ЧЕЧНЯ. Бывшая Терская область, особенно Чечено-Ингушская республика, мне хорошо известны и особенно дороги, потому что здесь я принимал активное участие в первые годы борьбы за Советскую власть. Именно в эти годы я узнал и полюбил народы чеченцев и ингушей, с которыми пришлось делить и горечь поражений, и гордость победоносных достижений..
Узнав о выселении чеченцев и ингушей из родных долин и ущелий, переживал это народное бедствие с большей остротой, чем свое личное несчастье – тюрьма, лагерь, ссылка. А их политическую реабилитацию и создание Чечено-Ингушской Республики воспринял как личный праздник и радость по поводу возврата к принципам подлинно ленинской национальной политики. В дни 40-летия Советской власти я счел своей обязанностью выехать в вновь возрожденную Чечено-Ингушетию. Мои впечатления от поездки настолько противоречивы, что не дают возможность рассказать о них в обычном газетном очерке. Но рассказать надо.
С тем, что испытали чеченцы и ингуши при выселении и ссылке, рассказывать не имеет смысла. В ЦК, несомненно, имеются более полные и более точные и разносторонние материалы. Меня в 1-ю очередь поразила очень мало потускневшая обида, которую до сих пор ощущают и переживают чеченцы и ингуши, за те оскорбления, за те физические лишения, перенесенные ими за годы ссылки. И у интеллигенции, и у простых людей, у партийных и беспартийных, молодых и пожилых свято хранятся в памяти годы борьбы с российской контрреволюцией. В те годы Чечено-Ингушетия потеряла десятки аулов, на кладбищах выросли целые рощи шестов с флажками – знаков смерти в бою с белогвардейцами. Так, например, аул Алхан-Юрт только за два дня боя в апреле 1919 года потерял до 500 человек убитыми, а весь аул был ограблен и уничтожен. Память о славном прошлом, о тех годах, когда Чечня и Ингушетия с помощью русских товарищей, под знаменем нашей партии начала развивать национальную культуру, социалистическую по содержанию, – эти годы на века вошли в душу народа. И они не искоренились. А годы тяжелого изгнания еще более повысили значимость прошлого.
Возвращение горцев было актом мудрости ленинской национальной политики партии и величайшей гуманности. Как же шло и идет возвращение изгнанников, реабилитация оскорбленных народов?
Надо было, во-первых, подготовить русское население к предстоящему возвращению чеченцев и ингушей в родные селения. Эту подготовку под непосредственным руководством секретаря обкома КПСС Яковлева начали с передвижки воинских частей в те районы, куда приезжали изгнанники. И вообще Яковлев открыто заявляет, что возвращение чеченцев и ингушей – большая ошибка. При такой принципиальной политике обкома, естественно, русское население не только не было подготовлено к встрече изгнанников, но среди него широко развилось и укрепилось обывательское мнение и убеждение, что вообще чеченцы и ингуши – бандиты, воры, пособники Гитлера и пр. пр. Никакого противодействия этой провокационной болтовне ни партийные, ни советские органы не давали и не дают. Не было проведено и организационных мероприятий по встрече изгнанников. Ехали десятки тысяч семей – мужчин и женщин, стариков, детей и никакой встречи организовано не было. Их встречали только усиленные воинские части, милицейские мероприятия. А в результате народ нес жертвы – усилилась смертность, особенно детская.
С чечено-ингушской массой, разбросанной по Казахстану и Киргизии, тоже не было проведено ни агитационной, ни пропагандистской, ни организационной работы. Обком, руководимый Яковлевым, выполняет решения 20 съезда партии и ЦК таким образом, чтобы создать почву для дальнейшего межнационального конфликта. Так ряд ингушских селений – Базоркино, Ангушт и ряд других остались в границах Осетии. Зная о давней ингушско-осетинской вражде, почти погасшей в 20-х годах, это значит посеять национальную рознь там, где ее не было даже во время царизма.
Чеченцев пытаются подселять к казакам Сунженской и Терской линии, т. е. опять-таки разжигается полузабытая вражда казаков и чеченцев. То же самое на границе с Дагестаном. Там ряд селений заняты аварцами. К моменту прибытия чеченцев и ингушей аварцы не были выселены. Чеченцы расселились с семьями около своих же домов на снегу и затем за свои собственные деньги покупали у аварцев свои же дома. Все велось и ведется таким образом, чтобы вызвать эксцессы со стороны изгнанников и против партийно-советских мероприятий, и против тех, кто заселил их селения – осетин, аварцев, грузин, русских. И эти эксцессы были, есть, и, к сожалению, будут, если не изменится позиция и практика обкома партии по отношению к изгнанникам, если руководящие работники не поймут полностью ленинской национальной политики.
