Бродяга

В начале второй войны бродяга пропал без вести. Остались жена дети, братья и сестра, которые никогда не узнают то, что произошло с их братом. Бродяга переехал из Казахстана в 1992 году. Не знаю, что там было, но как мне рассказывали, их позвали на стрелку и в ходе разговора его оскорбили. Тут они с другом достали стволы и открыли огонь. Вагоны с товаром ушли две недели назад в Чечню. Вольные стрелки побросали машины и подались в бега и по воле судьбы благополучно добрались домой.

Времена были лихие, и он попал в колею домашних передряг. Так получилось, что он осел в нашем селе, и мы познакомились. Мне импонировало его ко мне внимание, и я часто встречаясь с ним в Грозном на оружейном рынке, оказывал ему мелкие услуги. Он не был силён в физическом плане, метр семьдесят от силы и весу, наверное, семьдесят.

Но чувствовалось, что в нём есть стержень. Один раз он пригласил меня на шашлыки, я не отказался. Там были известные в Чечне люди, несколько человек, один с Береттой, другой с глок-19, у третьего — Стечкин. Как обычно после пиршества, началась стрельба. Бродяга достал свой юбилейный кольт 45-го калибра и с восьми выстрелов, попал восемь раз в жестяные банки из под пепси.

Я такой пистолет видел лишь у Лабазанова Руслана. Он переливался, серебром, на деревянных ручках, вставки из золота. Патроны с моего большого пальца, гарантировали смерть слона при попадании в лоб. Его меткость лишь усилили, его авторитет в моих глазах и должен признаться, что я был горд находиться в компании этого человека.

Он менял иномарки, каждые полгода и я с жалостью смотрел на свои Жигули и думал о том, что пора бы поменять мустанга. Но в 1994 начались военные действия, и я потерял его из виду до конца войны. После вывода российских войск, осенью 1996 года мы вновь встретились в Грозном. И так пересекаясь временами, мы продолжали поддерживать отношения.

Мой минус был в том, что я не пил и не курил, поэтому наши отношения не развевались, дальше товарищества. Он так же менял иномарки и думаю, у него водились большие деньги. Однажды ко мне пришли его братья и спросили, не видел ли я его. Я ответил, что неделю назад, он подходил к торговцам оружием, и мы там перекинулись пару фраз. Он спешил и, купив патроны люггер, уехал.

Через пару дней, я собирался выехать в Грозный, когда у ворот остановился Мерседес и с него вышли четверо рослых парней. После приветствия я предложил им зайти в дом, но они вежливо отказались и спросили меня, знаю ли я Бродягу, и показали его паспорт. Да конечно, утвердительно кивнул я головой. Он живёт в этом селе, и мы часто видимся. Он попал в беду и не хочет, чтобы об этом знали его братья, и просит приехать тебя к нему.

Я был слишком прост, что бы в чём-то усомнится. Да без проблем сказал я, только переоденусь. Дома мне показалось, что они слишком сурово оглядывались, я загнал в ствол патрон и сунул за пазуху пистолет. Заведя машину, я поехал следом за ними, мы проехали Урус-мартан, Алхан-юрт и у поста перед Черноречьем ушли вправо.

Их счастье, что они не захотели в пути со мной поговорить, я стал сомневаться в том, правильно ли я не предупредил домашних с кем и куда я еду. Едем по трассе Баку-Ростов, повернув направо, мы, не доезжая Чири-юрта, ушли влево и подъехали к добротному дому. Заходим в ворота, и идущий спереди направляется под навес.

В конце за брезентом, я не сразу понял, что это такое! Перетянутый верёвками висит человек. Что бы вы поняли ситуацию, в боевике про Вьетнам, бывает, в плетеных корзинах висят пленные. Так вот, вид в сто раз хуже и ужаснее. Брюки от мочи и испражнения слиплись и высохли, рой мух и не выносимы запах вони.

Я не сразу узнаю, что это Бродяга! Не передать, что я испытал в этот момент. Но у меня хватило хладнокровия и я начал стыдить их: «Шу хIун нах ду? Делах ца кхоьру шу?» Вокруг человек пятнадцать, человека 5-6 за пятьдесят лет. Больше половины при оружии. Из взрослых один обращается ко мне: «Жим къонах сих ма лол. Оцу хьай юртахочо хIун олу хьажал».

