ЧЕЧНЯ. Служили два товарища . «Мы находим много общего между интригами, доведшими до гроба Пушкина и до кровавой кончины Лермонтова. Хотя обе интриги никогда разъяснены не будут, потому что велись потаенными средствами, но их главная пружина кроется в условиях жизни и деятелях характера графа Бенкендорфа», — писал первый биограф Лермонтова Павел Висковатый. Этой версии придерживается и Александр Карпенко, бывший первый заместитель начальника УБОП при УВД («ВТ», 23 октября 2008 г.). Он стремится доказать, что Лермонтова на дуэли окружали замаскированные враги, намекая, в частности, на странный «мазохизм» М.П. Глебова. В суждениях А. Карпенко есть определенная логика. Жившие в Пятигорске князь В.С. Голицын, князь А.И. Васильчиков, жандармский подполковник Кувшинников, юнкер Бенкендорф действительно знали, как не любят Лермонтова при дворе. Лермонтовед Виктор Мануйлов предполагал, что при ближайшем участии генеральши Мерлини объединилась группа светских врагов Лермонтова, которая сначала пыталась спровоцировать дуэль между ним и поручиком Лисаневичем. Но попробуем стать «адвокатом дьявола». Покажется ли аргументация Карпенко убедительной?
Вызов. А.И. Васильчиков вспоминал: «Хотя формальный вызов и последовал от Мартынова, но всякий согласится, что вышеприведенные слова Лермонтова «потребуйте от меня удовлетворения» заключали в себе уже косвенное приглашение на вызов». Васильчиков — «враг скрытый», как утверждала литературовед Эмма Герштейн. Но ту же сцену описывает и Аким Шан-Гирей, троюродный брат и близкий друг Лермонтова. Выходит, что Мартынов не слишком-то и хотел стреляться. Долгое время Николаю Мартынову давали весьма упрощенную характеристику, якобы он был глупым, самолюбивым, примитивным неудачником, бездарным рифмоплетом и графоманом, всегда находившимся под чьим-то влиянием. Эти качества принимались за аксиому и ставились Мартынову в неоспоримую вину. Но вряд ли Мартынова можно считать неудачником. В свои 25 лет он имел уже чин майора, в то время как Лермонтов только поручика. Дураком он тоже, скорее всего, не был. Знавший его декабрист Николай Лорер писал, что Мартынов имел блестящее светское образование. Сам факт общения Лермонтова с Мартыновым говорит о том, что последний был интересным человеком. И пусть в истории русской поэзии место Мартынова среди несостоявшихся и «проклятых», он тоже пробовал оседлать Пегаса.
Командиры «Сспецназа». За год до дуэли Лермонтов и Мартынов были заняты в Чечне одной и той же работой: разведка, боевое охранение, рейды по вражеским тылам, набеги на немирные аулы, засады, секреты. Кровавую, порой грязную работу они делали на совесть. В этих жарких делах ротмистр Мартынов командовал гребенскими казаками, а поручик Лермонтов получил под свое начало «отборную команду охотников», то есть добровольцев. Надо сказать, что кавказские войска не несли строевую службу и часто напоминали собой чеченских партизан, то есть абреков. В октябре 1840 года Лермонтов участвовал в двадцатидневной экспедиции в районе Шали. По существу, это была «зачистка» местности. Отрядом, выполнявшим самые сложные и опасные поручения, командовал отчаянный юнкер Руфин Дорохов, сын героя Отечественной войны. Когда он был ранен, командование отрядом поручили Лермонтову. Выбор на Лермонтова пал не случайно. Еще 11 июля он отличился в бою при реке Валерик. Во время штурма неприятельских укреплений он исполнял «возложенное на него поручение с отменным мужеством и хладнокровием и с первыми рядами храбрейших ворвался в неприятельские завалы». В стихотворении «Валерик» Лермонтов описал свои впечатления от этого боя:
Ура — и смолкло.— Вон кинжалы, В приклады! — и пошла резня. И два часа в струях потока Бой длился. Резались жестоко Как звери, молча, с грудью грудь, Ручей телами запрудили. Хотел воды я зачерпнуть… (И зной и битва утомили Меня), но мутная волна Была тепла, была красна.
