Осетино-вайнахские этнокультурные связи . Б.А. Калоев

Зарождение осетипо-вайнахских этнокультурных контактов следует относить, видимо, 1{ IV в. н. э.— эпохе появления па Кав­казе алан и активному политическому и культурному влиянию их на местные народы. Эта важная историко-культурная проб­лема — длительное взаимодействие алан, иранцев по языку и культуре и коренных обитателей Северного Кавказа — в истори­ческой литературе до сих пор остается малоизученной. Отдельные ее аспекты рассматривались лингвистами и археологами'. Предметом специальных исследований дореволюционных и советских авторов стали исторические и культурные связи осетин с пародами соседних районов Кавказа — балкарцами, карачаевцами, абхазами, грузинами — сванами и мегрелами 2.

В данной работе предпринята попытка рассмотреть этнокультурные связи осетин с народами восточной части Северного Кав­каза—вайпахами (чеченцами и ингушами), проявляющиеся в материальной и духовной культуре, обычаях, верованиях, в эпо­се. Такая культурная общность — результат не только этнокультурных связей этносов. Во многом она объясняется сходством прнродно-географических условий, участием в этногенезе осетин и вайнахов общих этнических компонентов — древпекавказского и иранского. Но это особая тема исследования. Нас же интересуют общие черты в культуре осетин и вайнахов как результат их давних этнокультурных связей (хотя вполне четко определить именно этот культурный пласт не всегда удается).

В основе настоящей статьи — свидетельства нарративных источников преимущественно XVIII—XIX вв., а также полевые материалы, собиравшиеся автором на Северном Кавказе в течение многих лет (начиная с 1950-х годов) экспедиционной работы.

Сходство элементов материальной и духовной культуры вайнахов и осетин, их обрядности, верований давно отмечено мно­гими бытописателями прошлого. Грузинский географ XVIII в. Вахуштп, хорошо знакомый с жизнью горцев Центрального Кав­каза, писал, что ингуши и чеченцы «одинаковы с овсами (осетинами.— Б. К.) верованиями, нравами, поступками, обычая­ми» 3. На культурную общность осетин и вайнахов (главнымобразом ингушей) обратил внимание А. М. Шегрен. Не исклю­чено, что отмеченная культурная общность осетин и ингушей была главной причиной создания в 1774 г. Духовной комиссии для восстановления христианства, действовавшей в среде именно этих двух народов''.  

В XIX в. П. И. Грабовский, хорошо знавший быт чеченцев и ингушей, в своей работе привел множество фактов осетиио-вайнахских параллелей в дохристианских верованиях (боя^ества, культы, празднества), обрядах и обычаях, фольклоре, в нартских сказаниях; он же обратил внимание на общие черты в погребальных и крепостных сооруя?ениях этих народов5. Такого я^е рода сведения приводят в своих работах В. Ф. Миллер в, Б. Дал-гат7, Г. Вертепов и другие, изучавшие быт и культуру осетин и вайнахских народов. Г. Вертепов, например, характеризуя этнокультурные контакты осетин и ингушей Джерахского ущелья, уходящие, по его словам, в глубь веков, отмечал, в частности, что у них «свадебные обычаи, обряды во время родов, при выборе имени для ребенка и т. п. ... почти совершенно одинаковы». Он объяснял такую общность смешанными осетино-ингушскими браками, которые действительно были очень распространены меясду осетинами и ингугаами-дя?ераховцами. «Занести именно эту категорию обычаев и обрядов к ингушам,— пишет он,— могли только невесты и матери: если бы заимствование обычаев было результатом внешних сношений двух племен, то оно сказалось бы скорее в других сферах жизни» 8.

Из работ советских исследователей по этнографии вайнахов преяеде всего следует назвать работу Л. П. Семенова, в которой обстоятельно раскрыты многие элементы материальной и духовной культуры ингушей, путем сравнительного анализа выявлены общие черты с культурой осетин. По мнению автора, приведенный им обширный материал «ярко свидетельствует о давности и глубине культурного и экономического общения Ингушетии и Осетии» 9.

