ЧЕЧНЯ. Враг Сталина Ваха Алиев.

Из воспоминаний дочери Вахи Амировича Алиева - Зареты Алиевой. Не каждый в этом мире может сказать, что в неполных семнадцать лет смог стать личным врагом главы огромной державы. Он – мог...  Ваха Алиев. “Сын эскадрона”.  Чеченец. Къонах. Настоящий сын своего народа... 

«...с юношеским максимализмом он выплеснул свою обиду словами, которые многие боялись произнести даже про себя. Под утро письмо было готово. Адрес: «Москва, Сталину». Письмо, чуть было не стоившее ему жизни. Вот лишь несколько строк, обращенные к отцу народов: «...Мы служили Родине верой и правдой, не жалея жизни во имя победы. Тысячи моих земляков остались лежать на полях сражений от Бреста до Сталинграда, а Вы назвали нас предателями. Мой народ никогда не простит Вам этого! В то время, пока мы погибали за Родину, Вы расправились с нашими матерями и сестрами, не пощадили даже стариков и детей…». О своем письме отец никому не сказал. Даже самому близкому боевому товарищу... Ответ не заставил себя долго ждать. Он был безжалостным и коротким: «Расстрелять…».

«Это и мои личные переживания, и самое яркое воспоминание моего детства – встреча ветеранов 3-го Гвардейского Сталинградского Механизированного корпуса (3 ГСМК), приуроченная к 35-летию освобождения Белоруссии от немецко-фашистских захватчиков. Тогда, в колонне освободителей, шагал по улицам Минска, Молодечно, с. Красное и мой отец – Алиев Ваха Амирович, а рядом, шумной стайкой, шли мы – дети и внуки героев – Юля из Москвы, Марина из Пензы, Айман из Алма-Аты.

На недолгие полвека жизни моего отца выпало немало тяжких испытаний, из которых он выходил с подобающим чеченцу, да и просто Человеку, достоинством. Этим, наверное, и объяснялось трепетное отношение к нему людей... Боевой путь Папа начал четырнадцатилетним подростком на Кавказском фронте под началом легендарного героя Великой Отечественной войны Мовлида Висаитова, который со своим подразделением первым вышел на Эльбу в апреле 1945 года. ...Бойцы называли его «сыном эскадрона». Его военная дорога пролегла через Украину, где он участвовал в знаменитой операции по форсированию Днепра, Белоруссию, Прибалтику, через Сталинградскую битву, битву на Курской дуге. В 17 лет Ваху Алиева не раз представляли к государственной награде за мужество. Кстати, этот эпизод приведен в качестве примера мужества в учебнике для студентов «Курс советской истории 1941-1991гг.» под редакцией А.К. Соколова и В.С. Тяжельниковой, изданном в Москве издательством «Высшая школа» в 1999г. Полученное в одном из боев осколочное ранение оказалось неизлечимым и, впоследствии, в 1979 году, стало причиной его безвременной кончины... Ни на минуту не забывал он своих однополчан, с кем в дни военного лихолетья делил кусок хлеба и промерзший пол в сыром окопе... 

Страна готовилась отметить 35-летие освобождения Белоруссии от немецко-фашистских захватчиков. Отец жил ожиданием встречи с боевыми товарищами. Тогда мне не хотелось ехать, но отец настаивал, уверяя меня, подростка, что это будет самое яркое событие в его и моей жизни. Его слова оказались пророческими. Никогда не забыть его волнение на перроне Минского вокзала, затем в г. Молодечно, где проходили главные торжества. Папа очень переживал, узнают ли его однополчане через 35 лет, ведь тогда он был совсем юным, безусым бойцом, самым маленьким в полку, а теперь – пятидесятилетний седоволосый человек, время от времени подправляющий седые усы. В центре города перед гостиницей стояли ветераны, сверкая наградами, не стыдясь своих слез. Когда до этой многочисленной толпы оставалось 100 метров, из нее выбежали несколько человек с криками: «Володя!» (так его называли в родном полку). Опасения отца оказались напрасными – даже седым и усатым его узнали».