Организация Чечено-Ингушской республики удачно совпала с подготовкой к 40-летию Октябрьской революции. Восстановив политическую правду 1-ых лет революции в бывшей Терской области, обком партии нашел бы превосходный материал для цементирования дружбы между чеченцами и русскими, ингушами. Однако в подготовке к 40-летию шел по обычной бюрократической тропе с оглядкой «как бы чего не вышло», с чем или о ком разрешено говорить, а с кем или о чем нельзя говорить.
Я, активный участник революционной борьбы на Кавказе. Еще в феврале текущего года я послал в обком повесть о 1-ых годах революции в районе Грозного, и, главное, просил указать, в каком виде требуется мое участие в подготовке к сорокалетию. Обком молчал три месяца. Я вежливо напомнил о своем предложении. И опять 2 месяца молчания. Тогда я попросил ЦК партии напомнить обкому о необходимости хотя бы соблюдать простую вежливость. Только после этого обком сообщил, что моя повесть включена в план 1958 года, а о моем участии в подготовке 40-летия ни слова. И в то же время все грозненские организации широко пользовались услугами наглых спекулянтов или ловцов лавровых венков, не имеющих на то достаточных данных (Кучин, Михайлик, Привелов). В 1922 году Кучину было 12 лет, Михайлик – эсер, Привелов – рядовой самообороны.
В результате усилий этих, с позволения сказать, «ветеранов» в Грозном создана пьеса «Это было в Грозном» и в дни 40-летия поставлена в грозненском драмтеатре. И содержание пьесы, и ее постановка в грозненском драмтеатре – свидетельство позорного отношения обкома партии к истории революционной борьбы в Грозном и прилегающих районов, его непонимания сложности борьбы и партийной работы, которая велась здесь под руководством Кирова, Орджоникидзе, Анисимова, Гикало, Шерипова и многих других, сложивших кости за дело революции. Это незнание и непонимание прошлого, бюрократическое отношение к решениям 20 съезда и привело к тому, что ряд действий обкома оскорбляет национальные чувства и достоинство чеченцев и ингушей. Так, все горцы знают, что их выселение с Кавказа последовало по распоряжению Сталина и проведено жесточайшими мерами Берия. Хорошо помнят чеченцы и высказывание старого «покровителя» Кавказа времен Николая генерала Ермолова. Он в те времена сказал: «Я добьюсь того, чтобы не было ни одного чеченца». И пытался сделать это – сотни тысяч чеченцев живут сейчас в Турции и Сирии.
Уважая чувства глубоко оскорбленного народа, надо бы некоторые имена убрать с улиц и площадей города, хотя бы в музей. Нет, сброшенный памятник Ермолову был опять восстановлен, а в дни 40-летия улицу Красных фронтовиков переименовали в ул. Имени Сталина, а память о прошлом была уничтожена и уничтожен памятник Асланбеку Шерипову, стала безымянной и площадь Гикало, исчез памятник партизанскому отряду.
Я спросил секретаря Назрановского райкома партии, известно ли ему, когда возникла ингушская организация коммунистической партии, и кто был ее основателем. Он этого не знал. Не знает и обком партии и не интересуется историей борьбы нашей партии за горскую бедноту, за отрыв от засилья кулаков и мулл. Но нельзя вырвать из памяти народа страницы его славного прошлого, нельзя вырвать имена его героев. Народ о них слагает песни и легенды. Чечено-ингушский народ и те русские, которые вместе с ними боролись с белогвардейцами, помнят свое прошлое и очень его ценят. Я спросил секретаря обкома Фоменко, ведающего отделом пропаганды, известна ли ему могила Асланбека Шерипова и в каком она в состоянии? Он посоветовал обратиться в музей краеведения. Я поехал в горы, и там простые горцы привели меня на могилу 1-го чеченца-коммуниста, погибшего еще в 1919 году за советскую власть. Могила заросла бурьяном…
Группа чечено-ингушских работников, глубоко заинтересованных в сохранении исторической правды, выдвинула ряд предложений для увековечивания исторических имен, дат и мест. Обком партии обычным канцелярским путем передал эти предложения на рассмотрение оргкомитета ЧИАССР, а оргкомитет в день 40-летия не прибил ни одной мемориальной доски под предлогом, что вопросы надо согласовать с центром. В дни 40-летия вышла только одна брошюра «Воспоминания бывшего командующего Сунженской линии тов. Дьякова». Но была из каких-то личных интересов задержана книга, характеризующая деятельность штаба Гикало и его сподвижников. Боязливость, оглядка на «центр», работа по шаблону, по штампам характерна для обкома и оргкомитета. Характерно, что когда простые люди Чечни и Ингушетии узнали о приезде в Грозный бывшего помощника Гикало, 1-го военкома Чечни, очень многие стремились повидаться с ним, хотя бы просто пожать руку. А председатель оргкомитета тов. Гайрбеков не пожелал даже принять меня для беседы по ряду вопросов, связанных с национальным достоинством чеченцев и ингушей, материальным устройством возвращенных и прочее. Так мне хотелось бы его спросить:
1. Что делает оргкомитет для ликвидации такого дикого положения, когда приезжий покупает за собственные деньги свою же саклю у того, кто поселился в ней за время отсутствия хозяина?
