О численности населения Чечни в июле 1999 г. (к началу нового кавказского конфликта)

Надо отметить, что с численностью населения Ингушетии много неясного. А вопрос о числе обитателей Чечни может напрямую зависеть от количества жителей Ингушетии. Если бы, как это следует из оценок Госкомстата, в 1998 г. в Чечне и Ингушетии жили в общей сложности 1.110 тыс. чел., то это означало бы, что численность населения Чечни в середине 1999 г., возможно, была близка к 900 тыс. чел. Потому что в настоящее время на территориях, фактически входящих в Ингушетию, вряд ли может проживать более 220-230 тыс. чел. помимо новых беженцев из Чечни: число постоянных жителей районов, фактически входящих в Ингушетию, не может превышать 190-195 тыс. (с учетом уменьшения естественного прироста в 90-е годы и эмиграции из республики); добровольная иммиграция в Ингушетию из других регионов РФ и стран СНГ в 90-е годы не превысила нескольких тысяч (в 1989 г. в СССР за пределами ЧИАССР и Северной Осетии было зарегистрировано 40 тыс. ингушей; часть их вернулась на родину); а общее количество беженцев из Северной Осетии-Алании, находящихся до сих пор в Ингушетии, и беженцев из Чечни, оставшихся в Ингушетии после первой чеченской войны, составляет, по разным оценкам, 17-35 тысяч. [По данным Федеральной миграционной службы (ФМС), на 1 января 1999 г. в Ингушетии на учете состояло 34.983 беженца. 10 ноября на пресс-конференции в Москве Аушев заявил, что общее число беженцев из Чечни и из зоны осетино-ингушского конфликта в Ингушетии достигает 201.258 чел. В том числе беженцев из Чечни — 184.430. По другой интерпретации 184.430 — это только лишь те, которые “оказались на территории Ингушетии в результате последней чеченской кампании”. (“Новые известия” и “Независимая газета” за 11 ноября). Это означает, что в Ингушетии — примерно 17 тысяч то ли беженцев из Осетии, то ли вместе взятых беженцев из Осетии и “старых беженцев” из Чечни. Судя по данным, приведенным Аушевым 22 ноября в программе “Герой дня”, речь должна идти о втором варианте]. 

Столь высокая оценка числа жителей Ингушетии в 1998 г., как 313 тыс., могла образоваться разве что за счет учета в составе населения Ингушетии жителей чеченской части бывшего Сунженского района ЧИАССР; а также за счет того, что из населения Ингушетии “забыли” вычесть несколько десятков тысяч беженцев первой чеченской войны, вернувшихся после окончания военных действий в Чечню. 

Российские статистики (основываясь непонятно на чем) публикуют весьма подробные данные о населении Чечни. Например, о распределении численности постоянного населения по полу и основным возрастным группам на 1 января 1998 г. : 

Конечно, сама по себе точность данных (до 1 человека) нереалистична; было бы неплохо, если бы эти сведения соответствовали действительности хотя бы с точностью до 10 тысяч. Но в целом половозрастная структура населения Чечни выглядит более или менее правдоподобно. Значительная нехватка мужчин в Чечне (очевидно, прежде всего тех, кто — в трудоспособном возрасте) является, конечно, результатом не столько военных потерь, сколько того, что среди чеченцев, живущих постоянно или временно вне Чечни, мужчин намного больше, чем женщин. 

То, что в Чечне, несмотря на выбытие подавляющего большинства “европейцев”, оставалось к началу нового конфликта 750-900 тыс. жителей, представляется вполне вероятным и может быть подтверждено следующими выкладками. 

По данным переписи 1989 г., на нынешней территории Чечни проживали примерно 755-760 тыс. вайнахов и более 30 тыс. представителей других мусульманских народов. Возможно, общая численность мусульманских народов Чечни достигала 800 тыс. На протяжении послевоенного времени численность советских южных мусульманских народов увеличивалась со скоростью, существенно превышавшей в среднем 2% (а зачастую и 3%) в год. Например, по официальным данным переписей, число вайнахов в СССР увеличилось в 1979-89 гг. на 27%. 

