Северокавказская тематика в мировой политике актуализировалась после появления «чеченского вопроса».

Американские интеллектуальные центры выработали свои специфические подходы к изучению проблем региона. В постсоветский период произошло стремительное возвращение Большого Кавказа в «высшую лигу мировой политики». Это подстегнуло не только политический, но и научный и аналитический интерес к Кавказу мировых интеллектуальных центров. Одним из признанных лидеров на этом поле, несомненно, являются США.

Оттого все чаще в кавказском контексте мы говорим об американских интересах и позициях. Но насколько хорошо в этой стране представляют ситуацию в самом турбулентном регионе бывшего СССР? И кто эти специалисты, которые оценивают положение дел там, дают свои рекомендации американскому правительству, бизнесу, неправительственным структурам?

Американский подход

Ответ на эти вопросы было бы целесообразно начать с рассмотрения тех приоритетов, которые лежат в основе американского подхода к Кавказскому региону. В советский период Кавказ не представлял для США какой-либо геополитической ценности.

Все вопросы, относившиеся к ситуации в регионе, рассматривались в контексте взаимоотношений с Советским Союзом и сквозь призму внутриполитической эволюции советского строя. Как следствие, фактическое отсутствие в Америке времен «холодной войны» прикладной экспертной деятельности, связанной с регионом.

Все это, конечно же, не говорит о том, что профессиональные историки в США не исследователи Кавказ. Так работы профессора Рональда Суни «Бакинская коммуна 1917-1918: классовое и национальное начало в русской революции» (1972), «Армения в ХХ веке» (1983), «Формирование грузинской нации» (1988), Ричарда Ованнисяна «Республика Армения: первые годы» (1971) стали классикой не только американского, но и мирового кавказоведения.

В конце 1980-х годов к себе привлекли внимание работы другого американского историка Стива Джонса, исследовавшего опыт первых независимых республик на Кавказе в 1918-1921 годы. Однако основной массив тогдашних исследователей «русской истории» (а в те времена так называли всех специалистов, работавших в рамках «советского пространства») обращался к более общим сюжетам (национальная политика и национализм в Российской империи и в СССР).

Особая статья – использование сюжетов национальной политики, включая и кавказские проблемы в обосновании тоталитарного характера советского государства и рассмотрении СССР, как имперского образования.

На этом поприще ярко выступал советолог чеченского происхождения Абдурахман Авторханов, преподававший в 1948-1979 годах в Русском институте американской армии (который дислоцировался в Гармише в Германии). В 1952 году вышла книга Авторханова с «говорящим заголовком» «Народоубийство в СССР: убийство чеченского народа».

Завершая наш краткий обзор кавказоведческих штудий в США времен «холодной войны», мы, конечно же, не можем пропустить и те работы, которые публиковались не столько академическими специалистами, сколько выходцами из диаспоры (в первую очередь, армянской). Впрочем, и многие видные профессиональные историки (Суни, Ованнисян, Авторханов) имели, как бы сказали сейчас, «евразийские корни».

Новое время

С распадом СССР «исторический детерминизм» в изучении Кавказа был преодолен, поскольку со стороны государства, бизнеса и неправительственного сектора появился запрос за изучение актуальных проблем Кавказа. И помимо закавказского направления актуализировалась северокавказская тематика, в особенности после выхода на первый план «чеченского вопроса».

Однако, в отличие от Латинской Америки (где реализуются региональные амбиции Вашингтона), Ближнего Востока и Юго-Восточной Азии (где тестируются глобальные претензии Штатов), Кавказ не занимает во внешней политике США большого места.

Буквально пара иллюстраций. Кавказская проблематика в Конгрессе (а законодательная власть в США участвует в формировании внешней политики никак не меньше администрации) рассматривается в рамках подкомитета по Юго-Восточной Азии (вместе с Афганистаном, Пакистаном, Центральной Азией) комитета по иностранным делам.

В Госдепе же она разбита по разным подразделениям (Россия, Европа и Евразия, права человека, антитерроризм, аналитическая служба). Объяснить это можно легко. У Вашингтона и Москвы вообще существует асимметрия в понимании и восприятии проблем Кавказа. Для России это является продолжением внутренней политики.