«В разгар боя рядом со мной с винтовкой в руках оказался четырнадцатилетний подросток Ваха Алиев, который служил в одном из сабельных эскадронов. Как он попал на фронт, мне до сих пор неизвестно. Наши бойцы называли его «сыном эскадрона». Узнал я о том, что он в полку, когда мы уже передислоцировались. И тогда же приказал определить его в хозчасть.

И сейчас я удивленно спросил его по-чеченски:

– Ваха, ты как попал сюда? Почему ты не в хозяйственной части?

– Товарищ капитан, я попросился на фронт, чтобы бить врага, а не в обозе сидеть.

– Ну а немцев-то ты видишь? – спросил я с улыбкой.

– Вижу... Вон они туда-сюда бегают.

– А стрелять ты умеешь?

– И еще как умею...

Я пододвинулся к нему ближе и сказал:

– А ну прицелься и стреляй в тех немцев, которые «туда-сюда бегают».

Ваха дослал патрон в патронник и сделал выстрел, второй... Посмотрел: дуло его винтовки почти под углом в 45 градусов смотрело в небо.

– Э, Ваха, – сказал я ему. – Куда же ты стреляешь? Думаешь, фашисты в воздухе висят?

– Я же на мушку правильно смотрю...

– На мушку-то ты правильно смотришь, а вот про прорезь прицела забыл. Эх ты, вояка!

Пришлось прямо на поле боя учить молодого бойца, как фашистов брать на мушку через прорезь прицела...

...Под вечер умолкли орудия, прекратился и минометный огонь. В блиндажах и окопах бойцы горячо обсуждали итоги боя. Я рассказал бойцам о бое у Болкуны в июне 1941 года. Ваха Алиев не сводил с меня глаз и внимательно слушал. Потом дрожащим от волнения голосом спросил:

– Товарищ капитан, вы меня оставите на передовой?

– Так ты же плохо стреляешь! Фашистов в небе видишь.

- Товарищ капитан, – горячо сказал мальчик, – я уже хорошо стреляю из винтовки. Иса Чалаев обещал научить меня стрелять еще и из пулемета. Я даже помогаю ему набивать ленты.

– Хорошо, Ваха, но на передовую тебе еще рано. А пулемет изучай, – ответил я мальчику».

Этот маленький эпизод из своей фронтовой биографии легендарный герой Великой Отечественной войны Мовлид Висаитов, первым вышедший на Эльбу со своим подразделением в апреле 1945-го, завершил словами: «До ноября 1942 года Ваха Алиев находился в личном составе полка. С моим переходом на должность начальника кавалерийских курсов вестей о судьбе мальчика я не получал».

Не знал, да и не мог знать, капитан Висаитов, что после боев близ Сталинграда фронтовые дороги этого худощавого, но напористого подростка пролягут от Тулы и Белоруссии, а закончится его служба в армии ссылкой в Магадан...

...Было это в начале войны, летом 1941-го. Война дошла до Грозного только в виде повесток в военкомат, первых похоронок, мрачным стуком явившихся в дома некоторых грозненцев, и вестей с фронта, которые жадно ловили жители, слушая у репродукторов сообщения от Советского Информбюро. Здесь по-прежнему царила мирная жизнь, но все разговоры были лишь о войне...

В маленьком сельском домике местный сапожник Амир чинил обувь. Его жена Петмат пекла хлеб, тихо вздыхая о чем-то своем. Дети крутились рядом в ожидании ужина. И вдруг старший из сыновей – Ваха – спросил, внимательно вглядываясь в глаза матери: – Мама, а если бы твой сын ушел на фронт, что бы ты тогда сделала?

Отец внимательно посмотрел на мальчика, оторвавшись от своей работы, но ничего не сказал. Петмат вздрогнула от неожиданного вопроса сына, а потом ответила: – Я бы умерла от горя.

Петмат была счастлива, что ее сыновья еще дети, и, как всякая другая мать, втайне надеялась: пока они подрастут, война уже закончится. Она и не догадывалась, что ее любимец Ваха частенько бегает в военкомат, с завистью смотрит на добровольцев и продумывает способы, как бы обмануть строгих дядек из военкомата, чтобы вместе с другими попасть на фронт. В конце концов Ваха просто сбежал на фронт, примкнул к какой-то части и начал свой боевой путь.