В 90-е годы показатели рождаемости и естественного прироста мусульманских народов РФ (особенно — южных) также очень сильно отличаются от показателей восточных славян. У славян ежегодно число смертей примерно на 1 млн. превышает число рождений. У мусульман же отмечается значительный естественный прирост, хотя и не столь большой, как в прежние времена. Естественный прирост мусульманских народов Чечни (превышение рождаемости над тем уровнем смертности, который был бы, если бы не гибель населения в результате военных действий) наверняка превысил за 1989-99 гг. 15%; вполне вероятно, он достиг 20%. В абсолютных показателях естественный прирост мусульманских народов Чечни составил не менее 120 тыс.; скорее он был близок к 150 тыс. чел. Соответственно, если бы не было военных потерь и эмиграции, то численность мусульманских народов Чечни летом 1999 г. могла быть близка к 950 тыс. 

Военные потери среди них наверняка не превысили 5-7 тыс. убитыми среди боевиков и 5 тыс. — среди мирных жителей. Повышенная смертность среди мусульманских народов Чечни от ухудшения условий жизни в результате войны 1994-96 гг. и ее последствий вряд ли превысила 20-30 тыс. 

Конечно, эти оценки своей “незначительностью” могут вызвать удивление у некоторых читателей, привыкших к заявлениям о 100 тыс. погибших в войне 1994-96 гг. Поэтому надо напомнить, что оценка в 100 тыс. ничем не обоснована, а помимо нее существует еще и оценка в 20 тыс. 

Российские военачальники определяли число убитых боевиков более чем в 18 тысяч. Но надо учитывать, что чеченцы оценили свои потери как немногим более 1 тыс. убитых, а российская армия имеет давнюю традицию значительного преувеличения боевых потерь противника (например, во время русско-турецких войн такое преувеличение измерялось порой десятками раз). Конечно, чеченские оценки в данном случае выглядят заниженными, но все же число убитых боевиков, вполне вероятно, не достигло 5 тыс. 

При штурмах, обстрелах и бомбежках станиц и аулов число погибших мирных жителей (если таковые вообще были) измерялось в каждом случае единицами или десятками. Очевидно, большинство потерь мирного населения пришлось на жителей Грозного. При этом, во-первых, не факт, что число убитых там превысило 10-15 тысяч; во-вторых, во время боев в городе пострадало прежде всего население центральных кварталов Грозного, среди жителей которых доля европейцев и представителей других немусульманских народов в конце 80-х годов достигала 70-75%. 

Таким образом, если бы не эмиграция, то численность мусульманских народов Чечни в 1999 г. была бы около 900 тыс. чел. или чуть больше. Даже если использовать более высокие оценки военных потерь, итог мало изменится. 

Есть разные данные о том, сколько осталось в Чечне немусульман (прежде всего, восточных славян и армян). Московские авторы дают оценки и в 20, и в 50 тысяч. Масхадов говорит, что “русское население” Чечни (вряд ли Масхадов относит армян или грузин к “русскому населению”) составляет 100 тыс. чел. (“Независимая газета”, 1 октября). В 1989 г. в Чечне жило около 285 тыс. славян. Из 147.232 вынужденных переселенцев из Чечни, зарегистрированных ФМС на 1 января 1999 г. (при этом в 1998 г. таковых зарегистрировано 13.007), примерно 110-115 тыс. были славянами. Однако большое число славян и представителей других народов, вынужденных покинуть Чечню (особенно тех, кто сделал это до 1995 г.), не попало в статистику ФМС. Так что остается только гадать, сколько же осталось в Чечне немусульман. Но в целом получается, что если бы не было эмиграции мусульман, то число обитателей Чечни летом 1999 г. находилось бы где-то в интервале 900 тыс. — 1.050 тыс. 

