ЧЕЧНЯ. 8 октября 1937 г. во Дворце культуры имени В. И. Ленина собрался Пленум Чечено-Ингушетии. Я за день до этого вернулся из Москвы. У меня было смутное предчувствие беды, поэтому я решил не участвовать в работе Пленума. Когда собрался народ, здание ДК было окружено работниками НКВД, а после открытия Пленума и речи представителя из Москвы Шкирятова, начались повальные аресты. Были взяты под стражу почти все секретари районных комитетов партии, председатели райисполкомов, многие руководители партийных, советских и хозяйственных организаций. Людей увозили в грозненскую тюрьму или запихивали в подвалы здания НКВД.
Меня тоже взяли в тот же день и отвезли в НКВД, а затем, через некоторое время, перевели в грозненскую тюрьму, где я просидел в камере-одиночке в течение девяти месяцев. Как-то слышу: с шумом открывается дверь соседней камеры и туда забрасывают арестованного. Двери закрылись, вскоре ушли и надзиратели. Наступила тишина.
Я сидел у дверей своей камеры и всё время прислушивался: мне хотелось узнать, кого поселили со мной рядом. Через несколько часов я опять услышал шаги надзирателей. Вновь открылась соседняя камера, раздался окрик: «Фамилия?». «Зязиков», — последовал ответ из камеры. — «Имя, отчество?», — «Идрис Бейсултанович». Так я узнал о том, что арестован Идрис Зязиков, бывший секретарь Ингушского обкома партии. Идрис отвечал громко, наверное, для того, чтобы заключённые слышали, кто арестован. Возможно, среди них есть люди, знающие его. И он не ошибся, одним из них был я. «Он же был в Туле», — вспомнилось мне. Я стал стучать в стену «Идрис, ты?». Не отвечает. Я стучу снова, но он упорно продолжал молчать... Тогда я подошёл к окошку, — это был маленький зарешеченный квадратик, — я стал кричать: «Идрис, это я! Хасан Мехтиев! Подойди к окну». Вдруг я услышал его голос: «Если ты Хасан Мехтиев, ты должен помнить, как я называл свою жену». Я понял, что он мне не верит. Конечно, же я знал, как он называл свою жену: я был хорошо знаком с его семьёй и близкими. «Хантоти!» — ответил я. Тогда Идрис поверил мне.
Переговариваться через окно было опасно: на нас могли донести. Поэтому мы стали перестукиватся через стену нашей камеры. Я узнал коротко о причинах его ареста. Больше всего Идриса волновала судьба его жены. Она тоже была арестована и находилась в грозненской тюрьме. Я её увидел случайно среди заключенных женщин, когда меня водили на очередной допрос. Но я умолчал об этом, чтобы не расстраивать Идриса. Больше того, я сказал ему, что её нет в грозненской тюрьме. Должно быть, она на свободе. Только напрасно я это сделал: он сам вскоре каким-то образом проведал, что она, как и он, сидит в грозненской тюрьме. Идрис упрекнул меня за то, что я скрыл от него эту правду.
— Нас водили на допросы: то его, то меня, — рассказывал Хасан Асланбекович. — У меня допытывались, в какой контрреволюционной буржуазной или националистической организации я состою. Кто меня завербовал. Имена. Фамилии. На всё вопросы у меня был один ответ: «Я не знаю», «Нет, знаешь», — говорили они, и приступали к пыткам.
В чем смысл жизни? Однажды мне устроили «стойку». Я держался трое суток. Я уже не чувствовал ни рук, ни ног. Уснуть не давали. Каждый раз, как только закроешь глаза, обливали холодной водой. В конце концов я потерял сознание, и только тогда меня притащили в камеру. Я чувствовал себя уже почти мёртвым. Я смутно слышал удары в стену, это был Идрис. Он хотел узнать, что со мною случилось. Но я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, чтобы ему ответить. Так продолжалось несколько дней. Потом настала необычная тишина. Я догадался: Идриса забрали на допрос. Я ждал его сутки, двое, трое, но он не возвращался. Я ждал его неделю, две недели. Тело моё стало немного слушаться меня, я мог уже подавать сигналы через стену, но Идриса всё не было. Прошло дней пятнадцать-шестнадцать. Однажды я услышал шум и понял, что это ведут Идриса. Когда ушли надзиратели, я стал стучать в стену его камеры, но он не отвечал. Несколько дней Идрис не подавал признаков жизни. А я звал его в окошечко, звал днем и ночью, без конца стучал в стену камеры, спрашивал: «Что с тобой? Отвечай? Почему молчишь?». И, наконец, Идрис ответил: «Хасан, ты знаешь, в чем смысл жизни?»...
Идриса убили. Хасан Мехтиев видел в щелочку тюремной двери, как уносили на носилках его безжизненное тело. Но никто не знает — куда. Никто не знает, где он похоронен. Правда, есть предположение, что его вместе с другими убитыми вывезли за черту города Грозного и там, в так называемой Тыртовой роще, сбросили в яр и засыпали землёй. Летом 1941 г. освободили из тюрьмы Х. Мехтиева с зачётом срока предварительного заключения. Правда взяла верх. Но окончательная справедливость восторжествовала намного позже, но какой ценой!».
