Даргинский поход 1845.

 Поход гр. М. С. Воронцова в резиденцию Шамиля Дарго и “сухарная экспедиция” (1845 год)

После отставки генерала А. П. Ермолова в 1825 г. начался затяжной период “серьезных и чувствительных неудач… вследствие неправильного, нецелесообразного ведения политики и войны на Кавказе…”. (Колюбакин Б. М. Кавказская экспедиция в 1845 т. СПб. 1907. С.1.) Особенно напряженный характер приняла эта война в 40-е годы XIX в. Обильная и при этом самая противоречивая информация порождала в Петербурге колебания и немалое раздражение военными неудачами на Кавказе: часто приказы, распоряжения и инструкции, отдаваемые сегодня, назавтра оказывались бесполезными, и наоборот. (См.: Звезда 1996, № 3. Я. Гордин. “Год 1843 – цена сомнений”.)

После многих поражений 1840-1844 гг., стоивших русским огромных потерь, Николай I предпринял попытку одним решающим ударом уничтожить Шамиля, значительно укрепившего в это время свои позиции в Дагестане и Чечне. Шамиль — опытный и талантливый политик, умело используя экономические и социальные рычаги для управления “бедными” и “богатыми” горцами, успешно управлял своей “империей” из селения Дарго, бывшего его резиденцией. В Петербурге в конце 1844 г. был разработан план похода в Андию и Дарго, призванный: “1) Разбить, буде можно, скопища Шамиля. 2) Проникнуть в центр его владычества. 3) В нем утвердиться”. (Записка имп. Николая I о военных действиях на Кавказе. Русская старина (далее РС), 1885, № 10), с. 209.)

Для осуществления этого плана был назначен новый главнокомандующий Отдельным кавказским корпусом гр. М. С. Воронцов, сменивший на этом посту генерала А. И. Нейдгардта. Однако Воронцов, опытный военачальник, администратор и политик, совершенно не был знаком с условиями ведения войны на Кавказе. Приняв поручение Николая I, несмотря на протесты многих опытных кавказских генералов, Воронцов впоследствии, хотя и получил титул князя и награды за поход 1845 г., осознавал трагическую несоизмеримость “победы” и цены, за нее заплаченной. В походе на Дарго около [3] 4000 человек были убиты и ранены, не считая потерь в лошадях и боевой технике. В то же время этот год стал переломным, если не в военных успехах, то в осознании Николаем I и Генеральным штабом необходимости изменить стратегию ведения войны в незнакомых и малодоступных горных условиях. Николай I предоставил гр. Воронцову полную самостоятельность в принятии решений о военных действиях. Воронцов же, в свою очередь, вернулся к практике А. П. Ермолова, производя рубку леса, прокладывая дороги и строя вдоль них свои укрепления. Это позволило планомерно и целенаправленно продвигаться внутрь высокогорного Дагестана и Чечни, но понадобилась кровавая даргинская драма, чтобы прийти к этому решению. (Блиев М. М., Дегоев В. В. Кавказская война. М. 1994. С. 482.)

Экспедиция началась 31 мая 1845 г. Рано утром колонна под начальством главнокомандующего гр. Воронцова начала движение из крепости Внезапной. “Отряд состоял из 12 батальонов пехоты, 2 рот сапер, одной роты стрелков, двух дружин пешей милиции, 13 сотен конницы и 28 орудий с усиленной упряжью… При отряде было 1000… лошадей и 200 вьюков запасного парка 14-й артиллерийской бригады”. (А.-Д. Г. (Анучин Д. Г.). Поход 1845 г. в Дарго. Военный сборник (далее ВС), 1859, № 5, с. 18.)

Перед походом гр. Воронцов встретился с опытным кавказским генералом Р. К. Фрейтагом, решительные действия которого впоследствии спасли остатки его отряда. Фрейтаг был против предложенного плана, и после разговора с ним Воронцов лишился уверенности, с которой прежде смотрел на поход в Андию. Отдав приказ выступать 31 мая, накануне он писал из крепости Внезапной военному министру кн. Чернышеву: “Повергните меня к стопам Его Величества, я не смею надеяться на большой успех нашего предприятия, но сделаю, разумеется, все, что будет от меня зависеть, чтобы выполнить Его желание и оправдать Его доверенность”. (Там же, с. 19.)

