Алвади Шайхиев. Дом со слепыми окнами

Рассказ

Улица круто вбегает на подъем, и тут, в самом конце, этот добротный двухэтажный дом. С завешанными окнами он слепо смотрит на прохожих: не постучится ли кто в ворота? Но люди равнодушно проходят мимо. Добрым соседом наглухо закрытые ворота столько лет не скрипнули, даже петли заржавели.

А когда-то стены этого дома возвели мы, собравшись на белхи1. Потом всем миром справляли новоселье. И забурлила, заклокотала в нем счастливая жизнь, которой, казалось, не будет конца. А теперь…

Когда выпадало свободное время или просто так оказывался в этом городе, я всегда спешил в этот дом. Мне навстречу выходила сгорбленная старушка и, долго и пристально глядя из-под руки, наконец-то, узнав, кидалась в объятья:

– Как долго тебя не было в наших краях!

Этими словами встречала она меня каждый раз, если я себя и не заставлял долго ждать.

Потом она меня приглашала в дом. Усаживала. И сама устраивалась на деревянной тахте – маленькая, сгорбленная добрая старушка. Только тогда она возобновила прерванный во дворе разговор.

– Когда был жив Хамзат, ты часто навещал нас, – мягко попрекала она, скорее для завязки разговора, нежели для попреков. 

Так бывало всегда, в каждый мой приезд. И мы долго блуждали с ней по лесу памяти. Разговор от Хамзата, старшего сына, переходил к младшему – на Хусейна. Затем к дочери Хамзата – Айзе. Потом вновь вспоминали Хамзата. Как всегда…

А теперь и ее нет. Осиротел дом.

– Ты помнишь, – говорила старая Бацу, чуть-чуть прикрыв глаза, устремляя взгляд за воспоминаниями, – наш дом всегда сотрясал звонкий смех гостей – друзей и товарищей Хамзата. Ни черт, ни дьявол не смели притулиться на краешке уюта. А однажды… – она промокнула краешком платочка сухие глаза – слезы выплакала давно, – случайно заглянув в кладовку, я увидела целую гору пустых бутылок. Они, оказывается, пили и веселились до утра. А я-то, старая дура, думала, что им просто весело друг с другом. Я же не видела их не то, что пьяными – слегка выпившими. Даже запаха не слышала…

На этом месте она всегда делала паузу. Каждый раз, когда рассказывала эту историю. Я же ее рассказ помню наизусть – не первый раз слушаю. Теперь она перейдет к Айзе – дочери Хамзата. Затем мягко пожурит его жену Элиму. Щедрой души была человек! Почему была, есть и сейчас. Только она давно не живет в этом городе, и я с ней не вижусь.

Айза-то болела. Она, бедная, мучается в другой комнате, а они пьют и веселятся. Элима должна была взбунтоваться, восстать, забить тревогу. Но она ни того, ни другого не делала. Наедине с дочерью молча глотала слезы. А навстречу гостям выходила с деланной улыбкой, как ни в чем не бывало, и щедро накрывала на стол. Вообще-то, что могла она изменить? Перечить мужу не полагается. И вот однажды…

Снова замолкает Бацу. Надолго. Но я прекрасно знаю продолжение. Вот оно:

Однажды, следуя поговорке: «Пришла беда – открывай ворота!» – широко распахнулись они.

В субботу утром на «Жигулях» прикатили друзья. 

– Хамзат, собирайся, едем на рыбалку.

– Сейчас, – был ответ.

Тут я позволю себе сделать отступление, и дальнейший ход событий опишу со слов самого Хамзата:

– В тот день я не собирался ехать на рыбалку. Я был занят дочерью. Ее необходимо было везти на лечение в Ростов. Нужно было в тот день делать кое-какие покупки, а в воскресенье сесть в поезд. Но, когда приехали друзья, я не смог отказать. «Вернемся рано утром, успею», – подумал я. Успеть-то я действительно успел. Но я никогда не прощу, что взял с собой в тот день Хусейна. Я сделал это с одной лишь целью – нана, когда он со мной, не слишком тревожилась.