2. Почему исконно ингушские селения Базоркино и ряд других остались в Осетии?
3. Почему казаков сунженских станиц, переселившихся в глубь Чечни, оставляют на месте, а возвращающихся чеченцев заставляют строиться в станицах? Это что, особый вид национальной политики или метод быстрой ассимиляции чеченцев?
4. Почему оргбюро не смогло взять на себя такую «великую» ответственность, как, например, в дни 40-летия на месте бывшей слободы Воздвиженской, исторической во многих отношениях, поставить обелиск с мемориальной доской?
И еще ряд «почему», но Гайрбеков не пожелал их выслушивать, потому что на них трудно ответить (без краски стыда за свою роль в реабилитации собственного народа, нормального устройства возвращенцев).
Я должен отметить, что возвращающиеся чеченцы и ингуши у всякого не предубежденного человека вызывают чувство глубокого уважения к ним. Их любовь к родным ущельям и долинам может служить прекрасным образцом любви к своей Родине, к истории своего народа, к своим памятникам и могилам. Многие возвращающиеся везут кости родственников, умерших в Казахстане, к себе на Родину, чтобы похоронить их в родной земле. При приезде мужчины и женщины становились на колени и целовали родную землю, вознося молитвы за тех, кто разрешил вернуться к могилам отцов. Первое дело, за которое принимались возвращенцы – очищение захламленных кладбищ, восстановление изгородей, приведение в порядок могил отцов и дедов. А бывший председатель ревкома с. Алхан-Юрт Денильханов первым делом взял под охрану полуразрушенный памятник погибшим бойцам в 1919 году, поставленный по указанию Калинина и Ворошилова.
Так как большая часть домов разрушена, то чеченцы и ингуши принялись за новое строительство. Количество новых домов и качество постройки, учитывая, что с приезда первых семей прошло всего полгода, вызывает восхищение. В культурном росте за время выселения Чечено-Ингушетия, конечно, деградировала. Но уже и то, что сохранилось, и те новые стремления, которые выявляются среди старшего поколения, дают основания считать: чечено-ингушский народ – вольнолюбивый и смелый, трудовой и одаренный, при умном и чутком руководстве быстро залечит тяжелую общественную травму и внесет драгоценные крупицы социалистической культуры в общественный фонд народов страны Советов.
А.Костерин, Москва-69, Трубниковский 19, кв.18. (письмо приведению с незначительными сокращениями)
Об авторе письма. Костерин Алексей Евграфович - бывший помощник Николая Гикало, первый военком Чечни, честный и неравнодушный человек. Он, как и многие, верил в ленинские идеалы, и, видя, как попираются заявленные ценности, не стал молчать. Хочу подчеркнуть тот факт, что в конце жизни он, полностью разочаровавшись в партии, сдал свой партбилет.
Костерин Алексей Евграфович (17.03.1896, село Нижняя Бахметьевка Саратовской губернии — 10.11.1968, Москва). Родился в семье рабочего-металлиста, изобретателя-самоучки. Старшие братья К. были большевиками с дореволюционным стажем. В 1915 окончил реальное училище в г. Петровске Саратовской губернии, работал журналистом. В 1916 жил в Москве, учился в Народном университете Шанявского, участвовал в профсоюзном движении. В январе 1917 арестован по обвинению в принадлежности к партии большевиков, освобожден из заключения после Февральской революции. В 1917—1922 — на Северном Кавказе и в Закавказье. С января 1918 — член партии большевиков, активный участник Гражданской войны (Баку, Грозный, Тифлис, Северный Иран, Владикавказ). В начале 1920 — военный комиссар Чечни, затем секретарь Кабардинского обкома РКП (б). В марте 1922 исключен из партии за пьянство.
В 1922—1936 жил в Москве, занимался художественной литературой и журналистикой. Был членом литературных групп “Молодая гвардия”, “Октябрь”, “Кузница”, “Перевал”, в 1924 выпустил первый сборник рассказов. Был корреспондентом московских газет “На вахте”, “Гудок”, “Известия”. С 1935 — член Союза писателей СССР. В 1936—1938 работал в Магадане в газете “Советская Колыма”.