А путь этот был нелегким. На войне и не бывает легких дорог. Холод, голод, жизнь в землянках, смерть, подстерегающая на каждом шагу. Наверное, когда задумал бежать на фронт, Ваха все представлял себе по-другому. Наверное. Но о содеянном он никогда не жалел. И ни разу не ударил лицом в грязь. Ни разу не показал слабость, не выдал страх, который естественно овладевает любым нормальным человеком, тем более мальчишкой, когда смерть кружит у самого уха.

В какое бы воинское подразделение Ваха ни попадал, везде он умел завоевать любовь и уважение к себе. Все общались с ним на равных, хоть и называли его сыном полка. Однополчане, среди которых были и русские, и казахи, и украинцы, и прибалтийцы, ласково окрестили его Володей.

Один из Вахиных сослуживцев – Н.П. Шпурик вспоминал:

«Познакомился я с Вахой Амировичем в Тульских лагерях, где комплектовались воинские части, в апреле 1944 года – до отправки на фронт в Белоруссию, под Витебск. Мы жили вместе в одной землянке, в которой находились примерно 7-8 офицеров. В июне наш полк вместе с другими частями, погрузившись в эшелоны, был направлен на 3-й Белорусский фронт. Ваха был очень хорошим товарищем во всех отношениях. Даже после несчастного случая, который произошел в нашей землянке, я относился к нему с уважением, хотя мы и были разной национальности и разного темперамента.

А дело было так. После занятий по стрельбе мы пришли в землянку и начали чистить оружие. И вдруг раздался выстрел. Этим выстрелом лейтенанту Олейникову была прострелена нога у пяточной кости. Выстрел был из пистолета Вахи. Он сидел рядом с Олейниковым и чистил оружие. Олейников к Вахе никаких претензий не предъявил, и они не ругались, не упрекали друг друга. Хотя рана оказалась довольно серьезной. Костя Олейников лечился в течение месяца. Затем вернулся в часть и воевал до самой победы». Так, невзирая на обиды, неурядицы и недоразумения, росло и крепло фронтовое братство тех, кого судьба свела на нелегких дорогах войны. И радости, и горести – все здесь делили поровну, как хлеб и махорку. Обрекая людей на тяжкие испытания, война выверяла, кто чего стоит. И эта жесткая оценка не измерялась ни наградами, ни наказаниями. Награды порой находили не тех, кто их заслужил. А наказания тяжким бременем ложились на тех, кого слава должна была вознести на свой пьедестал.

Ваха на глазах превращался из мальчика в мужчину, а военное время ускоряло этот процесс. Как и многие другие, он не щадил своих сил, чтобы хоть на день, хоть на миг приблизить час Победы. И до него, казалось, оставалось так мало по сравнению с тем, сколько пройдено, когда дошла до фронта нелепая по своей сути и чудовищная по несправедливости весть: чечено-ингушский народ депортирован «за сотрудничество с фашистами». Ваха узнал об этом из письма брата. Он несколько месяцев не получал вестей из дома. Но вот наконец пришло письмо: брат рассказал о выселении, о погибших родственниках. От глубоких переживаний Ваха не мог заснуть. Встречались за годы войны и предатели, и дезертиры, и трусы, и фашистские пособники. Но чтобы целый народ! И какой народ... Народ, который дал фронту столько героев, столько самоотверженных ребят! Боль и гнев смешивались с чувством обиды, досады, бессилия. Эту бессонную ночь Ваха будет помнить всю жизнь. Ночь, которая перевернула его жизнь, круто изменила судьбу. Ночь, которая чуть не стоила ему жизни...

