реками Сулак и Акташ. В борьбу вмешались кумыкские владыки. В середине 1650-х гг., в ходе русско-иранского конфликта, дагестанские правители, играя на конфликтах тейпового уровня, столь же безуспешно попытались закрепиться на плодородных и стратегически важных берегах рек Аксай и Сулак. Чеченцы воевали со всеми и против всех — за свободу родных земель.
Все же часть чеченцев-аккинцев, бывших «под рукою Шиха-мурзы Окоцкого» и из числа «давших слово» далекому русскому царю, ушли под защиту «Терского городка». В XVII-XVIII вв. они переселились, активно включившись в торгово-политическую жизнь кавказско-каспийского юга России^ Неоднократные упоминания об их деятельности в XIX в. читатель найдет в приводимых в сборнике документах.
Итак, отчасти завоеваниями, а больше — дипломатически мирным, договорным путем Северная Чечня вошла в состав России.
В течение всего XVII в. и первой трети XVIII в. на этих землях происходило постепенное приближение русских казаков к селениям чеченских и ингушских тейпов. Опубликованные документы русских архивов и исследования современных чеченских авторов дают основание полагать, что русские современники (политики и военные) в XVII — начале XVIII в. отмечали как наиболее устойчивые, «сильные» следующие «общества» (союзы тейпов): Шибутское общество (в верховьях р. Аргун), Окоцкое, или же Окохское, в других материалах — Ауховское (в Северном и Северо-Западном Дагестане), и Мичкисское (собственно горное общество)п. К исходу XVII в. аулы Шибутского общества вплотную сблизились с поселениями казаков на правом берегу Терека, в холмистой местности («гребенская земля») между р. Сунжей и Тереком. «Вольные» (не на государевой службе) казачьи поселения на Тереке появились в 1578-1579 гг.
В 1586-1588 гг. Москва, опасаясь вторжения турецких войск в район Северного Кавказа через Каспий, фактически признала в переписке с Тегераном наличие в регионе казачьих отрядов, присланных из Астрахани. Документы подтверждают, что этот терский отряд (более 1500 человек), одно время вообще лишенный, по дипломатическим соображениям, какой-либо официальной поддержки Москвы, взял под свою опеку и покровительство все тот же чеченский правитель Ших-мурза Окоцкий.
Вблизи «Терского городка» обустраивались предприимчивые ауховцы (в другой транскрипции — окочане). На равнине, иначе — на плоскости, шел интенсивный мирный хозяйственный обмен земледельческим опытом казаков и чеченцев. Отличие состояло в том, что гребенское казачество было свободным и служилым, а переселившиеся с лесистых гор на плоскость чеченские тейпы при прямой поддержке русских властей попадали в зависимость либо от кабардинских (на плоскости), либо от дагестанских (на северо-востоке Чечни) правителей. При этом фактически царское правительство поощряло косвенное управление лично свободными чеченцами через прошедших проверку царской службой кабардинских и дагестанских князей, шамхалов, ханов и т. д. Кроме того, всячески поощрялось активное вовлечение чеченцев в устоявшиеся и близкие к администрации региона исламские общины (джамаатыу.
С конца XVII в. Крымское ханство серьезно вовлекалось в бесконечные столкновения с Россией и в поиски партнеров в Центральной и ЮгоВосточной Европе. В итоге его давление на Предгорный Кавказ и Прикубанье постепенно ослабевало, пока не опустилось до уровня опустошительных набегов крымчаков на Кабарду и эпизодических контактов на религиозной (исламской) основе. Это обстоятельство использовала Османская империя, как бы возвратившая под руку султана-халифа право покровительствовать и защищать исламские земли Северного Кавказа без крымского посредничества.
