Мультипортал. Всё о Чеченской Республике.
| ДАЙДЖЕСТ: |
* * *
С этим нарастающим системным кризисом пришлось иметь дело Шамилю в 1850-е годы. Внутренние разрушительные факторы в имамате приобрели колоссальную потенцию. Деструктивными они являлись прежде всего по отношению к созданному Шамилем теократическому авторитарному государству, где с течением времени хозяином положения стала алчная и бесчинствующая новая знать, подрывавшая своим поведением доверие к власти имама. Главным образом против этого слоя был направлен гнев рядового узденства. Сыграл огромную роль и фактор неприятия шариатских правил жизни.12 Они стихийно отторгались, с одной стороны, потому что противоречили многовековому общественному быту горцев, с другой, потому что проводники шариата дискредитировали новое мировоззрение насильственными методами его утверждения и собственными далекими от благочестивости поступками.13 В том, что историки часто именуют «классовой борьбой», отразился острый конфликт между традицией и реформой, типичная реакция несовместимости, ранее сдерживаемая уже упомянутыми выше обстоятельствами, а теперь получившая мощный импульс благодаря военным поражениям Шамиля и рациональной политике России. Поэтому в сущности деструктивные факторы работали не столько на разрушение как самоцель, сколько на реставрацию старого порядка.
В обстановке прогрессирующего распада имамата Шамилю пришлось продемонстрировать все свое незаурядное искусство властвования, чтобы сдержать этот неумолимый процесс. В каком-то смысле сохранение государства требовало от имама большего политического таланта, чем его строительство. Наряду с военно-оборонительными задачами, решать которые становилось все труднее, он сталкивался с неимоверно сложными внутренними проблемами. Он понимал: для сохранения относительного единства общества перед лицом наступавшего врага нужны не одни лишь средства насилия. Шамиль хотел любыми путями снизить опасный уровень напряжения между правящим классом и народной массой, одновременно нейтрализовав оппозиционные настроения против себя, исходящие и от «верхов» и от «низов», настроения, порождавшие прорусскую ориентацию. Происходил раскол и внутри новой знати, что также неблагоприятно сказывалось на жизнеспособности имамата. Наибы доносили Шамилю друг на друга, желая отвлечь от себя его строгое внимание и ослабить позиции политического соперника. Найти компромат не составляло труда — его было более, чем достаточно.
Государственный корабль имама с деморализованной командой шел против шквального, резко меняющего направление ветра и огромных волн, кренясь во все стороны, получая пробоину за пробоиной. Трудно было понять, как ему еще удается держаться на плаву, когда он уже давно должен покоиться на дне. Среди многих чудес, связанных с именем Шамиля и поражавших воображение современников и потомков, главным, наверное, было именно это. Пожалуй, еще никогда судьба не давала Шамилю возможность показать все, на что он способен в предельно экстремальной ситуации. Нежелание знать, что эта ситуация была в конечном счете обреченной, вера в Аллаха и собственные силы сообщили политической деятельности имама небывалое творческое вдохновение.
Среди сгущающегося хаоса Шамиль мастерски лавировал между враждующими общественными классами, конфликтующими интересами и переменчивыми настроениями. Это не исключало применения террора против любого социального слоя. Хотя имам старался соблюдать меру в употреблении крайних средств, резервов такой возможности у него оставалось все меньше и меньше ввиду самой логики идущего процесса распада.
Исключительное политическое чутье подсказывало Шамилю, что в условиях наступавшего кризиса нельзя открыто защищать интересы одной группы общества в ущерб другой. Там, где не удавалось смягчить «классовое» противостояние, он умело играл на нем. Никогда не читавший западноевропейских политико-философских трактатов, Шамиль сам пришел к мысли о том, что сохранить и даже укрепить единоличную власть можно, балансируя между сословиями, не давая ни одному из них взять власть над другим. Роль «честного» судьи и правителя, стоящего над обществом, равноудаленного от составляющих его элементов и сталкивающихся интересов — есть путь к абсолютизации власти. При этом Шамиль при необходимости умел создать у того или иного класса впечатление, будто он поддерживает именно его, этого класса, устремления.14 В тоже время имам, не колеблясь, сурово наказывал представителей своей чиновной элиты за различные злоупотребления — для примерного устрашения «верхов» и для вящего удовольствия «низов». Однако и против бунтарских поползновений простых горцев, желавших самочинно разобраться со своими притеснителями, он действовал очень жестко.