С самого начала поход сопровождали неудачи. В горах резко снизилась температура, начался снегопад. В этих условиях солдаты днем под пулями расчищали завалы, устроенные горцами, а ночью несли караул, лишенные возможности развести костры, чтобы не привлекать внимания неприятеля. В [4] результате у 200 человек в отряде были отморожены ноги. (Дельвиг Н. И. Воспоминания об экспедиции в Дарго. ВС, 1864, № 7, с. 294.) Несмотря на сильную стужу и жестокие обстрелы, 4 июля отряд вступил в Андию и расположился между селениями Гогатли и Анди, однако ненастная погода, холод, недостаток корма для лошадей и продовольствия для людей, скудный запас перевязочных средств делали положение отряда отчаянным. Достать что-либо и где-либо было невозможно. Шамиль, отступая, сжигал все селения, а людей уводил с собой. Продовольствие было доставлено 14 июня, следующий его завоз планировался на 10 июля. Доставленных продуктов хватало на неделю, поэтому главнокомандующий приказал 6 июля утром начать наступление в Ичкерию (Ичкерия – южная часть Чечни.) к селению Дарго. В момент выхода из Андии в Дарго общая численность отряда составляла 7940 человек пехоты, 1218 человек конницы и 342 артиллериста.

Шамиль, оставаясь верным своей тактике, не препятствовал продвижению русских войск в горы и при этом плотно закрывал им возможность отхода. (Вачагаев М. Чечня в годы кавказской войны (1816-1859). Диссертация на соискание ученой степени к.и.н. М. 1995. На правах рукописи. С. 138-139.)

Отряд прошел около 20 верст по труднодоступной, обрывистой местности в условиях непрерывного 8-часового боя и, преодолев многочисленные препятствия, утром 6 июля захватил аул Дарго. Аул был охвачен огнем, жителей в нем не было. Шамиль поджег его строения и перебрался на другой берег реки Аксай в богатые хутора аула Белгатой. Передовые части русских войск расположились лагерем перед Дарго, частично заняли и сам аул, и высоты справа от него. Вечером к авангарду присоединился главнокомандующий, потерявший 35 человек убитыми и 137 ранеными. На пути к аулу Дарго погиб генерал-майор Б. Б. Фок. (Колюбакин Б. М. Кавказская экспедиция в 1845 году. Рассказ очевидца В. Н. Н-ва. ВС, 1907, № 2, с. 121.)

Между тем Шамиль собрал горцев на Белгатойских высотах, откуда они обстреливали лагерь. Было совершенно очевидно, что позиция неприятеля значительно удобнее и выигрышнее, поэтому главнокомандующий собрал военный совет, “на котором после долгих и шумных прений положено было: отрядить часть войск сего же числа на Белгатойские высоты, [5] прогнать оттуда горцев, преследовать их, сообразуясь, как укажут обстоятельства, и потом возвратиться обратно в лагерь; операцию эту произвести поручено генерал-майору Лабынцеву”. (Там же, с. 11. Генерал Лабынцев “имел па Кавказе одну из самых громких боевых репутаций. Это был типичный старый пехотный офицер, – вспоминал о ном полковник гр. К. К. Бенкендорф. – …Вечно не в духе, вечно занятый критикой, фрондер, какие водятся только у нас, с готовым всегда на устах ругательством, Лабынцев являлся блистательным офицером в день боя… Это был поистине Ней Кавказской армии”. РС, 1910, № 10, с. 42.)

Операция у аула Белгатой принесла временную победу; оттеснив горцев и предав огню хутора Белгатоя, отряд вернулся в лагерь. У многих было мрачное настроение — снова погибшие и раненые, а взамен несколько сожженных домов и небольшая передышка в перестрелке с противником. Уныние на солдат навели не сами потери, к которым уже так привыкли кавказские войска, а убеждение в их бесполезности. Когда отряд возвратился в лагерь, горцы снова заняли левый берег реки Аксай. Их сравнивали с роем мух: их согнали, они разлетелись, а минуту спустя снова на том же месте. Многие участники событий высказывали мнение, что прогнать неприятеля следовало, но было ошибкой, заняв высоты, не закрепить их за собой.

8 июля были преданы земле все погибшие, по ним отслужили молебен и панихиду. В это время начала меняться погода, лил дождь со снегом: “…холод увеличивался… и, дабы окончательно не замерзнуть, солдаты рыли ямы, в которых теснились по 3 человека: одна шинель служила матрацем, две другие — одеялом”. (Воспоминания гр. К. К. Бенкендорфа о кавказской летней экспедиции 1845 года. РС, 1910, № 10. с. 282.) Эти погодные условия самым неблагоприятным образом сказались на событиях 10 и 11 июля.

Отряд выполнил поставленную перед ним задачу, заняв Дарго, в Андии и Дарго развевалось русское знамя, но о покорности племен Дагестана и Чечни говорить было рано.