Осетины издавна называют ингушей двумя именами: мгехъ-хъкл и хъулгъа, чеченцев — цкцхйнаг. Более вероятно, что этно­ним махъхъял, которым осетины называют ингушей ущелья Армхи — по-осетински р. Махъхъхлдон, появился у них раньше этнонима хъулгъа (от самоназвания ингушей г1алг1ай). Этноним хъулгъа, возмояшо, возник в осетинском языке с переселе­нием ингушей на равнину, но не получил широкого распространения. Чаще всего именем хъулгъа называли страну ингушей. «Он из хъулгъа» означало, что он из Ингушетии. В настоящее время название хъулгъа почти исчезло из осетинского языка и осетины называют ингушей этнонимом махъхъхл.

Этимология этого этнического названия интересно показана А. Н. Генко в его работе «Из культурного прошлого ингушей». «Эрзий (Арзии), т. е. с. Эрзи (в ущелье Армхи.— Б. Л*.),—пишет он,—значит по-ингушски «орел», а махъхъал, по объясне­нию некоторых ингушей,—название птицы вроде орла; в чеченском ... (по Услару) — орел, махъхъал, коршун»10. Ограничи­ваясь этим указанием, можно полагать, что название махъхъал сначала было воспринято соседними осетинами-тагаурцами, а от них — жителями других районов Осетии. Чеченцы и ингуши на­зывают всех осетин х1ири, т. е. именем этнической группы осе-тин-иропцеви, с которой вайнахи веками соседствовали и обща­лись.

Отражение слолшых этногепетических процессов, происходивших в древности в пределах Центрального Кавказа, мы находим в исторических преданиях осетин и ингушей. «Как мы можем резонно полагать, первое проникновение иранской речи на Се­верный Кавказ,— пишет Е. И. Крупнов,— приходится на VII— VI вв. до п. э. ...Этим было положено лишь начало языковой ирапизации некоторых групп местного кавказского населения»52. Этот процесс был длительным и сложным, что в какой-то мере подтверждается археологическими материалами13. Можно полагать, что отзвуки такого рода событий, в частности миграций алан на восток, отразились в осетинских преданиях. В одном из них повествуется о поселении в центре Куртатинского ущелья по р. Фиагдон братьев Курта и Тага — родоначальников Куртатинского и Тагаурского обществ Осетии, вышедших из соседне­го Алагирского ущелья (крупный центр алан-осетин). В Ала-гирском ущелье в средние века жили древние осетинские роды, в их числе и знаменитая фамилия Царазоновых — потомки ле­гендарного Ос-Багатора, от которого ведут свое происхоягдение многие фамилии Северной и Южной Осетии14.

На новом месте, гласит предание, Курта и Тага не поладили. Расставшись с братом, Тага занял новые земли, простирав­шиеся на восток. В предании, записанном в 70-х годах XIX в., -умалчивается о прежних обитателях этих мест, об их судьбе. Мояшо предполагать, что в предании отразились факты мигра­ций алан на восток. Аланские захоронения раннего средневе­ковья, открытые в ряде горных и предгорных районов Чечено-Ингушетии, в том числе в Дл<;ерахском ущелье, также свиде­тельствуют в пользу такого мнения'5.

После монголо-татарского нашествия на Северный Кавказ существенно изменилась этническая карта этого региона. Л. П. Се­менов, основываясь на сравнительном анализе памятников материальной культуры ингушей, считает, что именно в этот период последние мигрировали из густонаселенного ущелья р. Ассы на запад, где со временем возникла богатая башенная, скле-повая и храмовая культура (селения Лейлаг, Хани, Эрзи, Лежг

«Основываясь на этих данных,— пишет Л. П. Семенов,— можно с уверенностью сказать, что древние обитатели Ассин-ской долины в поисках новых мест для поселения в большом количестве продвигались к западному району, представлявшему по сравнению с восточным благоприятные условия для хозяйственной и культурной жизни в связи с близостью к важному торговому пути, соединявшему Северный Кавказ с Закавказьем» '". Заселение ингушами указанных районов в послемонгольский пе­риод, их взаимоотношения с соседними осетинами нашли отражение и в некоторых героических сказаниях ингушей. Чах Ахриев впервые использовал собранные им народные ингушские предания в качестве источника по истории ингушских селений. «Когда жить стало тесно,—пишет он,— галгаевцы начали выселяться в долину (Джерахское ущелье.— /). К.)». По его словам, первым в этих местах поселился галгаевец Леван, основавший с. Джерах, в которое поселились две осетинские фамилии — Ду­ровы и Хаматкановы. Далее в предании говорится, что потомки Левана, чувствуя, что «стало тесно жить... расселились к запа­ду и построили аулы Пятеш и Фартауг». Их примеру последовали и Дуровы, которые, уйдя на запад, основали там «Верх­ний и Нижний Озми» 17.