На фуражировке в Шали Лермонтов, «пользуясь плоскостью местоположения, бросился с горстью людей на превосходного числом неприятеля и неоднократно отбивал его нападения на цепь наших стрелков…». А 15 октября Лермонтов «с командою первый прошел Шалинский лес, обращая на себя все усилия хищников, покушавшихся препятствовать нашему движению». Затем Лермонтов вместе с тем же отрядом участвовал во второй осенней экспедиции в Малую Чечню с 26 октября по 6 ноября. Он действовал «всюду с отличной храбростию и знанием военного дела» и в конце года был представлен к награждению золотой саблей с надписью «За храбрость». В этой награде царь Николай I ему отказал. За сражение при реке Валерик Лермонтов был представлен генерал-лейтенантом Галафеевым к ордену Святого Владимира IV степени с бантом, но награда была снижена до Святого Станислава III степени. Командующий войсками на Кавказской линии генерал-адъютант Павел Грабе снова представил Лермонтова к «золотой полусабле». Но и в этой награде было отказано.
Литературные дуэлянты. О поэтических опытах Мартынова принято отзываться пренебрежительно, хотя стихи его и впрямь не выдерживают сравнения с лермонтовскими. «А чьи выдерживают?» — спрашивает Александр Кошелев, публикатор стихотворных опытов Мартынова в журнале «Родина». Однако и у Мартынова можно при желании отыскать несколько великолепных строф. Вот как он воспел облик горской красавицы:
«Я клянуся Муллой И кровавой каллой,И отрадой небесных лучей: В целом мире Творца Нет прекрасней лица, Не видал я подобных очей!.. Их чернее едва ль Вороненая сталь Дагестанских тяжелых клинков, И в тревожные дни Сыплют искры они, Как об камень удары подков…»
Пробовал Мартынов свои силы и в прозе: сохранилось начало его повести «Гуаша» — печальной истории влюбленности русского офицера в юную черкешенку необыкновенной красоты. Но главное сочинение Мартынова — поэма «Герзель-аул», она основана на личном опыте, это документально точное описание июньского похода в Чечню 1840 года, в котором сам Мартынов принимал деятельное участие. Сцены в «Герзель-ауле» и в знаменитом лермонтовском стихотворении «Валерик» схожи. Неудивительно, что Мартынова впоследствии обвиняли в подражании Лермонтову и в попытке «творческого состязания» с ним — будто бы их поединку предшествовала своеобразная поэтическая дуэль, поводом к которой стали «расхождения в оценках» Кавказской войны и методов ее ведения. В отличие от Лермонтова, который воспринимал кавказские события как трагедию («Зачем?»), Мартынову сомнения, похоже, неведомы: в его поэме жестокие сцены описаны в приподнятом тоне, с чувством правоты:
«…На всем пути, где мы проходим, Пылают сакли беглецов: Застанем скот — его уводим, Пожива есть для казаков, Поля засеянные топчем, Уничтожаем все у них И об одном лишь только ропщем: Не доберешься до самих… На них ходили мы облавой: /Сперва оцепим весь аул, А там, меж делом и забавой, Изрубим ночью караул. Когда ж проснутся сибариты, Подпустим красных петухов; Трещат столетние ракиты И дым до самых облаков; На смерть тогда идут сражаться, Пощады нет… Изнемогли, Приходят женщины сдаваться, Мужчины, смотришь, все легли…»
Немудрено, что либералы проклинают Мартынова за воинствующий антигуманизм и «энтузиазм убежденного карателя», однако его стихи вполне созвучны солдатскому фольклору. В бесчисленных солдатских песнях времен той Кавказской войны не встретишь лермонтовской романтизации горцев. Судя по былинам, за последнюю тысячу лет, несмотря на православную традицию, коммунистическое воспитание и демократические ценности, вятичи, кривичи и прочие братичи, включая и татаровичей, не очень-то изменились в плане национальной ментальности.