Положение отряда гр. Воронцова становилось критическим. Многие обозы с провиантом были отбиты неприятелем или потеряны в горных ущельях. Оставаться в Дарго было незачем и опасно: аул стал ловушкой. К тому же кончался провиант, перевязочные материалы, корм для лошадей и боеприпасы. Возвращаться по старой дороге было невозможно — такое продвижение горцы сочли бы отступлением и предприняли [6] бы все усилия для того, чтобы уничтожить отряд русских. Оставался один путь — продвигаться вперед по направлению к Герзель-аулу.

Транспорт с продовольствием должен был прийти в Дарго 9 или 10 июля. Было ясно, что через лес колонна не пройдет, поэтому главнокомандующий принял решение разделить отряд на два. Один из них под командованием генерал-лейтенанта Ф. К. Клюге-фон-Клугенау отправить навстречу транспорту с продовольствием: нагрузить ранцы продуктами и боеприпасами и таким образом доставить их в лагерь.

Утром 10 июля в горах показалась колонна провиантского отряда. Отряд генерала Клюге-фон-Клугенау двинулся ему навстречу, но из-за ненастной погоды и завалов, устроенных горцами, он сильно растянулся. Когда авангард под начальством генерала Д. В. Пассека прошел уже большую часть пути, неприятелю удалось захватить обоз, находившийся в середине колонны, и таким образом отрезать арьергард и окружить его. Генерал Е. А. Викторов, командовавший арьергардом, все же отбил атаки горцев и медленно продвигался вперед, но впереди его ожидали новые отряды неприятеля, открывшие непрерывный огонь.

Когда же наконец появилась надежда пробить брешь в рядах неприятеля, генерал Викторов был тяжело ранен. Его солдаты, потеряв два орудия, лошадей и прислугу, сами обратились в бегство. Очевидцы этой трагедии рассказывали, что сильно раненный генерал Викторов, “поверженный на землю и не имея сил подняться, несмотря на просьбы и обещания наградить того, кто бы его взял, оставлен был в добычу неприятелю и тут же им изрублен”. (Колюбакин. ВС, 1907, № 2, с. 25.)

Потеря большого количества людей и орудий, смерть генерала Викторова и некоторых других командиров, недостаток патронов и снарядов, растерянность генерала Клюге-фон-Клугенау — все это самым плачевным образом сказалось на боевом духе солдат, которые после встречи с транспортной колонной должны были на следующий день возвращаться той же дорогой в Дарго.

С момента, когда авангард отряда, руководимый генералом Пассеком, вышел на поляну, где его ожидал подполковник Юлинг (Гюлинг) с провиантом и боеприпасами, до прибытия туда же остатков арьергарда прошло несколько часов [7] (по разным сведениям, арьергард прибыл к месту в 10 или 11 часов вечера 10 июля). Погода прояснилась, но времени для отдыха почти не было — пока солдаты получали провиант, горцы рубили деревья и строили новые завалы, готовясь к очередной встрече с даргинским отрядом. За ночь к ним присоединились несколько новых групп, и численность их значительно увеличилась.

Утром 11 июля отряд собирался в обратный путь. Авангард снова возглавлял генерал Пассек. Арьергардом командовал раненый полковник Ранжевский. В середине колонны разместились обозы: стрелковые роты защищали ее по ходу справа и слева. Положение отряда осложнялось тем, что он был отягощен провиантом, скотом и боеприпасами. Раненых в последний момент было решено отправить с отрядом Юлинга в Темир-хан-Шуру.

Генерал Пассек с авангардом, как и накануне, вырвался вперед, колонна же снова растянулась на большом расстоянии и стала легкой добычей для неприятеля. Удивительно, что ни генерал Клюге-фон-Клугенау, ни генерал Пассек не извлекли уроков из трагических событий 10 июля, а упрямо продолжали применять раз и навсегда усвоенную тактику.

Д. В. Пассек был молод, отличался легендарной храбростью, был богатырского сложения, на него возлагались большие надежды, но, к сожалению, он был известен и бесшабашной удалью, которая приводила к неосмотрительным поступкам. Характеризуя ситуацию, сложившуюся 11 июля, известный военный историк, современник описываемых событий, много лет прослуживший на Кавказе, А. Л. Зиссерман отмечал: “При всем моем уважении к памяти генерала Клюге я, однако, нахожу в этом случае с его стороны непростительную слабость: вероятно, не желая уязвлять самолюбие своего приятеля, он, испытав уже накануне последствия легкомысленно храброго увлечения Пассека, опять поручил ему авангард. Дело было слишком серьезно, чтобы думать о чьем-нибудь самолюбии. Даже напротив, на этот раз следовало в авангарде послать возможно менее заносчиво-храброго человека, нужен был хладнокровно-распорядительный, стойкий человек, не забывающий отданных ему приказаний, увлекающегося же Пассека следовало оставить в арьергарде, где его беззаветная [8] удаль принесла бы огромную пользу, а для увлечения не было бы места”. (Зиссерман А. Л. Отрывки из моих воспоминаний. Русский вестник, 1876, № 4, с. 421.)