На миграцию ингушей из ущелья Ассы в соседние западные районы указывает и героическое сказание о Колой-Каите, счи­тающемся родоначальником ингушской фамилии Калоевых.

Итак, с переселением ингушей в Дяшрахское ущелье и в до­лину Терека возник целый ряд смешанных осетино-ингушских сел, развивались родственные связи между осетинами и ингуша­ми. Насколько сильна была дружба менаду этими народами по­вествует одно из ингушских преданий, приводимое Г. Вертепо-вым: «На земле джераховцев,— говорится в предании — яшла тогда значительная часть их западных соседей-осетин, с которыми они были в самых друя?ественных отношениях. Д;керахов-цы и осетины вместе собирали плату за проезд через Дарьяль-ское ущелье с проходивших караванов и мирно делили ее среди окрестного населения, на котором лен^ала обязанность следить за исправностью дороги». При этом автор добавляет: «Достойно замечания, что у осетин деньги получал только привилегированный класс — алдары (феодалы.— Б. К.), а у дя^ераховцев как правители, так и остальные классы получали поровну 18.

По данным других ингушских преданий, записанных в 1920-х годах Л. П. Семеновым, многие осетинские фамилии не только друяшли с ингушскими, но и находились в родственных отно­шениях. Так, осетины Гуриевы, жившие в с. Саниба, имели родственников-ингушей в с. Фуртоуг. Обе фамилии — осетинская и ингушская — обменивались взаимными визитами во время се­мейных торжеств (свадьба, похороны, рояедение первенца), по­долгу гостили друг у друга. Осетии из фамилии Гуриевых, умерший в с. Фуртоуг, мог быть похоронен в этом яге селе, и наоборот. Интересно, что в с. Саниба некоторые подземные склепы называют ингушскими. Ингушские фамилии Хаматкано-вых и Дуровых родиной своих предков считают с. Тменикау Тагаурского общества '9.

Ваяшейпшм источником для определения территории расселения алан-осетин и предков современных вайнахов является доаланская топонимика. Отметим лишь, что из 8326 зафиксированных А. Д. Цагаевой топонимов на территории Северной Осе­тии названия, объясняемые из осетинского языка, составляют 7012. Часть названий (72) А. Д. Цагаева относит к древнекав-казскому пласту. Значительное число таких названий имеется и на территории Восточной Осетии — в Санибанском, Кобаиском, Даргавском и других ущельях вблизи Чечено-Ингушетии. Например, топонимы Анах, Асух, Абуантх, Гхмбыз, Пурт, Чиаш, Хиах, Ххбал и т. д., не объясняемые из осетинского языкаы. В этих же районах имеются топонимы явно вайнахского проис-хояедения. Таковы, например, названия с. Ламардои, первая часть которого означает в ингушском «горец», и горы Тбау — «притаиться» (Таба), находящихся в Даргавском ущелье21. Под именем Ламардон были известны два селения: Хусар (Южный) Ламардон и Цхгат (Северный) Ламардон, знаменитые своими башенными постройками. Гора Тбау имела своего покровителя — Уацилла (бога хлебных злаков), отчего она называ­лась Тбау-уациллайы хох (гора по имени Тбау-уацилла). На ней находилось святилище Уацилла, почитавшееся ягателями Дар-тавского ущелья. Здесь устраивались н?ертвоприношения и со­вместные пиршества в определенный день года.

Возможно, что в древнекавказском пласте топонимии Осетии имеется немало других ваинахских названий, ояшдающих своего объяснения. С другой стороны, весьма ваншым для данной темы является изучение алаио-осетинских топонимов на территории Чечено-Ингушетии. Однако вопрос этот остается до сих пор вне поля зрения исследователей.