В самом деле, разве можно разрешать осетино-ингушский конфликт без урегулирования грузино-осетинского противоборства, разобраться в ситуации в Абхазии без должного внимания к «черкесскому вопросу», обеспечить безопасность в Дагестане и в Чечне, не имея прочного тыла в Грузии и в Азербайджане? Для США – часть неких более крупных головоломок.

Российско-грузинские отношения рассматриваются в контексте региональной политики РФ в целом, Армения и Азербайджан встраиваются в иранский и турецкий сюжет, кавказская геополитика в целом идет в «привязке» к Афганистану и Ближнему Востоку, экономическое развитие изучается сквозь призму энергетической безопасности и обеспечения соответствующих интересов Вашингтона.

Узость подхода

Как следствие, столько же «разобранное» состояние научного и экспертного изучения Кавказа. Сам по себе этот факт не является негативным или позитивным. Он отражает специфику подходов сегодняшних США к региону. Найти в Штатах специальные кавказоведческие центры – занятие неблагодарное.

Как правило, изучение региона происходит в рамках более широких предметных областей. Так, в 1996 году на базе Университета Джонса Хопкинса появился Институт Центральной Азии и Кавказа, который с 2002 года вместе с проектом «Шелковый путь» образовал совместный Трансатлантический центр, имеющий филиалы в Вашингтоне и в Стокгольме.

Наиболее известные специалисты центра – Фредерик Старр и Сванте Корнелл. Они много пишут и выступают по кавказской тематике, включая и Северный Кавказ (у Корнелла есть работы по осетино-ингушскому конфликту, Чечне, радикальному исламизму), но, помимо интересующего нас региона, в сферу интересов их структуры попадают пять стран Центральной Азии плюс Афганистан.

Однако в большинстве своем кавказская тематика «гнездится» в рамках центров или институтов по изучению России, Евразии и Восточной Европы. Как правило, такого рода центры появились в результате трансформации бывших «русских институтов» или центров.

Самый яркий пример такой трансформации – Институт Гарримана (The Harriman Institute), первый академический центр в США, который был создан как «Русский институт» для междисциплинарных исследований Советского Союза в 1946 году на базе Колумбийского университета при поддержке Фонда Рокфеллера.

В 1982 году был назван в честь известного американского дипломата и политика Аверелла Гарримана (1891-1986). После распада СССР институт стал заниматься странами постсоветского пространства (включая и РФ) и восточно-европейской проблематикой. Именно два эксперта этого института – Александр Кули и Линкольн Митчелл – предложили в 2010 году концепцию «вовлечения Абхазии» в международное сотрудничество без ее признания де-юре.

В прошлом году их коллега по «колумбийке» профессор Кимберли Мартен написала на широкой эмпирической основе монографию «Аутсорсинговый суверенитет», в которой рассмотрела среди многих других три кавказских примера (Аслан Абашидзе в Аджарии, Эмзар Квициани в Сванетии, Ахмат и Рамзан Кадыровы в Чечне).

В некоторых ситуациях Кавказ исследуется в более узких политико-географических рамках (Россия и Евразия). Именно в таком контексте регион Большого Кавказа (включающего Южный и Северный) изучается в Центре стратегических и международных исследований, созданном в 1962 году для научно-прикладного изучения мировых и региональных процессов.

С недавнего времени на его базе издается журнал по проблемам ислама и исламизма (редактор Гордон Хан), ранее выходивший под эгидой Центра по изучению терроризма в Монтеррее (Калифорния).

Поле конфликтологии

Вторым предметным полем, в рамках которого изучается Кавказ, является конфликтология. Она, как правило, включает в себя исследование этнических конфликтов, терроризма, геноцида.

Примером такого существования кавказских исследований является Центр по изучению геноцида, конфликтов и прав человека в Университете Ратгерс (Нью-Джерси), где в последние годы довольно подробно изучается «черкесский вопрос», а также упомянутый выше Центр по изучению терроризма в Монтеррее.