Эти действия, как известно, привели к гибели генерала Пассека, а генерал Клугенау едва остался жив, потеряв всю свою свиту. Горцы же хотя и теряли в живой силе, но все преимущества были на их стороне: они применили уже испытанную тактику — строили завалы из деревьев, камней, не гнушались использовать для этого трупы людей и животных. Сами же, прячась за деревьями и воздвигнутыми преградами, успешно обстреливали отряд русских. В страшной неразберихе боя отряд потерял почти все продукты, казну, скот и боеприпасы. Тело убитого генерала Пассека было оставлено на поругание, как и тела многих других участников этого трагического похода, прозванного среди солдат “сухарной экспедицией”. За два дня — 10 и 11 июля — выбыло из строя: 2 генерала, 44 штаб- и обер-офицеров, 1275 нижних чинов, потеряны 3 горных орудия, большинство лошадей с вьюками и разным продовольствием. (Обзор военных действий на Кавказе в 1845 г. Тифлис. 1846, с. 54, далее – Обзор.) В таком виде отряд Клюге-фон-Клугенау прибыл в Дарго; на подступах к аулу ему помогали отбиваться от противника вышедшие на помощь генерал Лидерс и Гурко с тремя ротами пехоты и частью грузинской милиции. (1845 год. Воспоминания В. А. Геймана. Кавказский сборник (далее КС). Т. 3. Тифлис, 1879.)

Не получив ожидаемого продовольствия, гр. Воронцов начал приготовления к походу на Герзель-аул. К вечеру 12 июля он был готов к выступлению в составе почти пяти тысяч человек, из которых более 700 были ранены. Так закончилась “сухарная экспедиция” — самое бессмысленное и самое кровавое из всех событий даргинского похода. Сам же даргинский поход закончился только 21 июля: пробиваясь с боями к Герзель-аулу, главнокомандующий потерял убитыми 12 штаб- и обер-офицеров и 282 человека рядовых; ранеными 45 штаб- и обер-офицеров и 733 человека рядовых. Пришедший на выручку гр. Воронцову отряд генерала Фрейтага, без [9] которого спасти остатки даргинского отряда было бы невозможно, потерял убитыми 14 человек и ранеными — 70. (А.-Д. Г. ВС, 1859, № 5, с. 61.)

Экспедиция 1845 года в резиденцию Шамиля Дарго ошеломила и ее участников, и современников, и потомков. По официальной оценке военных действий на Кавказе в 1845 г., задача, поставленная перед главнокомандующим гр. Воронцовым, была выполнена: “… как потому, что горцам доказана ныне возможность проникнуть в места, считавшиеся доселе недоступными, так и по той причине, что теперь известно уже, в какой степени заслуживает внимания виденная нами страна и какие пути ведут к ней…” (Обзор, с, 77.)

За даргинскую экспедицию главнокомандующий гр. Воронцов получил титул князя, многие офицеры — по две-три награды, рядовые, наиболее отличившиеся, награждены Георгиевскими крестами, всем батальонам и подразделениям разных частей были пожалованы Георгиевские знамена. Это была поистине пиррова победа, и ее официальная оценка очень сильно отличалась от той, которую ей давали сами участники экспедиции.

В походе 1845 года участвовали многие будущие известные военачальники и политики: наместник на Кавказе в 1856-1862 гг. и фельдмаршал кн. А. И. Барятинский; главнокомандующий Кавказским военным округом и главный начальник гражданской части на Кавказе в 1882-1890 гг. кн. А. М. Дондуков-Корсаков; исполняющий должность главнокомандующего в 1854 г. перед приездом на Кавказ гр. Н. Н. Муравьева кн. В. О. Бебутов; известный кавказский боевой генерал, начальник Главного штаба в 1866-1875 гг. гр. Ф. Л. Гейден; военный губернатор, убитый в Кутаиси в 1861 г., кн. А. И. Гагарин; командир ширванского полка кн. С. И. Васильчиков; генерал-адъютант, дипломат в 1849, 1853-1855 гг., гр. К. К. Бенкендорф (тяжело ранен в походе 1845 г.); генерал-майор Э. фон Шварценберг; генерал-лейтенант бар. Н. И. Дельвиг; Н. П. Беклемишев, прекрасный рисовальщик, оставивший после похода в Дарго много зарисовок, известный также своими остротами и каламбурами; кн. Э. Витгенштейн; принц Александр Гессенский, генерал-майор, и другие.

