ЧЕЧНЯ. Лет десять назад мне случалось часто бывать в Соьлжа-ГӀала в качестве гостя. На Ставрополье, откуда я родом, после войны осталось много чеченцев, с которыми я крепко подружился в своё время и с которыми после катался по Чечне в своё удовольствие.
В одну из таких поездок мы с другом остановились у Ялхороевых на окраине Гудермеса; где-то в Беное, кажется. Сказать откровенно, я весьма неточно привязываюсь к географии: следуя проспектами города Грозный, ты, сам того не отмечая, вдруг оказываешься в соседнем Аргуне, а затем и в Гудермесе – настолько плотно сидят один к другому чеченские города.
На следующее утро я вывез оттуда впечатление, которое сильно впечатлило меня тогда и не отпускает до сих пор (десять лет прошло). Да, собственно, ничего примечательного на взгляд хозяина ли, хозяйки и не случилось тогда, просто… Просто в пути мы делали остановки и выходили из машины, чтобы перекусить; поневоле приходилось ступать в грязь обочин и месить там на удивление капризную глину; та не счищалась даже куском деревяшки. В конце концов я плюнул на это и собрал её в несколько слоёв на подошвы своей обуви.
Грязь с навязчивостью пиявки обволакивала задники и союзки, добиралась до голенищ, потом просохла в тепле салона, и мои боты стали похожи на два огромных, грязных кирпича. Потом стало ясно, что ехать дальше уже поздно, и Турпал предложил остаться в ночь у его друга. Так мы и оказались у Ялхороевых. Хозяина звали Мовсаром; очень жизнерадостный, плотный (в смысле крупный), с апломбом во взгляде и походке хозяин. Его семью я тогда не увидел: домашние уже спали. Мовсар провёл нас во флигель, как мне тогда показалось. Он щедро закинул дров в камин и, выждав, пока помещение прогреется, пригласил к столу. Стол был огромным, мы заняли только ближний к печи угол. Затем он ещё дважды отлучался, чтобы нанести поленьев с расчётом на ночь.
И действительно, во всё время мы не уснули тогда; ту октябрьскую ночь мы провели за чаем, обильным кушаньем и разговорами. Спать лёг я только после утренней молитвы, — и то вырвал для себя лишь полчаса. Уснул прямо на полу. Турпал и Мовсар не ложились, объяснив это тем, что после утреннего намаза всегда найдутся дела в большей степени заслуживающие внимания, чем сон. Я же схитрил: просто облокотился на стену, просто прикрыл глаза и просто уснул. Сквозь дрёму слышал, как басят мужчины, входя и выходя в (из) помещение (-я).
Потом Турпал растолкал меня и, с улыбкой на лице, сказал, что пора ехать. Кое-как я собрал остатки сил, кое-как поднял разморенное теплом туло и вышел во двор. Надел чьи-то галоши, потому что своих не нашёл, и почувствовал себя немного лучше только после того, как омылся ледяной, из колодца, водой. По возвращении я увидел начищенные ботинки, оставленные чьей-то заботливой рукой аккуратно стоять в прихожей.
Это была моя обувь: мои кожаные, до блеска отполированные и каким-то чудом просушенные ботинки. И сегодня, столько лет спустя, я так и не понял, кто в той семье оказался настолько внимательным ко мне, чужому человеку, заехавшему издалека, чтобы проявить своё гостеприимство на таком уровне. Конечно, это мелочи. Но они, эти мелочи, выдают человека с головой. Народ, который сумел возвести заботу о чужаке на такой уровень, никогда не будет предан своими детьми. «Много ли государств благополучно пережили счастье?» – Луций спрашивал. Дай Бог, чтобы мы оказались первыми, потому что не удалось ни одному.
ЧЕЧНЯ. Лет десять назад мне случалось часто бывать в Соьлжа-ГӀала в качестве гостя. На Ставрополье, откуда я родом, после войны осталось много чеченцев, с которыми я крепко подружился в своё время и с которыми после катался по Чечне в своё удовольствие.
