- "Когда это вы успели превратить в рабов людей, которых их матери родили свободными?" – процитировал старинный хадис Аслан, делясь своими впечатлениями о Москве. Это было сказано достаточно благодушно, но даже в обход восточной тактичности я уловил в этих словах нотки скрытой сентенции и пренебрежения. Мы с Асланом идём по проспекту Кадырова, а раскалённый воздух, подбрасываемый автомобилями, на бешеной скорости пролетающими по идеальному дорожному покрытию, бьёт мне в лицо.
Навстречу идут улыбающиеся чеченки – одетые по исламской моде, при этом достаточно стильно: каждый образ – законченный. Естественно, ни одной с сигаретой.
Уступая дорогу женщинам и старикам, упругой спортивной походкой шагают молодые парни, у всех качественная, судя по всему – дорогая, тёмных тонов, одежда – как и полагается одеваться мужчине. Ну, или же так предполагалось, не так давно. Все стройные, накачанные, с гордыми глазами. Сам облик чеченца говорит: я – волк и ты либо будешь равен мне, либо я тебя сломаю. Я, со своими почти что сотней килограммов мышц чувствовал себя если не хануриком, то уж точно не суперменом.
Вдоль аллеи стоят красивые лавочки, – ни одной исписанной или испачканной; на лавочках сидят компании молодых чеченцев, негромко разговаривающих, причём, я ни разу не слышал, что бы хоть где-нибудь прилюдно матерились. Когда мимо проходят пожилые люди, в том числе и русские, те привстают и здороваются. С незнакомцами – потому что так принято: традиция.
Час дня. С белоснежного минарета раздается трубный голос муэдзина - призыв на молитву. Жизнь замирает: закрываются магазины и конторы (потому что нельзя совершать финансовые операции после начала молитвы), рабочие покидают стройки, разговоры затихают. Все устремляются в мечеть – благо, она огромная. Это странное зрелище – не по требованию профсоюза и не по звонку из партии, а добровольно, в едином порыве. Вид этих людей, этого странного анахронизма, причудливо сочетающегося с небоскребами, европейскими дорогами, аквапарками и суперсовременными торговыми центрами, вызывает у меня если не мистическое содрогание, то тоску. Тоску по чему-то ушедшему, некогда свойственному и нам.
В своих поездках по Чечне я установил для себя правило: как можно меньше задавать местным вопросы – если поймут, что ты – гость, не отстанут, пока не исполнят свой долг гостеприимства, в той мере, в какой они понимают, полностью. Один раз на мой вопрос, как пройти к торговому центру, незнакомый чеченец подвез меня на своей машине: ты мол, не местный, в гостях, ещё заблудишься. Увлек за собой, подошёл к припаркованному возле дома автомобилю и предлагал подвезти так настойчиво, что я согласился, хотя для человека западной цивилизации это звучало дико и я на всякий случай держал руку на ноже. Предлагать деньги – страшное оскорбление. На моё дежурное - здесь так принято - "я могу тебе чем-то помочь?", чеченец дежурно возражает и уезжает, светясь от счастья: на сегодня, долг гостеприимства выполнен. Вообще, чеченцы обожают блюсти традиции, так что в данном случае - я специально поинтересовался - позитивный имидж в обмен на дотации не причём – в мирное время так было всегда.
Мои дальнейшие слова могут прозвучать как апология этнического беспредела в российских городах, но на самом деле, таковыми не являются. Они лишь попытка понять, понять для себя самого, что же на самом деле происходит?
В сознании эхом отдавался древний хадис Умара аль-Хаттаба, произнесённый чеченцем Асланом. Нет, у нас не было спора – ни культурологического, ни духовного. Вопросы веры мы обходили стороной, затрагивая только те темы, в которых находились общие точки соприкосновения, благо, таких было много.
Я мог рассказать Аслану о русской культуре: о фантастической поэзии, о традиции литературного гения, о духовности, о музыке…но, не стал. Во-первых, Аслан, знающий много хадисов, но не читавший Достоевского, не поймёт. А во-вторых, я поймал себя на мысли, что всё моё повествование будет носить ретроспективный характер. Так странно, подумал я, вроде бы – Запад, поступательное развитие и Восток – дремотный, замкнутый в своих магометанских циклах, переживающих очередное средневековье, но…Аслан послушает меня, а когда приедет в какой-нибудь российский город, он увидит не больше, но и не меньше того, что там есть. А культура и великая духовность будут обретаться в недоступной ни ему, ни россиянам, сфере, великой, вечной, но от этого, увы, не менее застывшей.…
Проезжая по вечерним улицам российского провинциального города, я видел стайки подростков неопределённого возраста – им можно дать и пятнадцать и двадцать пять: все одинаково выглядят, все низкого роста, у всех ручки – плети, все сутулятся, у всех в руках банки с пивом, у всех одинаковый мат через каждое слово. И вспоминал чеченских парней – преторианцев, внимающих словам, льющимся с минаретов, тех, что в синеве небес.
...Было очень больно. Ибо я не знаю, как мне переломить эту ситуацию, заставить людей вспомнить, что матери родили их свободными?...