Имам глубоко переживал тот факт, что наибы и административная элита имамата извратили задуманное им грандиозное дело построения идеального исламского государства, низвели его до уровня корпоративной организации, преследующей собственные корыстные интересы. С верой в возможность исправить ситуацию, очиститься от скверны Шамиль боролся против «безобразий», за порядок и благочестие. Он понимал: прежде чем требовать от простых горцев подчинения шариату, нужно заставить соблюдать его тех, кто поставлен «пастырями над народом». Между тем именно они становились главными вероотступниками. Показная набожность не могла скрыть их полное безбожие в обращении с людьми. Религиозная законопослушность общества была не очень выгодна наибам. Напротив, нарушения правил шариата грозили наказаниями, штрафами, конфискациями и т.д., что открывало широкие возможности для злоупотребления властью. Из судебно-нравственного кодекса шариат превратился в источник наживы.
Видя все это, Шамиль ужесточил контроль за деятельностью местной администрации. Имам предупреждал наибов, муфтиев и кадиев, чтобы за свои грехи они не ждали пощады ни от него, ни от народа.15 Шамиль требовал от наибов оставаться строго в рамках своих полномочий и быть осторожными при расстановке кадров. Деятельность наибов и их приближенных имам проверял как негласно — через тайную полицию, так и официально — через специальных ревизоров. Зная, что последние зачастую попадают на содержание к проверяемым, он принял подстраховочные меры для контроля за контролерами16 Благодаря такой системе, а также бесчисленным челобитным от народа и доносам наибов друг на друга, Шамиль владел исчерпывающей информацией о происходящем и в «верхах» и в «низах». Но использовать ее в карательных целях имам не спешил. А когда использовал — делал это расчетливо и избирательно.
В жертву негодующим массам он, как правило, приносил наибов среднего и мелкого калибра, чье смещение с должности приветствовалось народом, не вызывало особого протеста в военно-административных и клерикальных кругах, служа им тем не менее назидательным предупреждением. Бывало, Шамиль круто обходился и со своими любимыми наибами — разжаловал и отправлял их в ссылку в ауль Читль («дагестанскую Сибирь»).17 Он делал это тем решительнее, чем очевиднее для него становилось, насколько подкупают горцев подобные меры по отношению к бессовестным чиновникам. Стравливая таким образом избыточное давление в социальном «котле», Шамиль на время восстанавливал управляемость общества, не давая ему разувериться в справедливости вождя.
Однако поступать так же с крупными авторитетами имамата он считал неблагоразумным. Когда в 1856 г. Шамиль получил неопровержимые доказательства о тайных связях Кибит-Магомы с русскими, у него появился законный предлог для физического устранения одного из самых амбициозных и влиятельных политических соперников. Но вместо того, чтобы воспользоваться случаем, имам вызвал Кибит-Магому к себе и сказал: «У меня есть ясные доказательства твоей измены. Народ знает про нее и требует твоей смерти. Но я, уважая твой ум, твою ученость и престарелые лета, а главное, хорошее управление краем, — не хочу исполнить волю народа, в благодарность за твои услуги ему. Вместо того, оставайся у меня в Дарго: я сам буду наблюдать за тобою; а впоследствии, когда народ успокоится, а ты заслужишь полное прощение, — я отправлю тебя на прежнее место».18 Рассчитывал ли Шамиль сделать Кибит-Магому своим моральным должником? Было ли это проявлением великодушия? Или имам хотел еще раз дать понять, кто подлинный хозяин положения в государстве? Возможно, эти мотивы играли какую-то роль, хотя и не основную. Богатый жизненный и «профессиональный» опыт выработал у Шамиля иммунитет к иллюзиям. Он сомневался, что в политике чувство благодарности, моральная щепетильность или удовлетворенное тщеславие могут быть постоянными величинами, которые способны работать длительно и эффективно. Хотя Шамиль не пренебрегал значением этих факторов (ибо они в той или иной степени присутствовали в сфере межличностных связей любого уровня), он больше полагался не на них, а на соображения политической целесообразности. Казнью Кибит-Магомы имам рисковал объединить против себя часть наибской верхушки, внести глубокий раскол в правящее сословие. А это не входило в его планы. Приходилось учитывать и то немаловажное обстоятельство, что Кибит-Магома пользовался популярностью в клерикальных кругах и среди своих земляков андаляльцев.
В целом, Шамиль старался поддерживать температуру противоречий внутри господствующего класса на таком уровне, когда не происходит его консолидации против вождя, с одной стороны, и расщепления этого слоя с окончательной потерей его функциональной роли в обществе, с другой.
Предметом повышенного внимания Шамиля являлись массовые настроения, к которым он был отменно чуток и на которые он реагировал быстро, умно и изобретательно. В конце концов именно масса с ее инстинктами и стихийными порывами составляла главный капитал имамата, его военно-экономический и демографический фундамент. Оптимальное удовлетворение интересов народа, воспитание его в духе шариата, удержание его от волнений и анархии — оставались неизменной заботой Шамиля. Решая эту проблему, он, по ситуации, использовал как материальные, так и моральные стимулы, чувствуя ту тонкую грань, где оправданные народные потребности переходили в необузданные аппетиты, где «идеальное» побуждение исчерпывало свои потенциальные возможности.