Позднесредневековые осетино-вайнахские этнокультурные связи подтверя;даготся и мноя?еством одноименных фамилий у осе­тин и ингушей. Среди них широко известны: Дударовы, Плие-вы, Гайтовы, Таутиевы, Калоевы, Льяновы, Гардановы, Дуровы, Хаматкановы, Хутиевы и др. Не останавливаясь на ироисхон!-дении этих и других осетино-ингушских одинаковых фамилий, отметим лишь, что многие из представителей этих фамилий, помия имя своего родоначальника, выводят его либо из Осетии, либо из Чечено-Ингушетии. Так, ингушские фамилии Гайтовых, Таутиевых, Льяновых, Дуровых, Хаматкановых, отчасти и Ду­даровых ведут свое происхояодение из Осетии, поддерживая до наших дней родственные связи со своими осетинскими однофа­мильцами гг. Такие связи выражаются во взаимных визитах, особенно во время свадеб, похорон, рождения сыновей-первенцев и других семейных и общественных торяшствах, а также в ока­зании помощи друг другу во всех случаях жизни.

Появление родоначальников этих фамилий в Ингушетии было вызвано главным образом обычаем кровной мести, от которой виновная сторона спасалась обычно бегством в инонациональную среду. Однако такие многочисленные фамилии, как Плиевы, Ка­лоевы, Багаевы, Хасиевы и др., составлявшие в Осетии и Чечено-Ингушетии целые поселения, видимо местного происхояще-ния. Меяоду такими одинаковыми фамилиями осетин и вайнахов отсутствуют какие-либо родственные связи, хотя они иногда считают себя формально родственниками.

Большой интерес издавна вызывает происхождение фамилии Дударовых, выводимой одними исследователями из Осетии, дру­гими — из Чечено-Ингушетии. Вайнахские предания о происхождении рода Дударовых, как и ряда других, например Калоевых, дают возможность проследить процессы миграции ингушей из Ассинской котловины — центра формирования их культуры — в западные районы (в Лрмхи и Джерах). Так, по некоторым преданиям, родоначальник ингушских Дударовых, вышедший из Чечни, сначала обитал в Джерахском ущелье, затем спустился в долину Терека и, войдя в состав тагаурских феодалов-осетин, жил на левом берегу этой реки.

Территория расселения ингушского этноса в эпоху позднего средневековья прослеживается и на основе памятников матери­альной; культуры. Исследователи справедливо считают Лсснпскую котловину центром древней культуры ингушей: здесь сосредото­чено множество их боевых башен, замковых построек, склепов, языческих святилищ, христианских храмов и т. д. Несколько меньше их в верховьях Армхи и Джераха, в долине Терека. Многие памятники материальной культуры осетин и ингушей имеют поразительное сходство (боевые и жильте башни, замки, склепы, памятные столбы и т. д.). Исключение составляют лишь знаме­нитые ингушские башни со ступенчатой пирамидальной кровлей, почти не встречавшиеся на территории Осетии. Строительством таких башен занимались иногда целые фамилии мастеров, сооружавших аналогичные укрепления и у соседних народов. Так, в Осетии известно несколько боевых башен, построенных ингушскими мастерами: башня Мамсуровых (с. Даргавс), Калоевых (с. Калотыкау в местечке Хилакъ), Дзугоевых (с. Донисхр

и т. д.23

Из распространенных крепостных построек известен был замок (галуаи — у осетин), строившийся «сильными» фамилиями и феодалами почти по одному образцу. У осетин он обычно состоял из жилой и боевой башен, некоторых жилых и хозяйствен­ных построек, обнесенных каменной стеной с арочным входом. У вайпахов (ингушей) он ограничивался одними башнями (одной пли двумя жилыми, одной боевой) 2

Жилая башня (ганах — у осетин, гала — у ингушей) состояла обычно из трех этажей, из которых первый служил для по­мещения скота, второй — для жилья, третий — для оборопы 25. Позже у осетин, когда ганах перестал выполнять функцию обо­роны, третий этаж его, по словам информаторов, стал служить для приема гостей. Башня имела внутреннее межэтажное сообщение посредством лазов, вход на первом этаже оформлялся в виде арки. Во многих случаях башня служила жильем (особенпо у осетин) для больших патриархальных семей.