Третье предметное поле, «поглощающее Кавказ», это – транзитология. Заметим, что в последние годы на этом направлении появилось много серьезных работ, которые рассматривают ситуацию в поставторитарных странах не так упрощенно, как это было еще 10-15 лет назад.

Здесь, пожалуй, первенство у Центра Карнеги, а в Вашингтоне наиболее активным и часто публикующимся его аналитиком является британский специалист Томас де Ваал, ранее много и плодотворно работавший в лондонском Институте изучения мира и войны. Среди наиболее важных его достижений последних лет отметим публикации по «пятидневной войне» 2008 года, которые способствовали изживанию двухцветной черно-белой картинки этого события.

Говоря об американском кавказоведении нельзя по-прежнему забывать об активности диаспоры и институтах «одной темы». К таковым мы можем отнести деятельность такого НПО, как «Черкесский культурный институт в Нью-Джерси», главная цель которого – формирование в американском истеблишменте представлений о геноциде черкесов во времена Российской империи.

Иной пример – академические подразделения, связанные с диаспорой. Так, научная и публикаторская деятельность Центра армянских исследований в Мичиганском университете не ограничивается темой геноцида армян в Османской империи.

Чем живут эксперты

Еще один немаловажный сюжет – это мотивация аналитических структур. Она многогранная и многоаспектная. Мы можем встретить «мозговые центры», которые четко подчинены интересам партии (Фонд «Наследие» является рупором республиканцев, а Центр американского прогресса – демократов).

В то же время здесь действуют структуры, выступающие за формирование принципиальной «двухпартийной» (а значит консенсусной) позиции (Центр стратегических и международных исследований), продвижение атлантической повестки дня для Европы и Евразии (Атлантический Совет).

Или преодоление коммунистического наследия, часто понимаемого, как российское и русское («Фонд Джеймстаун»). Отсюда и специфика выступлений на кавказскую тему.

Так, ведущий аналитик фонда «Наследие» Ариэль Коэн, как правило, делает акценты на «консервативную повестку дня» (поддержка альтернативной энергетики, союз с Азербайджаном, сдерживание России на грузинском направлении, но содействие в борьбе с радикальным исламизмом на Северном Кавказе).

Другой пример – Сэм Чарап из Центра американского прогресса (не так давно он перешел на работу в Госдепартамент), предлагающий сближение позиций США и России на кавказском направлении в духе «перезагрузки». Третий – публикации Центра стратегических и международных исследований по Северному и Южному Кавказу, нацеленные на прагматизацию российско-американских отношений в духе геополитического реализма.

Или недавний жесткий доклад Синтии Ромеро (Атлантический Совет) по натовским перспективам Грузии. Стоит также отметить большой организационный и пропагандистский вклад «Фонда Джеймстаун» в признание грузинским парламентом геноцида черкесов в мае 2011 года.

И последний (по порядку, но не по важности) вопрос: «А кто такие нынешние американские кавказоведы? Каков их, как любят говорить в Штатах, бэкграунд?» Общей формулы здесь не существует. Большинство сегодняшних специалистов по Кавказу в США вышли либо из «шинели историков» (Рональд Суни, Стивен Бланк, Стив Джонс), либо советологов и специалистов по СССР (Гордон Хан, Фредерик Старр, Гейл Лапидус).

Либо даже сменили философскую специализацию на более актуальные политологические сюжеты (Роберт Брюс Уэр). В целом, похоже на Россию и другие республики СССР эпохи перемен (только здесь схожую эволюцию делали «научные коммунисты» и «научные атеисты»).

Как бы то ни было, а для консолидации научных и экспертных усилий американским специалистам, как и их российским коллегам, еще многого не хватает. А всем нам не хватает зачастую знаний и опыта друг друга, непредвзятого взгляда на исследования коллег и объективности. Сегодня это намного важнее, чем доказательство идеологической «чистоты» и политической «правильности».

  Сергей Маркедонов, приглашенный научный сотрудник Центра стратегических и международных исследований, США, Вашингтон

checheninfo.ru