Развитие кризиса имамата сдерживалось внушительной личностью Шамиля, чьи таланты публичного политика казались неисчерпаемыми. И чем хуже обстояли внешние и внутренние дела в его государстве, тем упорнее и блистательнее были попытки имама противостоять неизбежному. Его неповторимая способность гипнотизировать людей словом, взглядом, всем своим видом нисколько не ослабла. Более того: за многие годы он отшлифовал ее до совершенства. Внимающей Шамилю толпе подчас уже было не важно, что он говорил и даже как он говорил. Ему достаточно было просто появиться перед людьми, чтобы это подействовало лучше всяких слов и заставило их совершать то, чего они минуту назад, быть может, и не собирались делать. Шамиль в народном сознании стал легендой, мифом, героем, сомневаться в правоте и святости которого мало кому хотелось. Это приучило горцев воспринимать личность имама в иррациональных категориях: разум уступал чувствам, живой человек превращался в символ веры. Магическим свойством по-прежнему обладало не только произнесенное, но и запечатленное им на бумаге слово, которое разносилось по аулам специальными глашатаями. У написанного, в отличие от сказанного, была своя, знаковая магия, и Шамиль умело пользовался ею там, куда не мог явиться самолично.
При непосредственном общении с массой он буквально на глазах менял ее настроение. Отчаяние превращалось в решимость, сомнение — в уверенность, апатия — в надежду. Имам умел играть на чувствительных струнах человеческой души. Это искусство с годами только оттачивалось. Он хорошо знал, что масса любит, когда ей льстят, и не упускал случая публично похвалить храбрость мюридов, при этом нисколько не лукавя. Знал он и то, что исходящая извне опасность сплачивает людей. Не абстрактная, а такая, которая реально грозит каждому, которую можно представить зримо и убедительно. Шамиль живописал грядущие ужасы жизни под русскими так, что ему нельзя было не поверить. Он предупреждал: месть России за ее жертвы и злоключения на Кавказе будет страшной; на головах горцев «начнут вертеть жернова мук и наказаний», их обезоружат, заберут в солдаты или сошлют в Сибирь, их жен, сестер и дочерей превратят в рабынь.19 Эти устрашения имели двойной эффект — парализовывали прорусские настроения и оставляли горцев с убеждением, что спасти их может только единение вокруг вождя и вера в Аллаха.
Наблюдая растущую социально-имущественную поляризацию общества, облаченную в фарисейские формы нравственную деградацию «верхов» и глухой ропот «низов», Шамиль всячески старался не допустить, чтобы народ отождествлял его с разлагающейся правящей элитой или заподозрил его в симпатиях или антипатиях к людям по этническому признаку. Он считал себя вождем в самом высоком смысле этого слова — стоящим над общинами, племенами, сословиями, и даже над людьми одной веры. Подобно отцу большого семейства, пекущемуся о своих домочадцах, он чувствовал огромную личную ответственность за тех, кто жил в созданном им государстве. Не для того Шамиль строил свой имамат, чтобы продолжались распри, междоусобицы, пороки и безверие. Патернализм полугосударственного-полупатриархального образца стал органичной частью его политической философии, одним из главных инструментов поддержания стабильности и управляемости общества. Чем больше усугублялось неравенство между «домочадцами» имама, тем чаще он говорил о своей решимости не допустить его.20
 |
ГРУЗИЯ. Омбудсмен Грузии призвал участников протестов и правоохранителей к соблюдению законов
ГРУЗИЯ. Грузинская оппозиция готовится к митингу у парламента в Тбилиси
АРМЕНИЯ. Столкновение поезда и автомобиля в Армении: водитель погиб в огне
АЗЕРБАЙДЖАН. Ильхам Алиев: COP29 – поворотный момент в климатической дипломатии
АРМЕНИЯ. Бывшая сотрудница мэрии Еревана вернет государству $200 тыс
АЗЕРБАЙДЖАН. Первый грузовой поезд отправился из Баку в Китай
АРМЕНИЯ. Азербайджан и Армения не будут играть друг с другом в отборе на ЧМ-2026
АРМЕНИЯ. Референдум по конституции Армении пройдет после выборов – СМИ
Посол РФ принял участие в открытии выставки, посвященной 245-летию основания Нахичевани-на-Дону
АРМЕНИЯ. Учителя русского языка и литературы съедутся на форум в Ереване
 |
 |
 |