Турки-османы руководствовались в этом регионе двумя обстоятельствами. Под ударами России к исходу XVIII в. фактически исчезли «посредники» между Стамбулом и суннитами Северного Кавказа — крымские ханы. Чингизиды по крови, они мнили себя наследниками Золотой Орды, в том числе всех ее кавказских и южнорусских земель. Русско-турецкая война 1735-1739 гг. была последней, когда крымский хан Каплан-Гирей еще пытался совершить масштабный поход на Кабарду и Дагестан. Стамбул не оказал ему реальной помощи.
Кабардинские войска (достоверно известно, что в них входили ингушские формирования; предположительно — один-два чеченских отряда) перекрыли тогда туркам и крымчакам дороги на Кизляр и Астрахань.
Мирный договор 1739 г. между Россией и Турцией предусматривал выведение российских войск из Большой и Малой Кабарды, ставшей нейтральной зоной между Россией и Османской империей.
Однако аулы равнин и предгорий Северного Кавказа уже привыкли к русскому военному присутствию как фактору сдерживания набегов персов (иранцев), крымчаков и турок. Этот вынужденный со стороны России акт они расценили как полный отказ от покровительства, скрепленного совместно пролитой кровью.
Кстати, столь же прямолинейно негативно на Северном Кавказе был в свое время воспринят поход Петра I против Ирана (1722), а позже — вывод русских войск из Дербента, Баку и Дагестана (1735). Ведь после тягот войны и военного присутствия русских войск Москва оставила своих кавказских сторонников один на один с агрессивными притязаниями иранских шахов.
Заметим здесь, что нынешний этноним «чеченцы» (самоназвание «нохчий») сложился от названия селения Чечен, где солдаты Петра I столкнулись с воинственными горцами. Тогда же, в 1720-е гг., по селению Онгушт (Ингуш) в Тарской долине получили свое название ингуши (самоназвание «г’алг’ай»).
В 1740-х гг. Иран и Турция не раз пытались (особенно Надир-шах в 1742 г.) покорить горцев или поставить их под свой прямой контроль. Все происки оканчивались неудачами.
Не раз чеченцы решительно восставали и против «своих», т. е. кабардинских, правителей. Дважды, в 1754 и 1774 гг., на помощь кабардинским князьям были присланы русские войска. Восстания чеченцев были подавлены. Это не способствовало мирным взаимоотношениям между чеченскими аулами и казачьими станицами и селениями, ставшими частью гигантских поместий тех горских князей, что служили русским властям.
С середины XVIII в. Северный Кавказ выдвигается на первый план в дальних стратегических планах Петербурга. Цель состояла в том, чтобы сначала укрепиться на берегах Черного моря. Затем через государства Южного Кавказа, искавшие покровительства России, можно было выйти к наиболее уязвимым районам Восточной Анатолии в Османской империи и к западным районам (включая Прикаспий) державы персидских шахов.
Одновременно шло широкое торгово-экономическое и экономическое обследование и изучение Кавказа и его обитателей. С 1735 г. неоднократно упоминаемый в документах г. Кизляр оброс мощными укреплениями и стал своего рода экономической столицей Северного Кавказа. Моздок (1763), Ставрополь (1777) и Владикавказ (1784) существуют и поныне, но в то время они воспринимались местным населением как враждебные опорные пункты военной границы. Отдельные поощрительные меры со стороны царских властей (например, с 1765 г. кумыки, кабардинцы, чеченцы и ингуши не платили пошлин с торгового оборота местными изделиями в Кизляре) осуществлялись, но слабо и бессистемно. Зато быстро росли внушительные укрепления Кизляр-Моздокской линии от Терека до Дона.
Международно-правовая неопределенность всего Западного и Северного Кавказа была в известной степени устранена русско-турецким Кючук- Кайнарджийским мирным договором 1774 г. и двумя актами 1783 г., зафиксировавшими включение Крыма в состав России и переход Восточной Грузии (точнее, Картли-Кахетинского царства) под покровительство Российской империи.
