ЧЕЧНЯ. Журнал " Вестник русской конницы" об абреке Зелимхане 1914 г.

ЧЕЧНЯ. Повернувшись в ту сторону, я близко от себя заметил в темноте фигуру. Чтобы яснее различить ее, присел к земле, и он обрисовался в шагах  6-ти. Боясь,что это старик или старуха, я окликнул по чеченски

«Если ты хозяин, то иди ко мне!»

На это последовал выстрел и снова щелкнул затвор, а я почувствовал удар в правое плечо чем-то тяжелым и тупым, после чего правая рука будто стала вертеться, произвольно выделывая необъяснимые движения. Падая на спину, я понял, что ранен и передо мною не хозяин. На мгновение я потерял создание,  но, быстро придя в себя и ощущая сильную боль в правом плече и руке, я почувствовал, как что-то горячее течет от плеча по правому боку и спине и руке, которая совершенно онемела.

Никогда я не испытывал такого чувства злобы, как в этот момент, понял, что я ранен Зелимханом, с именем которого в миг вспомнились все его убийства. Напрягая все силы, чтобы встать, я вдруг услышал второй выстрел, и пуля ударилась где-то в землю, обдав мне лицо грязью, и я снова на мгновение потерял сознание. Но столь же мгновенно левой рукой я вырвал револьвер из кобуры и, привстав на корточки, вытянул его вперед на изготовку в сторону, откуда были выстрелы.Силуэта, стреляв¬шего в меня, за темноту и дождем, я не различал. Вдруг несколько непрерывных молний осветили, стоявшую ко мне правым плечом в 5-ти шагах от меня знакомую фигуру Зелимхана, смотревшего влево и висок, которого приходился на мушку револьвера. "Само небо, - подумал, - покровительствует мне", и эта мысль заглушила боль.

Одет он был в бешмет верблюжьего сукна, накрест патронташи и подпоя¬сан моим патранташом, на голове знакомая коричневая папаха, весь измокший от дождя, с напряженным взглядом, устремленным к правому флангу цепи моих стрелков, куда бросалась собака, в руках сжимал винтовку, держа ее наизготовку. Внимание  его к правому флангу, вероятно, и спасло меня.

Моментально я произвел один за другим 4 выстрела, целясь в правый висок, но последние выстрелы были в темноте. Вслед за первым раздался резкий крик " Ой! Аллах", и что - то грохнулось на землю. Блеск молнии дал возможность разглядеть в 4-х шагах от меня Зелимхана, облепленного грязью, с окровавленным  лицом, на корточках направляющегося в мою сторону, держа винтовку на изготовке. На миг наши глаза встретились, и он произвел еще выстрел уже в темноте, пуля пролетела мимо моего уха. Сильный удар грома и за ним ливень и темнота скрыли нас друг от друга. Но как сейчас помню этот, вероятно, оставшийся навеки в памяти, кровожадный взор разбойника и его окровавленный нос, с которого стекала на обе мокрые щеки кровь. От большой потери крови я стал ослабевать. Напрягая все усилия, я пополз назад к цепи и наткнулся на юнкера Муртазали, который, как оказалось, полз ко мне. Коснувшись меня, он спросил нкто", я лишь успел ответить: « тише это я", как со стороны Зелимхана раздался одиночный выстрел. 

- Стреляй! - крикнул я.

С обоих сторон поднялась жаркая перестрелка, продолжавшаяся минут 5-8, во время которой молния неоднократно освещала Зелимхана лежавшего, то на одном колене, а, в конце концов, куда то скрывшегося. Резкие удары и грохот грома с раскатами в горах почти заглушали треск выстрелов и свист пуль. Что-то дьявольское творилось в природе, такой адской обстановки не приходилось переживать и на войне.

На мгновение перестрелка и раскаты грома затихли, а сквозь дождь послышался из сакли протяжный голое женского дисканта, навывавшего по аварски в чеченски какие то имена, после чего совершенно ясно на русском языке раздались слова:

-Я женщина, меня убивают .0x! умираю, умираю!- и все стихло.

