>АЗЕРБАЙДЖАН. Идея объединения Южного Кавказа в политический союз возникла практически сразу после распада СССР. Культурная близость народов Армении, Грузии и Азербайджана в начале 1990-х не подвергалась сомнению, хотя в моду уже вошла входила националистическая риторика. Тогда историческая общность, желание сохранить и приумножить наследие Советского Союза, чего трем республикам было бы сложнее достичь по отдельности, не казались чем-то иллюзорным. Создавать препятствия, мешающие свободной торговле и передвижению граждан всех стран региона, никто не желал.
В первое десятилетие с момента распада СССР было немало интеграционных прожектов. Предпринимались попытки объединения в рамках "Конфедерации народов Кавказа", "Кавказского общего рынка" (за основу которого была взята модель Европейского общего рынка), "Кавказского общего дома". Наибольший интерес к формам региональной интеграции проявляли политики постсоветской Грузии. Первый президент республики Звиад Гамсахурдиа поддерживал проект "Конфедерации народов Кавказа", затем Эдуард Шеварднадзе заявил, что суверенитет стран Южного Кавказа будет проще сохранить совместными усилиями, нежели по отдельности. Опальный президент Михаил Саакашвили в 2010 году говорил о необходимости объединения региона с трибуны Генассамблеи ООН.
При этом новая политика сделала популярными националистические принципы построения государств, получили распространение околонаучные концепции об "исторической несправедливости", об "историческом заговоре", преодоление которых стало возможным лишь после обретения республиками независимости. Культурная парадигма была максимально упрощена. Идею интернационализма заменило "героическое прошлое", которое снимало всякую ответственность за совершенные в прошлом деяния. Сомнительная биография отдельных исторических личностей со временем была идеализирована, поскольку отвечала националистическому запросу.
Относиться скептически к идее регионального союза побуждали и внешнеполитические перспективы стран Южного Кавказа, которые уже к середине 1990-х не пересекались между собой. Лучше всех их реализовал Азербайджан, опиравшийся на экономическую мощь своего энергетического сектора. Подписанный в 1994 году "Контракт века" позволил республике реализовать потенциал гаранта энергетической безопасности Европы. Армения сделала ставку на укрепление диаспоральных структур, надеясь стать центром разрозненного армянства. Оккупация Арменией территорий Азербайджана служила демонстрацией "успехов" регионального сепаратизма, удовлетворяя идеологический запрос националистов стать кураторами национальной политики всей диаспоры. Грузия со второй половины 1990-х взяла уверенный курс на развитие евроинтеграции, хотя до 1996 года многие в Тбилиси думали, что ключ к решению грузино-абхазского конфликта находится в Москве.
Актуализация этнического фактора на момент распада Советского Союза стимулировала активность регионального постсоветского криминалитета, который оказал деструктивное влияние на внутреннюю политику региона. Поскольку политики нового времени не имели возможности получать поддержку со стороны уже бывшей советской номенклатуры, некоторые прибегали к услугам криминальных структур, которых интересовала приватизация советского имущества. Для части политиков подобная тактика обернулась крахом карьеры, поскольку локальный криминалитет никогда не разделял политических взглядов отдельных энтузиастов. Ренессанс деятельности членов уже бывшей к тому времени компартии, комсомольских активистов привел к формированию безликой бюрократии. Криминальный капитала, который на исходе 1990-х был конвертирован в политические дивиденды.
Кроме того, за пределами региона (за исключением России) идея интеграции Южного Кавказа не была популярна. На Западе уделяли внимание исключительно экономической интеграции в целях создания в регионе системы, связующей Европу с Азиатско-Тихоокеанским регионом. Постсоветский Южный Кавказ для западных стран казался средоточием разного рода проблем, для решения которых европейская и американская аналитика так и не выработали необходимой методологической базы.