Эти исторически признанные акты устанавливали русско-турецкую границу по р. Кубань, а все население Кабарды, включая переселившихся на равнины чеченцев и ингушей, по духу и по букве договора 1774 г. переходило в подданство к русскому царю.
Плодороднейшие земли Прикубанья стали десятками тысяч десятин раздаваться русским помещикам и местной знати, спешившей проявить свою лояльность по отношению к Петербургу. На Терек переселялось русское крестьянство из Центральной России. Терское, гребенское и кубанское казачество за те же богатые земли обязывалось оберегать покой новых поселенцев и «верноподданных туземных князей».
Однако не прекращался и упомянутый выше другой, встречный поток переселенцев с суровых хребтов Кавказа на плодородную равнину Терека. И это не были мухаджиры — пришлые переселенцы, это были потомки автохтонного населения. Однако царская администрация при освоении богатого края руководствовалась не принципами справедливости, а стремлением установить «благочиние, покой и порядок» (в административно-российском, разумеется, понимании). Одновременно Петербург делал ставку на укрепление военной границы на случай неизбежных, как это и происходило, столкновений с Турцией и Ираном.
При этом горные районы Кавказа оставались столь же далекими и неудо- бопонимаемыми для Петербурга, как 100-200 лет назад, и столь же угрожающими.
Социальный конфликт на Северном Кавказе вызревал в конце XVIII — начале XIX в. не на национальной, а на экономической и военно-политической основе.
Довольно интенсивно шел процесс разложения территориальной общины на равнине (на плоскости, как говорится в документах), прежде всего под воздействием товарного обмена и культурно-политического сближения пестрой этнической массы местного и пришлого населения. Социальные конфликты здесь несколько сглаживались более высоким, чем в горах, уровнем жизни и присутствием русских войск, несших дозорно-караульную службу. Иное дело — горные, полунищие по сравнению с равниной районы. Натурально-потребительские сообщества (общества) бережно сохраняли тейповую устойчивость как последнюю социокультурную ступень. Ведь шагнув за нее, они могли оказаться в быстро изменяющемся, непривычном и, как они не раз убеждались, негостеприимном мире.
С конца XVI в. одним из факторов жизни вайнахов становится ислам. Именно в это время он распространяется в Чечне. Тогда же складывается местная письменность на основе арабской графики. Вообще центром распространения ислама на Кавказе с VII-VIII в. был Дербент. Однако вай- нахские тейпы, сопротивляясь иноземным вторжениям, довольно долго отторгали ортодоксальный ислам. И это понятно — через владык Крыма и Дагестан, через кумыкских и кабардинских правителей и мулл из Турции распространялся ортодоксальный суннитский ислам с его ориентацией, помимо священного Корана, на сунну — предания о жизни и деяниях пророка Мухаммеда, проникнутые идеями о халифе — общем духовном повелителе всех правоверных. Из Ирана шло не менее мощное воздействие ислама шиитского толка с пониманием богоизбранности праведных имамов — предстоятелей, сочетавших в одном лице духовную и светскую власть. (Забегая вперед, скажем, что ислам окончательно упрочил свои позиции лишь во второй половине XVIII — первой половине XIX в., когда в ходе серии народных освободительных войн выделились яркие военно-религиозные лидеры, такие как имам шейх Мансур (1780-е — 1791 г.), шейх Абдул Кадыр (около 1822 г.), шейх Авко, шейх Мухаммад Майртупский, имам Яуха Гаука (1825), затем имамы из Дагестана Гази Мухаммад, Гамзат-бек, наконец, сам Шамиль (1828-1859).)
Автохтонность чеченцев и ингушей, вообще вайнахов, особенности социокультурных традиций в сочетании с многовековой, вошедшей в генотип борьбой за свободу «малой родины» и синдромом постоянного опасения за судьбу своего аула, подверженного угрозе внезапного вторжения, способствовали закреплению некоторых отличительных этногенетических преданий.