Висящий узнал мой голос и стал подавать признаки жизни, разомкнув опухшие веки, он просит меня попить. Мне дают кружку воды и я, поднявшись на табуретку, даю ему напиться. Он оживает, но от вони, исходящего от него, у меня начинаются спазмы. Чтобы меня не вырвало, я левой рукой хватаюсь за челюсть и начинаю качать головой, как бы шокированный его видом.

Но он понял моё состояние и извиняющее говорит: «Я терпел трое суток, на четвёртые я потерял сознание, и это произошло непроизвольно. Ты уж извини меня…» — и делает попытку улыбнуться. Картина ужасная, и я, не зная, что делать, тихо смотрю на него. «Попроси их отойти, я должен тебе что-то сказать», — говорит он шёпотом. Я обращаюсь к хозяевам дома: «Отойдите, пожалуйста, подальше, нам надо поговорить».

Молодёжь не довольна, но старшие говорят: «Схьадуьйла хIоккхуза, хIумма хир дац вист хилийта и шиъ».

— Слушай внимательно, — говорит Бродяга, — я наказан Создателем и не виню их. Помнишь Беслана, который был с нами на шашлыках, мы ещё на оружейном вместе были? По улице такой-то, номер 41, он держит брата этих людей. Если туда сунется кто-то, он без башни! Окажет сопротивление, я не могу его так подставить. Да и меня вряд ли оставят в живых, если он кого-то убьёт. Съезди к нему и объясни ситуацию, пусть отпустит заложника, иначе мне хана. Они знали наверняка, что я замешан и неожиданно напали на меня. Помоги мне, и я всю жизнь буду тебе обязан

— Без проблем, — сказал я растерянно и попросил хозяев развязать его.

— Когда мы увидим своего брата, сразу развяжем, но не раньше, — заверили они меня.

Я опять начал их стыдить, но один резко оборвал меня:

— Мы терпим тебя только потому, что знаем что, ты не причём! Наш брат уже полгода неизвестно где, если хочешь ему помочь, иди и сделай, что он тебе сказал.

И я поехал в Грозный.

— Не смейте меня преследовать, — сказал я, садясь в машину, — там, как я понял куча отморозков и у вас возникнут проблемы, мне это не к чему.

— Нам это тоже не к чему, — улыбнулись те в ответ, этого мы надёжно охраняем.

Я летел по Атагинской дороге 160-180 км/ч и, на большой скорости проскочив трассу, проследовал в город. Подъехав к улице, я нашёл 41 дом и стал стучать в ворота. Тишина. «Может через забор пролезть?» — подумал я, но вспомнив, что говорил Бродяга про Беслана, не решился. И тут я почувствовал нутром, что на той стороне ворот, под навесом кто-то есть. Я прильнул к щели и полушёпотом сказал: «Беслан, со хьенехо ваийтан, со и ву хьуна». Заскрипел засов и, оглянувшись по сторонам, он позвал меня вовнутрь.

Я объяснил ему ситуацию.

— Я знал, я знал, — стал скрипеть зубами Беслан. — Как только он не появился два три дня, я понял, но не знал что делать.

— Заложника надо отпустить, — сказал я Беслану.

— О чём ты говоришь! — возмутился он, — его пасли полгода и теперь взять и отпустить?

— Если до захода солнца Бродягу не развяжут, тебе просили передать, что он скажет им этот адрес, он на последнем дыханий, — от себя добавил я.

Бес заметался как зверь в клетке, через полчаса он принял решение и сказал.

— Слушай, они тебя видели. Не мог ли ты его отвести, тебе терять ведь нечего и умоляюще уставился на меня.

— Давай выводи его, без проблем.

— Нет, не все так просто, он всё это время не выходил с подвала, — сказал Бес, пряча глаза.

— Ужас вы что это, что там, что здесь, совсем совесть потеряли? — Произнёс я, не зная, что сказать.

Он завёл меня в дом и показал рукой, там. Я отодвинул засов и заглянул в подвал, запах, но гораздо сильнее, чем под навесом, где висел Бродяга, ударил мне в ноздри. Я отпрянул назад, потом заглянул снова, закрыв нос. В полумраке подвала сидел тощий человек, повсюду валялись пластмассовые бутылки из-под минералки, у койки на табуретке лежала корка чёрного хлеба.