Генерал А. П. Ермолов, живший к этому времени уже 19 лет вдали от Кавказа, писал гр. М. С. Воронцову из Москвы [10] 31 августа 1845 г.: “… Из письма твоего вижу, с какими войска твои боролись затруднениями, с какою превозмогали их твердостью, не ослабевая при поставляемых самою природой препятствиях. Кто мог предусмотреть, что в Июне месяце будет мороз до 5 градусов, долженствующий нанести вред войскам и, истребя множество лошадей, уменьшить средства подвоза провианта?.. Ты говоришь, что несколько уже лег войска собирались идти в Андию, где Русские никогда не были. Не знаю кому первому пришла мысль туда проникнуть, но, конечно, не самому дальновиднейшему из наших начальников…” И в феврале 1846 г.: “… И так, не говоря за себя, чье имя почти уже не вспоминается среди живущих, но за позднейшие времена, скажу, что несправедливо утверждаешь ты, что войска Русские не появлялись там, где были они в прошедшем 1845 году. Частию по самой той дороге, по которой ты шел из Дарго, покойный генерал Розен и генерал Вельяминов переправились через Аксай и далее в селение Беной … Теперь в Москве Бутырский пехотный полк, который, помнится, был даже в Дарго. Оно не имело нынешней знаменитости, ибо не было подозреваемо о Шамиле, и верно его никто не знал. Владычествовал тогда Кази-Мулла…” (Архив князя Воронцова. Т. XXXVI, М. 1890. с. 262-263, 285.)

Многие из участников похода оставили мемуары и записки, повествующие о пережитых днях экспедиции. Целая серия мемуаров опубликована в течение второй половины XIX и в начале XX столетия.

Кроме личной инициативы, побудительным мотивом к написанию воспоминаний ветеранами Кавказской войны стало обращение к ним присылать свои мемуары наместника Кавказа вел. кн. Михаила Николаевича для публикации в журнале “Кавказский сборник”.

Основным источником, значительно дополняющим собственные воспоминания, для многих авторов стал “Обзор военных действий на Кавказе в 1845 году”, изданный в Тифлисе в 1846 г. при Генеральном штабе Отдельного Кавказского корпуса. “Обзор” был составлен с высочайшего разрешения и выражал официальную версию похода в Дарго, которая разъясняла позицию правительства и с помощью которой необходимо было успокоить общественное мнение, взбудораженное огромными потерями и ничтожными результатами этой военной экспедиции. [11]

В 1859 г. в журнале “Военный сборник” была опубликована большая статья “Поход 1845 года в Дарго”. Она принадлежит Дмитрию Гавриловичу Анучину (1833-1900), военному писателю. Выводы, сделанные им, далеко не всегда совпадают с выводами “Обзора” — это и понятно: прошло 14 лет после даргинской экспедиции, в 1859 г. уже пленен Шамиль, многие действующие лица ушли с арены событий, Кавказская война еще не закончилась, но уже явным стал ее исход.

Даргинский поход занимает одно из первых мест по количеству посвященных ему мемуаров о военных событиях на Кавказе.

В 1864 г. “Военный сборник” опубликовал на своих страницах мемуары бар. Николая Ивановича Дельвига (1814-1870). Дельвиг служил на Кавказе с 1841 по 1848 гг., участвовал в даргинской экспедиции, был ранен; будучи уже генерал-лейтенантом, написал “Воспоминания об экспедиции в Дарго”. (Дельвиг Н. И., ВС, 1864, № 7, с. 189-230.)

В 70-е годы были выпущены воспоминания Арнольда Львовича Зиссермана (1824-1897), историка Кавказа, современника даргинской экспедиции, опубликованные в журнале “Русский вестник”, (Зиссерман А. Л. Отрывки из моих воспоминаний. РВ, 1876, № 4, с. 417-427.) Василия Александровича Геймана (1823-1878), генерал-лейтенанта, во время похода в Дарго офицера Кабардинского пехотного полка, впоследствии прославившегося в русско-турецкой войне 1877-1878 гг., и Николая Горчакова, бывшего офицера Куринского егерского полка, в “Кавказском сборнике”. (Гейман В. А. 1845 год. КС, 1879, № 3; Горчаков Н. Экспедиция в Дарго (1845 г.). КС, 1877, № 2.)