В частности, мифический предок ингушей Маго-Ерды стал восприниматься как святой, неизменно обращавшийся к Корану. Позднее, в XIX в., утвердилось — как формирующее начало всего этноса — именно исламское миропонимание, причем с весьма любопытными отличиями от общепринятого. Якобы Аллах Всемогущий изначально сотворил чеченцев и ингушей первомусульманами. Некоторых родовых предков вайнахов мифы относят к Аравийскому полуострову, т. е. родине ислама и месту оформления в конце XVIII в. ваххабизма как религиозно-политического течения среди арабов, направленного против захватчиков-турок.
Переосмыслению через ислам древних верований и культов и оформлению местной специфики ислама содействовало распространение суфизма — мусульманского мистицизма, а также дервишества — бродячего подвижничества, нередко объединенного в своего рода «ордена» — братства. На чеченской почве получили особое развитие институт «учитель — ученик» (муршид — мюрид), связанный с почитанием культа предков, и уверенность в наличии опосредованной (через шейха, имама, ходжу) связи простого чеченца с Аллахом. Ритуалы суфиев, например почитание шейхов, зикр и др., совместились с условными и безусловными признаками сохранения тейповой и личной (семейной) чести.
Деятельность пришлых и местных шейхов накладывалась на бурную во-енизированную жизнь тейпов. «Политика — война» как концепция в сути своей были чужды суфизму с его опорой на сугубо мирное религиознонравственное самосовершенствование человека. Однако жесткий аскетизм и замкнутая дисциплинированность некоторых суфийских братств, нашедших, как им казалось, убежище в благословенном покое вайнахских гор, импонировали чеченцам, привыкшим к повседневной жизни горца с оружием в руках, но воспринимались ими не в духовном, а в организационном плане, использовались для строительства своих вооруженных сил.
Эти обстоятельства читатель должен принимать во внимание, знакомясь с описаниями (см. документы) жизни и борьбы шейха Мансура, самого Шамиля и даже шейха Кунта-хаджи.
Среди первых в Чечне шейхов упоминается проведший всю свою сознательную жизнь среди чеченцев внебрачный сын могущественного шамхала Тарковского — шейх Мут (конец XVII в. — 1744 г.?). На протяжении четверти века его убежищем была пещера Ших-Мут Хьех, известная и поныне как место, где чудесным образом исцеляются раны.
Мавзолей шейха Уммалат-шайха близ Сержень-Юрта Шалинского района почитается молящими о ниспослании урожая. Сегодня в памяти и почитании чеченцев и ингушей — более двадцати почитаемых шейхов.
Очевидно, что по мере распространения ислама росла численность (читатель увидит это в некоторых публикуемых документах) мусульманского духовенства и его значение в обрядово-бытовой повседневности горных аулов, все более замыкавшихся на исключительном противодействии очередному вторжению иноземцев.
Мюридизм акцентировал на рубеже XVIII-XIX вв. политическое содержание вероучения ислама. Шейхи Мансур, Магомад Ярагинский, Джамалудин Казикумухский (или Джамалуддин Аль-Хамуги Аль-Хусейни, родом из аула Кази-Кумух в Дагестане) сосредоточили свои проповеди и организованную как «поход за веру» просветительскую деятельность на воинствующей стороне исламских догматов, а именно на джихаде вооруженном, а не морально-этическом, заострив внимание на непримиримости и бескомпромиссности, жертвенности горцев в войне против неверных. Под таковыми в их проповедях стали пониматься не только все русские, начиная от солдат Отдельного кавказского корпуса, но даже и мусульмане, поддерживающие какие-либо контакты с русскими властями. Исламские духовные ценности, наложенные на политические цели вождей и адаптированные к социокультурным и этическим устоям воинов-горцев, обрели реальные институты в период бесконечной и кровавой Кавказской войны.
Вернуться в начало
checheninfo.ru