Многие боевые бапши вайнахов были аналогичны осетип-ским: это башня с плоской крышей из 4—5 этажей с арочным

лазом на втором этаже. Все этажи ее, кроме нижнего, имели бойницы для круговой оборопы; в нижнем этаже содержали во­еннопленных или хранили зерно и домашнее имущество. Вайнах-ский вариант башни отличался от осетинской лишь выдолблен-ным на стене крестом, иногда она имела внутренний свод па вто­ром или третьем этаже. В Осетии башня с таким крестом зафик­сирована только в с. Галнат, а со сводом — в с. Даргавс (башня Мамсуровых).

Башни с пирамидальной крышей, распространенные в Ингу­шетии (очень редко в Чечне), отсутствуют в Осетии. В то же время наземные склепы здесь строили с пирамидальной крышей, их ареал охватывал всю Восточную Осетию; в Дигории склепы с такой крышей по отмечены26. Такие же склепы строились в Ингушетии, отчасти в Чечне. Можно предположить, что эта скле-повая архитектура создавалась общими творческими усилиями многих соседних народов, в том числе осетин и вайнахов. Во всяком случае их склепы (наэемпые, иолуподзомпые, подземные), составлявшие нередко целые «города мертвых» (в Осетии —. в селениях Даргавс, Джимара, Махческ, в Ингушетии — в селениях Фалхан, Салги) или располагавшиеся в большом количе­стве непосредственно за селом, отмечались весьма большим сходством.

Известный исследователь памятников материальной культуры вайнахов и осетин Л. П. Семенов, например, отмечал: «Сходство ингушских наземных склепов с осетинскими не только в основных архитектурных формах, но и в различных характерных дета­лях». К ним автор относил, в частности, желтую окраску склепов, одинаковое устройство лазов и их затворов, просверленные, небольшие плиты, вделанные в стену, отпечатки рук па степах, глубокие ниши в полуподземных склепах (в Ингушетии — в с. Салги, в Осетии — в с. Даргавс, Кобап) и т. д.

Почти пе отличался у этих народов и обряд погребения в наземных склепах (покойников клали на деревянные нары в опре­деленном направлении по частям света), как и погребальный инвентарь: гробы, ладьеобразные колоды, люльки, оружие, украше­ния и т. д.27 Отметим, что ладьеобразная колода, много раз паходимая в склепах осетин и ингушей, относится к аланской эпо­хе 28, а рогообразпый женский головной убор «курхарс», встречавшийся только в ингушских женских погребенияхгэ, по-види­мому, является наследием древних иранцев: он очень напоминает один из вариантов скифского головного убора 30.,

Сходные черты имеют у осетин и вайнахов памятные столбы, располагавшиеся обычно на проезжих дорогах, и языческие свя­тилища, почитавшиеся в горах и после принятия мусульманства. Свидетельством давних этнокультурных контактов этих паро­дов могут служить и некоторые изображения всадников па ин­гушских склепах (селения Ляйлаг, Эгикал) и культовых памят­никах (известный храм Тхаба-Ерда и святилище Галь-Ерда), в которых исследователи видят отражение обряда посвящения коня покойнику 3 широко бытовавшего не только у осетин, но и у ингушей до принятия ими ислама. Известно, что обряд этот восходит к скифской эпохе 32. Под влиянием мусульманства из быта вайнахов исчезло пиво, приготовлявшееся ими, подобно осе­тинам, в больших медных котлах, еще недавно находимых в ряде мест горной Ингушетии33. По определению В. И. Абаова, культура пива, занесенная из Северной Европы, была воспринята кавказскими аборигенами от древних иранцев 34.

Осетино-вайнахские связи прослеягаваются и во многих сельскохозяйственных орудиях, и в традиционных занятиях. Так, тра­диционное ингушское горное пахотное орудие волокуша и коса совершенно аналогичны осетинским35. Большое сходство имеют традиционные отрасли хозяйства, особенно домашние промыслы (обработка шерсти, дерева, металла и т. д.), а также пчеловод­ство и охота.