Вслед за этим кто-то меня коснулся сзади. По голосу я узнал старшину Дзелихова, который шепотом сказал:

"Я пришел сюда на выстрелы от Абдулаева. Ты, кажется, ранен, я тебя перевяжу.

- Да, в руки,- ответил я,- но прошу, не выдавай этого, чтобы не узнали люди, а ты иди обратно к Абдулаеву и передай, чтобы оставались на местах.

Прошло, я думаю, час или полтора, мы лежали в молчании. Сквозь шум утихавшего дождя издали доносился вой собаки, вероятно, сорвавшейся  с цепи и куда-то убежавшей. Через несколько времени вернулся старшина, передав, что цепь Абдулаева на месте. Раскаты грома и дождя постепенно прекратились. Вдруг на левом фланге раздался выстрел, а за ним пошла трескотня, продолжавшаяся минут 10, во время которой слышались из сакли крики, прерываемые стоном.

Затем стрельба прекратилась и все стихло.

Потом мне рассказали, что кто-то перед самой цепью вполголоса обратился по-аварски:

-Раздвиньтесь, а то близко лежите друг к другу. На это из цепи, думая, что свой, ответили, что приказано не сходить с места. Вслед за тем впереди говоривший выстрелил, ранив всадника Абдулазиса Закаря. Прошло несколько времени в полной тишине, после чего с разных сторон из цепи раздались возгласы:

«Ваше благородие, разрешите войти в саклю. Убили! На это я крикнул по-русски и по-кумыцки:

-Не разрешаю! Оставайтесь на местах и нечего просить

разрешения. И снова воцарилась тишина, и мне самому показалось,

что Зелимхана убили, но темнота все - таки скрывала действительность, пока не начало светать.

Лежавшему около меня старшине я приказал подозвать всад¬ника. Он призвал еще и своего помошника. Им я приказал поехать в Шали и отдать начальнику отряда телеграмму, которая была мною заготовлена перед выступлением, но она оказалась пропитанной моей кровью, как все белье и бешмет, а потому я передал на словах: « Перестрелка продолжается, есть раненые". Говорил я ослабевшим голосом и на мгновение потерял сознание, но, вскоре придя в себя, их уже не видел. Они поторопились уйти и, как потом оказалось, под впечатлением моего обморока, отправили телеграмму иного содержания "15 человек ранено, поручик убит."

......

Я оглянулся в сторону саклей и в предрассветном тумане в 20 ти шагах ох цепи заметил быстро вышедшего из сакли Зелимхана без сапог с кувшином в руке; через плечо висела на ремне винтовка. Опускаясь на землю, он очень громко и скороговоркой сказал на кумыкском языке:

-Вы видите, я не ранен, время молиться Аллаху, подойдите

ко мне и знайте, что пуля меня не берет". 

В первый момент я не верил своим глазам и ушам, но, быстро отдав себе, отчет после слов "Аллах, напрягая последние усилия, и заглушая его слова, крикнул:

-Не слушайте его, у него нет Бога, он много нашей крови

пролил. Стреляй!

Тотчас раздались выстрелы всадников, и Зелимхан упал, но мигом вскочил и произвел несколько выстрелов из винтовки и револьвера. Трескотня шла страшная. Совсем рассвело и ясно было видно, как от метких пуль всадников он падал, но вновь подни¬маясь весь окровавленный все таки еще успел выстрелить и ранить бросившегося на меня юнкера, за которым бросились и всадники, закричавшие:

- Убит, Убит!

.......

Из сакли вынесли халат, сапоги, халат и небольшой ручной

чемодан, в котором был бинокль, думаю нашего полка, перевязочные средства, в бутылке лекарство, записки и две печати: одна, сделанная из старой  серебряной монеты с двуглавым ор¬лом, вокруг которого вырезано вязью "Зелимхан Гушмазукаев, а другая вся из слоновой кости, по середине коран, а вокруг по – аварски « Зелимхан Гушмазукаев», у серебряной ручка костяная. Кроме того, в чемодане же напильник, парчовая золотая чалма и на толстом листе бумаги изображение мечети в Макее под которым текст золотыми буквами.