В 1890 г. “Русский архив” поместил на своих страницах воспоминания бар. Александра Павловича Николаи (1821-1899), бывшего министра народного просвещения, ветерана даргинского похода. (Николаи А. П. Даргинский поход. 1845. РА, 1890, № 2, с. 249-278.) Николаи находился в главном отряде Воронцова. События он описывает и как очевидец, и со слов товарищей; Николаи не пришлось ходить за сухарями, но кровавая развязка двухдневного похода потрясла и его.

Спустя два года в “Южном сборнике” в Одессе вышли небольшие по объему воспоминания генерал-лейтенанта Эйзен фон Шварценберга; (Шварценберг, с. 101-110.) во время даргинского похода он [12] проходил службу в саперном батальоне в чине младшего прапорщика.

Начало XX века ознаменовалось новым всплеском публикаций ветеранов Кавказской войны. В 1903 г. в историческом сборнике “Старина и новизна” помещены воспоминания кн. А. М. Дондукова-Корсакова (1820-1893), генерала от кавалерии, киевского, подольского и волынского генерал-губернатора, главноначальствующего над гражданской частью на Кавказе и командующего Кавказским военным округом. (Дондуков-Корсаков А. М. Мои воспоминания. 1845-1846 гг. Часть 2. Старина и новизна. 1903, № 6, с. 41-215.) Во время даргинской экспедиции князь был молодым офицером, получил ранение при взятии аула Дарго. Его мемуары — это не только волнующая картина тяжелых и драматических военных событий 1845 г., но и целая галерея человеческих судеб.

Известный военный историк Б. М. Колюбакин перевел с французского языка и опубликовал в “Русской старине” за 1910-1911 гг. с обширными комментариями мемуары о походе в Дарго в 1845 г., принадлежавшие бывшему командиру 1-го батальона Куринского егерского полка гр. Константину Константиновичу Бенкендорфу (1817-1857), который лечился от тяжелого ранения во Франции и там написал свои воспоминания. (Воспоминания гр. К. К. Бенкендорфа о кавказской летней экспедиции 1845 года. РС, 1910, № 4-5, 10-12; 1911, № 1-3.) Небольшим тиражом они были изданы в Париже на французском языке. Бенкендорф прошел всю даргинскую экспедицию от начала и до конца (его ранили в бою при Герзель-ауле).

В 1906-1907 гг. Б. М. Колюбакин дважды опубликовал воспоминания “Кавказская экспедиция в 1845 г.”. Он предположил, что авторство этих воспоминаний принадлежит Василию Николаевичу Нечаеву (рукопись, купленная им у антиквара, была помечена инициалами В. Н. Н…в). Снабдив текст подробными комментариями, портретами военачальников и командиров-участников похода, маршрутной картой и рисунками, Колюбакин издал воспоминания сначала в “Военном сборнике”, (Колюбакин Б. М. Кавказская экспедиция в 1845 г. Рассказ очевидца В. Н. Н…ва. ВС, 1906, № 11-12; 1907, № 1-4.) а затем отдельной книгой. (Колюбакин Б. М. Кавказская экспедиция в 1845 г. Рассказ очевидца В. Н. Н…ва. СПб., 1907.) Это издание представляет собой фундаментальный труд по истории даргинского похода. В нем обстоятельно, с разбивкой буквально по дням [13] подробно расписана вся экспедиция, причем автор активно пользовался архивными документами и опубликованными источниками. В заключении он пишет: “Мы не стали властителями тех горских обществ, через земли которых пронеслось русское оружие… удивляться сему не должно, ибо война на Кавказе не может сравниться ни с какой войной в образованном мире…” (Колюбакин. ВС, 1907, № 4, с. 35.)

В процессе работы над подготовкой к публикации воспоминаний Бенкендорфа и Нечаева Колюбакин провел серьезное исследование военных событий на Кавказе, он изучил и проанализировал огромный массив официальных и частных документов. В целом он считал, что главная причина неудач русской армии на Кавказе “в 1839 г. и особенно 1842 и 1845 гг. — это вмешательство Петербурга, составление планов кампании и управление армией из столицы, тогда как успех дела войны, говоря языком Суворова, требует “единства власти и полной мочи избранному полководцу”, что по отношению Кавказа вполне осуществилось только при князе Барятинском. (Бенкендорф, РС, 1911, № 3, с. 468.)

К сожалению, в советское время мемуары о Кавказской войне не публиковались.