Я завел свой мотоцикл. И мы поехали. Это недалеко – в двадцати километрах. Потом, когда внезапно сгустились сумерки, быстро насобирали валежник и развели костер. И начали… ребята, оказывается, приготовились хорошо. Выпивка, закуска – всего было вдоволь. Только ухи не хватало. Но закидывать удочки мы не спешили – ночь длинная, успеем. Один Хусейн сидел на берегу реки.

Сколько сидели и пировали, не помню. Но выпили изрядно – это точно. Мы, может быть, еще продолжали бы, если бы вдруг не переменилась погода. Небо заволокло тяжелыми черными тучами. И вскоре полил дождь, как из ведра. О рыбалке и думать нечего было – спешно засобирались домой. Они на «Жигулях» впереди, а мы с Хусейном на мотоцикле – за ними. Ехали через лес: слякотная дорога, как змея, извивалась. И вдруг, не знаю, как это получилось, я, не справившись с управлением, врезался в дерево...

Меня разбудил Хусейн. Он очнулся первым. Солнце аж в зените.

Заметных ушибов мы оба не получили. Но почти 10-12 часов пролежали без сознания под дождем на сырой земле…

Однажды вахтер общежития Литературного института имени М. Горького вызвала меня на проходную. Своим глазам не верю: ко мне в гости пожаловал Хамзат.

– Какими судьбами? – уже в лифте спрашиваю его.

– Да вот, решил проведать, – одними губами улыбнулся.

Потом в комнате я узнал: заболел Хусейн. Он его и привез в Москву во Всесоюзный научно-исследовательский медицинский институт.

– Только на врачей вся надежда, – грустно сказал он. Затем: – Ну зачем я его тогда взял с собой на рыбалку? – Хамзат обхватил обеими руками голову и опустил ее. Мне послышался всхлип. Да, Хамзат, этот всегда озорно улыбающийся жизнерадостный парень, плакал. Впервые на моей памяти.

– Как себя чувствует Айза?

– Надежды мало. На этой неделе ездил ее проведать. Я, наверно, очень сильно согрешил, если все беды навалились сразу. Я ведь тоже болен. Только об этом никто не знает.

– Ты тоже?

Только теперь я заметил: Хамзат сильно похудел, помутнели глаза. 

– Почему бы и тебе не лечь вместе с Хусейном? Вдвоем было бы не так скучно.

– Нет, не могу. Я должен любой ценой спасти Хусейна и Айзу, вырвать их из лап смерти. А я… Моя жизнь ничего не стоит.

Немножко подумав, продолжил:

– В нашей семейной трагедии виноват я. И себе это никогда не прощу. Мои ежедневные попойки не перенесли они… 

Утром мы навестили Хусейна. Еще через несколько дней я провожал Хамзата домой.

– Не беспокойся за Хусейна. Я ежедневно буду его проведывать, – говорю Хамзату.

Дома и Хамзат лег в больницу. Отпрашивался у лечащих врачей. Ездил в Ростов, а отуда приезжал в Москву к Хусейну. Так прошло несколько месяцев. Хусейн все-таки узнал (от кого – неизвестно), что и Хамзат лечится. Добился перевода в республиканскую больницу в Грозном. Оба брата были в одной палате – я навещал их.

Первой похоронили Айзу. Затем Хусейна. Через два месяца не стало и Хамзата. Потом хоронили Бацу.

На кладбище в ряд вознеслись в небо четыре чурта – надмогильные памятники Айзы, Хусейна, Хамзата и Бацу.

Когда выпадает свободное время или оказываюсь в этих краях, я всегда спешу на это кладбище. После обязательного доа – заупокойной молитвы – я долго стою у этих могил, воскрешая в памяти то, уже канувшее в Лету, счастливое и беспечное время, проведенное нами вместе.

…Улица круто вбегает на подъем. И тут, в самом конце, последним сиротливо стоит добротный двухэтажный дом с завешанными окнами. Он слепо смотрит на прохожих. Но никто в ворота не стучит – люди равнодушно проходят мимо.

checheninfo.ru