В 70-80-е годы из ЧИАССР эмигрировали не только европейцы, но и вайнахи. Из данных переписей следует, что в 1979-89 гг. нетто-эмиграция вайнахов из ЧИАССР могла составить тысяч 50. (И в результате в 1970-89 гг. число чеченцев, постоянно живших в Ставропольском крае, возросло в 3,4 раза, в Астраханской области — в 5,5 раза, в Ростовской области — в 6,8 раза, в Волгоградской области — в 13,7 раза, в Тюменской области — в 33,7 раза. В этих 5 регионах число постоянно живших чеченцев выросло в 1970-89 гг. с 9,3 тыс. до 55,8 тыс., т.е. в 6 раз.). 

А вот насколько велика была эмиграция из Чечни вайнахов в 1989-99 гг. — это очень большой вопрос. “Коммерсант” (за 2 октября) приводит слова “председателя законодательной палаты чеченского парламента созыва 1996 года” Алавдинова о “500 тысячах покинувших республику чеченцев” (непонятно, правда, за какой период покинувших; ибо в 1989 г. в СССР за нынешними пределами Чечни проживали более 230 тыс. чеченцев, в том числе более 170 тыс. — в РСФСР; а с учетом естественного прироста и волны беженцев в августе-сентябре 1999 г. было бы достаточно эмиграции из Чечни 100-120 тыс. чеченцев с 1989 г. до лета 1999 г., чтобы можно было говорить о “500 тысячах покинувших республику чеченцев”.). Путин говорит о 550 тыс. чеченцев, покинувших Чечню “за последние годы”. 

Вполне понятно, почему используются столь высокие оценки числа чеченцев, эмигрировавших за последние годы из Чечни. В этом случае можно было бы представить лидеров, избранных на съездах чеченской диаспоры, в качестве “руководителей всех российских чеченцев”, и постараться добиться от них той самой “просьбы чеченского народа об освобождении Грозного от бандитов”, о которой говорили маршал Сергеев и другие. Или же в качестве “руководителей всех российских чеченцев” можно было бы представить тех московских чеченцев, которые уже согласились сотрудничать с федеральной властью. Однако на чем основаны эти удивительные оценки — 500 или 550 тыс. недавно эмигрировавших из Чечни чеченцев? Было бы неплохо, если бы их авторы представили какое-нибудь разумное обоснование. Скажем, данные о количестве осевших на постоянное жительство во всех регионах РФ выходцев из Чечни — естественно, с разбивкой этих данных по регионам. 

Для справки: из 978.426 вынужденных переселенцев, состоявших на учете ФМС на 1 января 1999 г., чеченцев было 10.995. Причем, вероятно, не все они вышли из Чечни. За 1998 г. в качестве вынужденных переселенцев было зарегистрировано 2.026 чеченцев. 

Не исключено, конечно, что эти 500-550 тыс. — не совсем выдуманные оценки, а нечто вроде сводки данных местных чеченских общин. Ну так в этом случае надо учесть склонность представителей многих народов к значительному преувеличению как общей численности своих соплеменников, так и в особенности численности общин в диаспоре. Поэтому все эти утверждения о том, что число чеченцев, живущих на территории РФ вне Чечни, составляет 3/4 млн. (не считая последней волны беженцев), что в Москве, якобы, уже сейчас проживают 100 тысяч чеченцев и т.д., выглядят не слишком реалистичными. Все-таки переселение чеченцев с территории Чечни в другие регионы РФ тормозилось в последние годы тем обстоятельством, что как власти, так и местное население рассматривали их в качестве “иностранцев”, причем весьма враждебных. 