Много лет в Российском государственном историческом архиве, в фонде кн. А. М. Дондукова-Корсакова лежала рукопись, авторство которой установить пока не удалось, — это воспоминание о “сухарной экспедиции” 1845 г. (РГИА, ф. 932, оп.1, д. 10, 17 лл.) Они написаны в 1882 году, уже не молодым человеком, бывшим военным. В 1845 г. он участвовал в даргинской экспедиции в составе 1-й карабинерной роты Куринского полка.

Во время “сухарной экспедиции” автор находился в левой цепи отряда, был ранен и контужен. Как тяжелораненого, его отправили с транспортной колонной полковника Юлинга в темир-хан-шуринский госпиталь.

Фактическая канва воспоминаний не во всем совпадает с официальной хроникой — это сугубо личные впечатления, дополненные в конце рассказом, со слов друзей-очевидцев, о событиях, происшедших с даргинским отрядом при возвращении в лагерь. Особенно тепло автор вспоминает своих боевых товарищей и командира, капитана Пасьета. [14]

В процессе подготовки публикации записок неизвестного ветерана Куринского егерского полка, возникла идея собрать в одном сборнике воспоминания участников даргинского похода и таким образом создать из их непосредственных впечатлений картину 2-х трагических дней “сухарной экспедиции”. Картина, с нашей точки зрения, получилась впечатляющей, описание же боев и рукопашных схваток, мучения раненых, поруганные тела погибших и самоотверженность живых вызывают неподдельный ужас и сопереживание спустя даже полтора века.

Каждый из мемуаристов, рассказывая об одном и том же событии, имеет свой стиль, свою индивидуальность, свою оценку происходившему, но всех их объединяет вольное или невольное стремление разобраться, насколько велика была цена их победы, доставшейся гибелью многих сотен людей, а тысячи сделавшей инвалидами. Но каким бы ни было наше прошлое — нельзя забывать ни его славных страниц, ни трагедий. Может быть, эта небольшая, но яркая воспоминаниями брошюра о событиях, имевших место 150 лет тому назад на Кавказе, о героических участниках тех сражений и сегодня заставит читателя задуматься о прошлом, настоящем и будущем, особенно когда прошлое становится актуальным.

НИКОЛАИ А. П. ДАРГИНСКИЙ ПОХОД  1845

(Николаи А. П. РА, 1890, № 2 с. 265-267 (прим. составителя).

…9-го июля шел целый день дождь; он имел весьма прискорбные последствия для двух последующих дней.

10-го июля, в час пополудни, послышался сигнальный пушечный выстрел с перевала, по дороге в Анди. Это был условленный знак для извещения, что прибыл туда транспорт с провиантом для нашего отряда; нужно было отправить туда колонну для принятия оного. Опыт 6-го июля указывал на необходимость назначить колонну в сильном составе; вошла в оный чуть ли не половина наличного отряда. Главное начальство над колонною было возложено на генерала Клуге-фон-Клутенау, авангардом командовал генерал Пассек, арьергардом — генерал Викторов; сей последний, очень почтенная личность, был начальником жандармского управления в Тифлисе и участвовал в походе из одной любви к искусству. Адъютант главнокомандующего, граф Галатери, отправлялся курьером к Государю Императору с донесением о занятии Дарго. По распоряжению генерала Лидерса (который и в бытность главнокомандующего при отряде сохранял главное над ним начальствование), с этой колонною, кроме всех наличных вьючных лошадей и катеров, долженствовавших поднять провиант и снаряды, следовал на двух катерах гроб покойного генерала Фока для дальнейшего затем его отправления в Россию. Думаю, что граф Воронцов не возразил против такого распоряжения начальника отряда из одного лишь уважения к родственному чувству, его вызвавшему; но уверен, что он впоследствии очень сожалел, что не воспротивился отправлению гроба с покойником: независимо неблагоприятного впечатления, которое присутствие гроба могло производить на солдат, цель генерала Лидерса не была достигнута, и у гроба этого легло еще несколько жертв. Гроб был прикреплен к двум катерам, одному спереди, другому сзади; когда в лесу эти два катера были отбиты неприятелем, они, упавши, составили искусственный завал, у которого было убито несколько человек, а тело генерала Фока пришлось бросить на поругание.