Проклятый вопрос. Проклятый вопрос всех периферийных конфликтов: не чрезмерна ли цена победы над «дикими племенами», если за нее приходится расплачиваться «варваризацией» армии? Отголоски этого спора слышны и в конфликте Лермонтова с Мартыновым. Как известно, поводом к их ссоре и последующей дуэли стала «кинжальная» лермонтовская острота — поэт прилюдно назвал вырядившегося в черкеску Мартынова «горцем с большим кинжалом» (по-французски это звучало в рифму: montagnard au grand poignard). На Кавказе Мартынов действительно брил по-черкесски голову, щеголяя в казачьей форме, перенятой у горцев, и с кинжалом «необъятной величины». Впервые увидев его в этом наряде, Лермонтов не удержался от смеха и восклицания: «Абрек!» — а потом еще ославил в известной эпиграмме: «Скинь бешмет свой, друг Мартыш,//Распояшься, сбрось кинжалы…» Однако тот и на дуэль явился в кавказском наряде.
Каждому Моцарту по Салльери. Анализу причин роковой дуэли посвящены целые тома. Проводится обязательная аналогия с историей Моцарта и Сальери. Существует даже версия, будто дуэли не было вовсе, а убил Лермонтова подкупленный казак. Однако считаются пока неразрешенными загадка с именем Adel и версия о защите Мартыновым чести младшей сестры Натальи. Наталья Соломоновна гордилась тем, что ее считали прообразом княжны Мери. Вряд ли это нравилось ее родственникам. Заметим, что такие серьезные читатели, как Грановский и Катков, считали, что княжна, как и ее мать, изображены в невыгодном свете. Известно также, что Лермонтов передал Мартынову из дома пакет писем Натальи. Лермонтоведы доказывают, что Лермонтов пакета не вскрывал, писем не читал и не уничтожал, но ведь мать Мартынова думала иначе… Некоторые исследователи соединяют версию о защите Мартыновым чести сестры с историей отношений Лермонтова с французской путешественницей Адель Оммер де Гелль. Интересный эпизод описан в труде Д.М. Павлова «Прототипы княжны Мери»: «— Женись, Лермонтов, — говорил ему его самоуверенный товарищ, — я сделаю тебя рогоносцем. — Если мое самое пламенное желание, — будто бы ответил поэт, — осуществится, то тебе, любезный друг, это будет невозможно».
Далее Павлов пишет: «Из этих слов Мартынов заключил, что Лермонтов имеет виды на руку его сестры». Догадки эти, однако, не оправдались — в год дуэли Лермонтов интересуется другими видными прелестницами и делает это на глазах у брата своей бывшей симпатии.
Невольник чести. Возможно, именно это обстоятельство дало семье Мартыновых право утверждать, что Лермонтов «компрометировал сестер своего будущего убийцы» (кн. Д. Оболенский. Русский архив, 1893). «Дуэль-то произошла из-за барышни!» — крикнул кто-то из собравшейся толпы производившему следствие подполковнику Унтилову. В таком случае происшедшее в Пятигорске вырисовывается как большая человеческая трагедия. Трагедия непонимания, несовпадения менталитетов романтического лирика с мятущейся душой и добропорядочного, встроенного в социум офицера.
Муки совести. С места поединка Мартынов уехал прямо к коменданту объявить о дуэли. Убийца пережил Лермонтова на треть века. Говорят, что до самой смерти он держал в своем кабинете лермонтовский портрет. Последние 25 лет жизни Мартынов выходил из своей усадьбы только раз в году — 15 июля, и в этот день, в годовщину поединка, на соседнем погосте князей Мышецких он заказывал службу за упокоение души раба Божьего Михаила. «Николай Соломонович Мартынов умер в родовой постели с 14 на 15 декабря 1875 года, через тридцать четыре года после дуэли. В завещании своем он наказал никаких надписей не делать на его могильном камне, даже имени, дабы имя его было стерто песком времени…» (Борис Пильняк. Штосс в жизнь).