6.05.1938 был арестован, Особым совещанием при НКВД СССР как “социально-опасный элемент” приговорен к пяти годам исправительно-трудовых лагерей, отбывал срок на Колыме, затем два года работал там вольнонаемным рабочим. В 1945—1953 жил в станице Усть-Медведицкой Ростовской обл., затем в Саратове, работал воспитателем в детдоме, рабочим сцены. В 1953 вернулся в Москву, работал киоскером и книгоношей. В марте 1955 реабилитирован Верховным судом СССР, в 1956 восстановлен в Союзе писателей. Печатал в московских журналах воспоминания об Артеме Веселом (Слово должно сверкать // Новый мир. 1963. № 11), Велемире Хлебникове (Русские дервиши // Москва. 1966. № 9). Сборник рассказов о Колыме “По таежным тропам” (1964) был изуродован цензурой.
Восстановление в партии продолжалось три года (1956—1959). В 1957 начал общественную и правозащитную деятельность, написав письмо Н. Хрущеву с критикой политики партии по отношению к чеченскому и ингушскому народам, репрессированным при Сталине. Письмо получило широчайшее распространение среди народов Кавказа, возвращавшихся из ссылки. Много лет занимался восстановлением справедливости по отношению к чеченцам и ингушам, неоднократно обращался по этому поводу в высшие партийные инстанции, подвергался за это обыскам и допросам в КГБ.
В середине 1960-х в Москве вокруг К. и его друга, старого большевика С. Писарева, сформировался кружок инакомыслящей молодежи (В. Павлинчук, Г. Алтунян, И. Яхимович), противопоставлявших современную советскую действительность “ленинским заветам”. В 1966 к кружку присоединился П. Григоренко, называвший К. своим учителем.
В 1966—1967 К. неоднократно выступал на партийных собраниях московских писателей с резкой критикой ресталинизации. Подписал письмо девяти старых большевиков ХХIII съезду КПСС с просьбой вернуться к революционным идеалам и целям (март 1966). Настойчиво, но безуспешно обращался в партком Московского отделения Союза писателей и в Правление Союза писателей с предложением увековечить память писателей, погибших в годы культа личности, мемориальной доской (январь—апрель 1967).
В мае 1967 написал и распространил в самиздате статью “О малых и забытых” (о народах, репрессированных при Сталине), с которой началась активная диссидентская деятельность К. Он становится одной из заметных фигур в движении за реабилитацию и возвращение крымских татар на родину. В июле 1967 написал “Открытое письмо Шолохову М.А.” с критикой его ретроградных взглядов на литературу и политику (после этого письма партком Московского отделения Союза писателей возбуждает против К. персональное дело). В 1967—1968 подписал и написал более 10 правозащитных документов: принял участие в петиционной кампании вокруг “процесса четырех”, подписал “Письмо Консультативному совещанию коммунистических и рабочих партий в Будапеште” (13.02.1968), с просьбой предоставить ему и Григоренко как представителям “коммунистической оппозиции” в СССР возможность выступить на его заседании; подписал письмо к Президиуму Консультативного совещания коммунистических и рабочих партий в Будапеште о политических процессах в СССР и дискриминации малых наций (24.02.1968).
В конце февраля 1968 у К. произошел инфаркт, после которого ему уже не суждено было поправиться. Но, несмотря на болезнь, он по-прежнему активно занимается правозащитной деятельностью. Совместно с Григоренко в марте 1968 написал “Открытое письмо о ресталинизации”.
Написал (март—май 1968) открытое письмо “Раздумье на больничной койке” с размышлениями о судьбе партии. Менее чем за месяц до ввода войск в Чехословакию (28.07.1968) совместно с Григоренко написал открытое письмо “К членам коммунистической партии Чехословакии” (подписано также Павлинчуком, Писаревым, Яхимовичем), в поддержку Пражской весны. 29.07.1968 письмо было передано в Посольство ЧССР в Москве.
29.09.1968 написал в соавторстве с Григоренко обращение ко всем советским людям и к прогрессивной общественности мира в защиту участников “демонстрации семерых”. В октябре 1968 подписал “Обращение восьми” в Московский городской суд по поводу процесса над демонстрантами.
17.10.1968 партком Московского отделения Союза писателей заочно рассмотрел персональное дело К. и исключил его из партии. 24 октября К. написал письмо в Политбюро ЦК КПСС с протестом против нарушений Устава КПСС, допущенных при его исключении, и сообщил о выходе из партии, приложив свой партбилет. 30 октября он был исключен из Союза писателей СССР. Через несколько дней К. скончался. Церемония кремации в крематории Донского монастыря превратилась в правозащитный митинг, на котором с яркими речами выступили Григоренко, Р. Джамилев, Л. Петровский, П. Якир, А. Якобсон и др. Прах К. захоронен в колумбарии Донского монастыря.