С напряженным вниманием и, должно сознаться, с трепетным сердцем следили мы за слышавшимися из знакомого [37] леса учащенными выстрелами; испытав все трудности этой местности, очевидно увеличившиеся от грязной дороги, мы все были не без серьезных опасений за участь колонны. Опасения эти на следующее утро, к сожалению, оправдались. Явился к главнокомандующему молодец унтер-офицер Кабардинского полка в сопровождении одного товарища и принес записку от генерала Клугенау. Храбрецы эти вызвались добровольно на такой подвиг, вооруженные одними штыками, пробрались они ночью через занятый неприятелем лес, и с Божьей помощью благополучно дошли до лагеря. Очень сожалею, что не сохранились у меня имена этих молодцов; 32 главнокомандующий хотел унтер-офицера тут же произвести в прапорщики, но Кабардинец предпочел Георгиевский крест. Из очень краткой записки генерала Клугенау и из рассказа его посланца выяснилось, что колонна с чрезвычайным трудом дошла к 10 часам вечера до перевала, выдержав в лесу сильный бой, причем убит генерал Викторов, и пришлось бросить два горных орудия, которые завязли в грязи, а лошади были убиты. В 12 часов дня генерал Клугенау предполагал выступить обратно с транспортом. На обратном этом пути ожидали его еще большие трудности; неприятель, для которого важнее было, чтобы колонна не возвратилась в лагерь, нежели препятствовать ей дойти до перевала, сосредоточил все свои усилия, чтобы достигнуть этой цели. Положение же самой колонны было в этот день гораздо труднее, нежели накануне: ослабленная в численности от потерь, понесенных убитыми и ранеными, она, независимо от навьюченных провиантом и снарядами лошадей и катеров, должна была гнать целое стадо рогатого скота, предназначенное на мясную порцию для отряда; приходилось так растягиваться на узкой, размытой дождем дороге, что недоставало войск для прикрытия обоза на всем его протяжении; присоединились к этому встречавшиеся на каждом шагу возобновленные завалы, из-за которых скрытый лесною чащею неприятель наупор мог выбирать свои жертвы.

11-го июля авангардом опять командовал генерал Пассек. Вел он свои войска с особенною, едва ли оправдываемою, стремительностью; идя впереди и воодушевляя солдат своим примером, он при взятии одного из завалов пал геройской смертью. Рядом с ним был убит состоявший при нем молодой поручик Кирасирского полка, Ольшевский, 33 пресимпатичный юноша, который прибыл на Кавказ для участвования в Даргинской [38] экспедиции. За авангардом следовала колонна, положение которой с каждым шагом делалось труднее. Неприятель сначала направлял свои выстрелы преимущественно против вьючных лошадей и катеров, падали они десятками, а навьюченный на них провиант оставался в грязи; запружала вместе с тем дорогу павшая скотина. Убиты были также артиллерийские лошади от двух оставшихся горных орудий. При невозможности тащить их на руках приходилось их бросить; но не допустил того шедший в арьергарде Кабардинский батальон под начальством полковника Ранжевского: одно из этих орудий солдаты вынесли на руках, а другое заклепали. Во время этого побоища людей и животных оказал особенное отличие один батальон Литовского полка, благодаря хладнокровию и мужеству командовавшего им временно, во время экспедиции, полковника Беклемишева. Из лагеря нашего навстречу возвращавшейся колонны было выслано подкрепление; один батальон Кабардинского полка присоединился к товарищам своим, бывшим в арьергарде, и встретил их на поляне, на которой ночевала 6-го числа главная колонна. В то самое время, когда оба батальона соединились, пал от неприятельской пули храбрый полковник Ранжевский, и командование обоими батальонами перешло к командиру вновь прибывшего, майору Тиммерману. Авангард и колонна уже спустились в долину Аксая и приближались к лагерю, когда Кабардинцы выдерживали еще последний усиленный натиск неприятеля, который неоднократно вступал в рукопашный бой; но старые Кавказские войска и в этот раз не помрачили своей славы: они не только успешно отражали нападения неприятельские, но даже отвоевали у него часть забранного им рогатого скота и отбитых вьюков; вынесли они не только всех своих раненых, но немалое число таких, которые предшествовавшие им войска не подобрали. Возвратились они перед вечером в лагерь, гоня перед собой отбитый скот и с песенниками во главе.

Так кончилась эта двухдневная экспедиция, получившая печально-памятное название “Сухарной”.

Комментарии

33 Ольшевский, поручик (по данным Гизетти А. Сборник сведений о потерях Кавказских войск, он служил в Одесском, а не в Кирасирском егерском полку). Убит 11 июля.

34 Пассьет (Поссьет или Посьет), капитан, командир 1-го батальона Куринского егерского полка. Умер от ран, полученных в сражении 11 июля.

Текст воспроизведен по изданию: Поход гр. М. С. Воронцова в резиденцию Шамиля Дарго и “сухарная экспедиция” (1845 год) // Россия в Кавказской войне. Вып. 2. Журнал “Звезда”. СПб. 1997

checheninfo.ru