Под утро, измученный этими безрадостными мыслями, он хватает ручку, и хлесткие, безжалостные строки, разящие, как кинжал, ложатся на бумагу. Слова, застывшие на устах сотен тысяч, слова, которые многие боялись произнести вслух даже наедине с самими собой, бывший сын полка с юношеским максимализмом и прямотой адресовал самому вождю народов. Будь он рядом, Ваха не побоялся бы бросить все эти слова ему в лицо: «Мы верили в Вас. Мы служили Вам верой и правдой, не жалея своих жизней во имя победы, тысячи моих земляков навеки остались лежать на полях сражений от Бреста до Сталинграда. А Вы назвали нас предателями. Мой народ никогда не простит Вам этого. В то время, пока мы погибали за Родину, Вы расправились с нашими матерями и сестрами, не пощадили даже стариков и детей...» Адрес написал коротко: «Москва. Сталину».

Никто из сослуживцев даже не догадывался о поступке Вахи. Наверное, зная, что ожидает его за это письмо, он не стал ни с кем делиться, чтобы не подвергать опасности боевых друзей. Ответ из Москвы последовал незамедлительно в виде приказа: «Расстрелять!»  Объявление командира взвода, заслуживавшего всяческих наград, врагом народа и его арест стали для всех полной неожиданностью.

«Было это в Белоруссии. Перед началом боевых действий проводилось собрание коммунистов, офицеров, – вспоминал один из сослуживцев Вахи. – Собрание проводилось прямо в окопах. И вдруг, прямо во время собрания, работник особого отдела (СМЕРШ), не помню его фамилии, арестовывает Ваху и уводит. Сначала мы думали, что его взяли за тот злополучный выстрел в Олейникова. И лишь спустя месяц я узнал, что его нация репрессирована. А Ваха объявлен врагом народа. Даже после этого ареста мы, офицеры, не верили, что Ваха – враг народа».

О письме Вахи Сталину однополчане узнали позже, как и о том, что из Москвы пришел приказ: «Расстрелять!»

В то время с правдой расправлялись просто, не церемонясь с тем, кто ее сказал: умудренный жизнью старец или безусый юноша. Но, к счастью, не все становятся подонками даже в то время, когда подонком быть легко и выгодно. К счастью, не все слепо исполняют приказы подонков, хотя такое своеволие может стоить им жизни. Мы не знаем и никогда, к сожалению, не узнаем, кто взял на себя смелость ослушаться великого вождя, рискуя собственной жизнью или свободой.

Ваху несколько месяцев прятали в подвалах, тайком лечили (у него было осколочное ранение). Когда подвернулся этап, отправляющийся в Сибирь, Ваху отправили вместе с этим этапом.

...Долгие версты в неизвестность. Оглушительная тишина после ежечасного рева снарядов и свиста пуль. Безысходное одиночество вместо фронтового братства. Презрение и участь врага народа вместо всеобщей любви и уважения... Тяжело смириться с мыслью, что ты в одной упряжке с теми, кого вчера еще презирал за предательство и сам с удовольствием поставил бы к стенке. Ты теперь – такой же... и никому ничего не можешь доказать. Да и кому это нужно. Сослали как врага – значит, враг. Здесь все равны: и уголовники, и дезертиры, и писатели, и артисты, и вчерашние герои войны. Здесь для всех одно общее название – каторжник. Различие только в номерах, нашитых на спецодежду. Плюс ко всем унижениям – труд. Не тот труд, что источник радости. А труд каторжный, изнуряющий и отупляющий.

Фронтовая жизнь, где холод и смерть тоже рядом, казалась теперь сладким воспоминанием. Там знали, за что погибали. И после очередного боя, поминая погибших товарищей, повторяли как заклинание: «Родина его никогда не забудет. Он надолго останется в наших сердцах». А здесь, на лесоповалах и приисках, падали как подкошенные и наспех зарывались в землю безо всяких почестей не Ивановы и Петровы, а номер такой-то и такой-то...

Ослабевший становился очередной порцией для каторжников, превратившихся в людоедов. Его выслеживали, убивали, а потом ели. Семнадцатилетний Ваха, вконец ослабевший из-за раны, был на очереди. Если бы не лагерная медсестра, русская девушка по имени Лида. Она выходила Ваху ценой огромных усилий. Рана его была неизлечимой (с осколком в теле он так и проживет всю оставшуюся жизнь).