Можно заключить, что тоясдество многих черт культуры осетин и вайнахов объясняется, как указывалось, не только сходст­вом их географического положения, близким соседством и обще­нием, по и общими истоками — вкладом древнего населения ре­гиона в их культуру.

Немало примеров общности мы находим в духовной культуре этих народов, в их обычаях, нравах, обрядах, фольклоре, а также в дохристианских и домусульманских религиозных воззрениях. Ингуши в этой области стоят намного ближе к осетинам, чем к родственным им чеченцам. В этом можно убедиться, например, при рассмотрении самых различных вопросов, касающихся обще­ственного и семейного бьтта вайнахов и осетин. Известно, что кровная месть у осетин и ингушей падала на широкий круг род­ственников — до третьей степени родства, продолжалась годами, нередко приводя к истреблению целых фамилий. Сходным было у них и примирение кровников, совершавшееся почетными стари­ками (медиаторами) по определенному ритуалу, с уплатой винов­ной стороной «цены крови» («платы примирения») и устройством ею так называемого «кровного стола» — угощения для большого числа людей.

В Чечне наоборот: в случае кровной мести старались погасить скорее огонь вражды и не допустить его распространения. При этом примирение сторон происходило путем простого рукопоя^атия и формулы: «Мы вас перед людьми прощаем», уплата я?е за кровь считалась большим позором: «Мы не торгуем кровью убитого»,—говорили чеченцы. Возмояшо, что в этом сказалась роль ислама, ведшего жестокую борьбу против обычая кровной мести.

Во многом аналогичны и другие обычноправовые нормы осетин и ингушей, например клятвенная формула, произносившая­ся перед языческими святилищами, на кладбищах, перед склепами в случае убийства или кражи. Одной из таких самых суровых клятв считалось убийство собаки, которое совершалось на фамильном кладбище подозреваемого, в присутствии его родственников и односельчан. Этот обряд сопровождался следующей формулой: «Если ты, зная, кто совершил убийство (или воровство), скрываешь, то пусть эта собака будет в пищу твоим покой­ным» зв.

Весьма сходными чертами характеризовался весь общественный быт осетин и ингушей: система управления и судопроизвод­ства, ряд обычаев, в том числе побратимства и посестримства. Молодые люди, решив стать побратимами, бросали серебряную монету в чашу с хмельным напитком (у ингушей нередко с мо­локом), пили его, принося клятву, что останутся братьями до конца своих дней. Монета отдавалась одному из них или по­стороннему лицу, затем они обменивались личными вещами (кин­жалами, папахами, черкесками и т. д.). «Побратавшиеся,—пи­сал Б. Далгат об ингушах,— считаются родными; делают они друг за друга различные дела; однако за смерть одного не мстит другой — это дело однофамильцев» ".

Исследователи не раз отмечали и тонедество многих черт семейной обрядности осетин и вайнахов, особенно ингушей, объ­ясняя это лишь близким соседством горцев. Но дело не только в территориальном соседстве. Межнациональные браки, заключав­шиеся между ингушами и осетинами, известны уже в позднем средневековье, причем ингуши чаще вступали в браки с осетин­ками, чем осетины женились на ингушках. Во всяком случае, ингушский свадебный цикл, по утверждению многих авторов и по нашим наблюдениям, почти аналогичен осетинскому38. При заключении брака у тех и у других требовалось согласие всех родных и родственников брачующихся. Особо учитывалось мнение дяди по матери. Сватами могли быть два—три авторитетных мужчины, большей частью из числа родственников. Сватовство тянулось иногда годами. Если родители невесты не были согласны на брак, то они отвечали, что у них нет девушки па вы­данье; если же они хотели породниться, то говорили, что должны посоветоваться с родственниками. Даже в этом случае сваты доляшы были совершить несколько визитов в дом невесты, чтобы получить ответ и дать залог, означавший, что брачный союз бу­дет заключен. Срок от сговора до свадьбы зависел от уплаты калыма, который состоял из значительного количества мелкого и крупного рогатого скота или суммы денег, а ташке ряда ценных вещей, в том числе большого медного котла для пива. Поэтому менее состоятельного жениха невеста ясдала годами. Распространенным явлением было насильственное похищение девушек, что приводило к возникновению между двумя фамилиями обычая кровной мести.