Труп Зелимхана, в которой насчитали 32 раны, лежал на спине. В черепе было 6 сквозных ран. Рост его был 2 аршина 7 вершков, особенно бросались в глаза широкие плечи, на левой стороне груди огромная рана, в которую впились гильзы от разорвавшихся патронов. Поясной патронташ был действительно мой, данный накануне Может быть, моим же патронами я был ранен, хотя моя рана и еще одного всадника были нанесены разрывными пулями. На черной глянцевой револьверной кобуре имелась монограмма Ч и в левой застывшей руке браунинг, отобранный им у плененного им в 1911  году на Каркетском перевале инженера подполковника Чикалина.

На кожаном  со стальными пластинкам и золотой насечкой поясе висел кинжал  в золоченых ножнах. На шее висела, два раза раскрученная, массивная цепь от часов, которые лежали в жилете ниже грудной раны. В кармане черных брюк был пузырек с хной красой для бороды и еще пузырек с маслом, вывезенными (по обычаю) из Макки для смазывания умирающего.В другом кармане две опойковых портмоне, разделенные на клетки с надписями имен убитых офицеров, а потом перечеркнутых, а из подлежащих убить первым был князь Каралов, денег не было.

Кроме того было три белых платка и в чистой тряпочке , перевязанной лентой с бантиком, завернутые два зуба и клок седых волос. Волосы, как говорят, шейха, в знак того, что владельцу их нужно помогать. Винтовка № 22875 укороченного образца, застыла в правой руке.Труп лежал в 10-20 шагах от сакли, занимающей 3 квадратных аршина высотою 2 аршина 6 вершков, с плоской земляной крышей. Внутри была тахта, покрытая циновкой, 2 грязные подушки и ста¬рое одеяло. Под тахтой несколько арбузов и тыква. Под потол¬ком висела ляжка баранины, на полу в чашке коровье масло и кукурузный хлеб. Сакля освещалась маленьким окошечком, вместо двери висел палас. Признаков присутствия других лодей не было, вероятно, малые размеры сакли и ненастье с грозой были причиной, что Зелимхан оказался один, тем более, что, не доверяя никому он скрывал от шайки свой ночлег, появляясь лишь перед рассветом.

Удостоил меня с своим вниманием и начальник области, прибывший  через несколько дней в госпиталь и передавший мне следующую радостную весть "По телеграмме об уничтожении чинами Дагестанского конного полка разбойника Залимхана, Государь император собственноручно изволил начертать «поручику Кибирову желаю орден Св.Владимира 4-ой степени, остальных представить к соответствующим наградам - серебряные медали за храбрость  Георгиевской лентой.»

Когда этот рассказ уже был в типографии для набора, штабс-ротмистр Кибиров рапортом донес, что 11-го июля, при посещении госпиталя их императорскими высочествами княгинями Марией  Павловной и великой княгиней Марией Павловной младшей с великим князем Борисом Владимировичем и Андреем Владимировичем августейшие, особы осчастливили Кибирове милостивым вниманием к его здоровью и интересовались подробностями дела с Зелимханом. 12 июля его императорское величество государь император, при посещении госпиталя, осчастливил Кибирова своим царским вниманием, осведомившись о здоровье и милостиво одобрив дей¬ствия штабс-ротмистра и обнадежив его в будущем.

Таким oбpaзoм, старая военная поговорка еще раз подтвердилась "За богом молитва, а за царем служба не пропадают"

Князь Д. Багратион

 ВЫПИСКА  из журнала " ВЕСТНИК РУССКОЙ КОННИЦЫ" № 13-16 . Год издания 1914-й

checheninfo.ru