Ваха не только выжил, но и окреп. А со временем стал лагерным фельдшером. Из общего барака его перевели в скромный домик. Спецодежду сменили на белый халат. Скольким людям облегчили безрадостную каторжную жизнь умелые и заботливые руки Вахи – один Бог ведает. Человек он был скромный, тем более не любил вспоминать годы ссылки. Став фельдшером, он узнал лагерную жизнь с другой стороны и увидел всю глубину трагедии, постигшей тех, кто сюда попал. Люди специально отмораживали себе конечности, калечили себя для того, чтобы их хотя бы на время поместили в лазарет.

В 1953 году смерть тирана вселила в заключенных веру в скорейшее освобождение. Действительно, многих тогда освободили. Вахе пришлось ждать желанного освобождения еще целый год. Этот год был длиннее тех девяти, что он уже отбыл.  Ваха даже не подозревал о том, что его бывшие однополчане – Гипич из Краснодара, Сальников из Одессы, Скляров из Киева, Ибрагимов с Урала – хлопочут о его освобождении. Пишут письма во все высшие инстанции, рассказывают о боевых подвигах Вахи, доказывают незаконность его наказания. В 1954-м, благодаря хлопотам однополчан, Ваху освободили. Но вернулся он не домой, не в родную Чечено-Ингушетию, а в Киргизию, где находились его родственники. До реабилитации его народа оставалось еще три года.

Тысячу раз рисовал он в своем воображении встречу с родными. Но даже в мыслях не допускал, что не встретит его у порога отец. Что не суждено ему будет обнять ослабевшего старика. Амир умер за два года до возвращения сына.

После встречи с родственниками бывший сын полка первым делом стал разыскивать своих однополчан. Некоторых из них удалось найти сразу. А полковника Н.А. Гипича Ваха разыскивал 34 года! Увидел его совершенно случайно в Волгограде на встрече ветеранов. Гипич, оказывается, проживал совсем недалеко от Грозного – в Краснодаре. Сразу же после встречи Гипич пригласил Ваху к себе в гости. Здесь же, в Краснодаре, жил и другой их однополчанин – генерал Манжура. Гипич с Вахой пошли к нему в гости. Радости генерала не было предела...

Каждый год однополчане встречались в Волгограде. А между этими встречами – теплые письма и телеграммы друг другу. Дня 9 Мая все ветераны ждали с нетерпением. Но с каждым годом все меньше и меньше становился круг Вахиных однополчан...

В 1980-м впервые не было на встрече в Волгограде и самого Вахи. Последствия ранения и десятилетней каторжной жизни не могли не отразиться на его здоровье. Болел Ваха долго. Его супруга Айна, брат Шарпуддин, первый доктор медицины из чеченцев, сын Тимур и его жена Макка, которые тоже стали врачами, не отходили от Вахи и делали все возможное, чтобы продлить его жизнь...

Мрачным осенним днем 1979-го из разных уголков страны прилетели на похороны своего друга однополчане Вахи: Ибрагимов с Урала, Сальников из Одессы, Гипич из Краснодара, Скляров из Киева. А те, кто не смог приехать, слали телеграммы: «Глубоко скорбим и искренне соболезнуем...»

...2000 год. На 20-м участке города Грозного среди развалин дома № 12 по улице Кронштадтской – полуобгоревшие письма из семейного архива Алиевых: от Гипича из Краснодара, Сальникова из Одессы, Склярова из Киева, Ибрагимова с Урала. В этих пожелтевших от времени и пропахших копотью письмах – будто немой укор тем, кто вдруг ослеп от взаимной ненависти в разгаре бессмысленной войны, теплые слова и трогательная забота друг о друге: «Спасибо, Володя, что достал мне путевку в Сочи. Но мне бы хотелось, чтобы ты сам отдохнул и подлечился. Тебе это больше необходимо, чем мне»... «Слышал, что ты опять болел. Ты не умеешь себя беречь»... «Посылаю тебе грибы. Мы с женой специально для тебя засушили...»

checheninfo.ru