В целом же можно отметить, что исчерпывающих данных о числе переселенцев из Чечни в другие регионы РФ нет; перепись населения, на основе которой можно было бы оценить примерное количество мигрантов, российские правители решили не проводить в 1999 г. Мне не известны никакие документы, подтверждающие нынешние оценки российских руководителей. Максимально возможной представляется оценка в 150 тыс. чеченцев и ингушей, эмигрировавших из Чечни в другие регионы РФ начиная с 1989 г. и до августа 1999 г. (эмиграция из Чечни в другие страны измерялась очень немногими десятками тысяч). Поэтому я и предполагаю, что в Чечне к августу 1999 г. было не менее 750 тыс. жителей. 

Кстати, вышеупомянутое заявление Кошмана (о том, что на территории, контролировавшейся федеральным руководством к 13 ноября, проживает 140 тыс. чел.) в некоторой степени подтверждает предположение о том, что до начала нового конфликта число жителей Чечни было ближе к 750-900 тыс., нежели к 350 тыс. К 13 ноября под контролем федеральной власти были населенные пункты, в которых в 1989 г. проживало, вероятно, не более 250 тыс. чел. [В трех районах — Наурском, Шелковском, Надтеречном — в 1989 г. было зарегистрировано 127,1 тыс. наличного населения. В Гудермесе — 38,1 тыс. В Гудермесском районе, часть которого к 13 ноября перешла под контроль “федералов”, в 1989 г. было 45,1 тыс. жителей (без Гудермеса). Число обитателей населенных пунктов Сунженского, Грозненского, Ачхой-Мартановского районов, контролировавшихся 13 ноября “федералами”, измерялось в 1989 г. немногими десятками тысяч.]. 

К тем 140 тысячам, о которых говорил Кошман, надо добавить несколько десятков тысяч беженцев новой войны, находившихся 13 ноября в Ингушетии и других местах. [Например, если верить сведениям, приведенным в N 45 “Общей газеты” (за 11-17 ноября), со ссылкой на руководителя миграционной службы Сунженского района Ингушетии, то из примерно 50 тыс. беженцев, находившихся в начале ноября в этом районе, 20 тысяч были из Ассиновской и Серноводска (вообще-то, по данным переписи 1989 г., в этих двух населенных пунктах было всего 15 тыс. жителей, но данный руководитель мог иметь в виду беженцев не только из них, но и с окрестных земель). Иначе говоря, если верить этому сообщению, то большинство жителей чеченской части бывшего Сунженского района ЧИАССР временно переместилось в его ингушскую часть и все еще не желало возвращаться домой (“...Вернуться хотят пока только 40 человек, остальные чего-то ждут, боятся, наверное”.). И в других районах Чечни, перешедших под контроль “федералов” ко времени выступления Кошмана, отсутствовали десятки тысяч новых беженцев]. А кроме того, по сообщениям СМИ, тысячи или десятки тысяч жителей из контролируемых “федералами” районов находятся в настоящее время по ту сторону линии фронта. И все это означает, что общее население земель, контролировавшихся к 13 ноября “федералами”, могло составлять в начале августа 1999 г. более 3/4 от уровня его численности в 1989 г. 

Надо иметь в виду, что недооценка числа обитателей Чечни может вызвать вполне конкретные негативные военные и политические последствия (помимо уже упомянутой недооценки количества беженцев). Например, военные руководители демонстрируют уверенность в том, что на не контролируемой “федералами” территории Чечни осталось очень мало жителей, среди которых, однако, десятки тысяч боевиков. А это может привести к тому, что летчики и другие военнослужащие из российской группировки в Чечне станут воспринимать в качестве боевиков или ближайших их родственников вообще всех людей, живущих на не контролируемой пока территории. 

Вследствие этого удары будут наноситься без разбора, погибнут тысячи мирных жителей, а это в свою очередь может вызвать мощное сопротивление со стороны чеченцев, гибель большого числа российских военнослужащих и мирных жителей остальной территории РФ (при контратаках террористов), а в результате — дестабилизацию обстановки в России в целом. И в конечном счете может получиться нечто вроде введения чрезвычайного положения во всей стране. 

Владимир Гривенко

checheninfo.ru