Я позвал узника: «Выходи, поедем домой». Обросший человек тихо встал и начал медленно подниматься по лестнице. «Натяни ему на голову», — сказал Беслан, протягивая мне спортивную шапочку чёрного цвета. У выхода я натянул на голову узника шапку, но он принял это как должное. Взяв его за руку, я вывел его из дома. Выглянув за ворота и глянув по сторонам, Беслан сказал: «Можно». Мы аккуратно вывели и посадили его на заднее сиденье, сказав пока, я выехал с переулка и погнал машину в сторону Черноречья.

Запах от него был на столько ужасен, что не помогал кондиционер, я открыл окно и ехал чуть ли не высунув голову через окно.

— Можно я шапку сниму? — произнёс он тихо.

— Тебе глазам будет плохо, — ответил я.

— Я смотрел на лампочку каждый день, можно.

— Снимай, — произнёс я.

Он стянул с головы шапку и тут же зажмурился.

— Вайна-м аьхке ма яьлла, — сказал он погодя, и мне так стало плохо от этих слов, что я стал думать о том, что Бродяга заслужил того, что с ним произошло.

«Звери, валлай вар Беслан ше подвалцане дIавийца везаш», — думал я, всё больше жалея, своего пассажира. О том чтобы отвести его в таком виде, не могло быть и речи. Я повёз его в село, сказав жене согреть воду, я взял с комода чистое бельё и футболку с потёртыми джинсами. Бывший пленник тихо сидел и наблюдал за мной.

— К сожалению, ванной комнаты у меня нет, — сказал я ему.

Поставил в центре зала большой таз и, раздев до нижнего белья, я усадил его в тёплую воду. Посмотрев на его ногти рук и ног, мне стало не по себе. Взяв ножницы, я стал отрезать ему на ногах отросшие ногти, сантиметра полтора, не меньше. Теперь я не винил тех, кто удерживал Бродягу, и еле сдерживал слёзы.

Опустив голову как можно ниже, я тихо делал ему педикюр, ком застрял в горле, боясь, что он увидит мою слабость, я старался сдерживать свои эмоции. И тут я почувствовал прикосновение, я резко поднял голову и вижу: он гладит меня по голове. Как лик святого на полотнах, длинная чёрная борода и волосы. Он смотрел на меня своими печальными глазами и жалостливо произнёс:

— Я знаю, за что мне это, я прощаю тебя.

И тут ком с горла, вырвался у меня со стоном, с глаз брызнули слёзы. Я отпрянул назад и присев на пол, стал его уверять, что понятия не имею, кто он:

— Я так понимаю, ты был в заложниках, ты в чём-то провинился или задолжал, и за тебя требовали выкуп. Только не думай на меня, сейчас мы поедем к тебе домой, и ты всё поймёшь, я далёк от того что ты приписываешь мне.

Он замолчал, я постриг ему ногти на руках и сказал, что теперь можно ехать домой. Когда мы подъезжали к его дому, он сказал мне:

— Как тебя отблагодарить?

— Ничего мне не надо, — ответил я, — пусть сразу отпустят моего знакомого. Нас ждали, с плачем появились женщины, моего путника обнимали и хлопали по плечу. Он тихо морщился, стараясь улыбнуться.

Тут они вспомнили про меня, отдайте ему человека и пусть уезжает, сказал бывший заложник.

— Нет! Мы так не отпустим его без подарка, — стали хозяева дома суетится.

Я попросил их побыстрее меня отпустить. Вывели Бродягу, поддерживая за руки, и усадили на заднее сиденье. Противный запах опять заполнил салон машины, всю дорогу мой путник не проронил ни слова, молчал и я. Загнав машину в ворота, я подъехал плотно к двери и завёл его в дом.

Супруга, уже приготовила всё необходимое, и я снова достал чистое белье и, искупав, переодел его в чистые вещи. Он захотел поехать домой. «Хорошо, — сказал я, — поехали». У ворот он стал меня упрашивать зайти в гости: «Я хочу сделать тебе подарок». Сославшись на то, что должен быть в Грозном я отказался. Он глазами просил меня молчать. «Никаких проблем, — ответил я, — пока». И поехал домой.

Дома, супруга спросила меня:

— Ванахь, ахь хIун леладо, хьо тахан нах лийчош ма ву!

— У меня банный день, — улыбнулся я, — молчи!

Вынес пакеты с грязными вещами в сад и, облив бензином, поджёг. Знакомый запах ударил мне в ноздри, и я быстро отпрянул от огня, представив жар и зловоние ада.

checheninfo.ru