Александр Чеченский и Александр Пушкин.

Чеченский Александр Николаевич (умер в январе 1834 года) — командир Литовского уланского полка, генерал-майор и его жена Екатерина Ивановна (умерла не ранее 1858 года). Владельцы села Савкино Опочецкого уезда Псковской губернии, расположенного по соседству с селом Михайловским. Пушкин мог встречаться с А. Н. Чеченским в Царском Селе, в бытность последнего полковником лейб-гвардии гусарского полка (январь 1814 г. — январь 1816 г.). В 1831 году Пушкин хотел приобрести село Савкино и через П. А. Осипову вел переговоры с Чеченским. Можно предположить знакомство поэта с Чеченским. Л. А. Черейский в книге «Пушкин и его окружение» (1988)

...Состоявший по кавалерии ротмистр Чеченский — черкес, вывезенный из Чечни младенцем и возмужавший в России... (Из дневников Дениса Давыдова*)

В Храме Христа Спасителя, воздвигнутом при Александре III, в честь спасения Отечества в 1812 году, на стене № 16, в числе имен других героев было высечено имя ротмистра А. Н. Чеченского — как удостоенного ордена Святого Георгия IV степени.

_______________

*3наменитый партизан 1812 года называет своего соратника «черкесом» условно, по тогдашнему обыкновению, в значении вообще «горец», уроженец Кавказа.

Конец XVIII века. Чечня, аул Алды. Русский офицер Николай Николаевич Раевский берет на воспитание осиротевшего мальчика Али. Мать, Рахимат, первая на селе красавица, умерла еще при родах его. Отец, Алхазур, пал в бою с войсками, занявшими аул. Раевский дал родственникам Али слово сделать все для его воспитания. И слово свое свято сдержал. Он дал мальчику имя Александр и свое отчество. А вот фамилию усыновленному записал Чеченский. Это обязывало нового дворянина Российской империи помнить, к какому народу он принадлежит по кровному родству.

Однако и в жизни, и в воспоминаниях, письмах Александра Чеченского нередко называли Раевским. Впоследствии это сбивало с толку и историков, и пушкинистов — ведь у Н. Н. Раевского был и родной сын Александр (много моложе приемного). 

Пушкин был близок со всем семейством Раевских, так что иногда и впрямь трудно сразу определить, о ком идет речь в его письмах, кому посвящены те или иные строки поэта. Но прежде чем герои лейб-гусары под командой Чеченского разместятся в Царском Селе, где с ними познакомятся лицеисты, в том числе и Пушкин, приемный сын Раевского прославится как российский воин. 

Александр Чеченский отправится в армию сразу же по окончании Благородного пансиона при Московском университете. На Кавказ, в Кизляр, адъютантом при штабе полка, которым командовал тогда его приемный отец. Николай Николаевич дал ему возможность съездить в родной аул, встретиться с родней, побывать на могиле матери и отца. За два года службы на Кавказе Чеченский успел отличиться в экспедициях против персов на Каспии, особенно при штурме Дербента, и в баталиях против турок на Черноморье. 

С 1805 года он на европейском театре войн с Наполеоном. За отвагу, проявленную в боях под Прейсиш-Эйлау (1806), Али-Александр, командир полуэскадрона гусар, награжден орденом Святого Георгия 4-й степени с бантом. За эту кампанию такой же награды был удостоен еще только один воин — выходец из Кизляра Петр Багратион. 

Главнокомандующий Беннигсен, наслышанный о бесстрашии Александра Чеченского, уговаривал командира Гродненского гусарского полка Шепелева отдать ему этого воина в адъютанты. Но сам Чеченский хотел быть в полку, а не при штабе. Беннигсен лично наградит его золотой саблей с надписью «За храбрость», проявленную им в последующих боях. 

1812 год. Ротмистр Чеченский командует Бугским казачьим полком. Плечом к плечу с другом детства Денисом Давыдовым обороняет Смоленск. Потом они вместе наводят ужас и панику на французов своими рейдами. Денис Давыдов в каждом донесении фельдмаршалу Кутузову не мог нахвалиться своим боевым товарищем, подчеркивая, что нет ему равных и в партизанской войне. На Мстиславской дороге партизаны Чеченского и Давыдова соединятся с главными силами русских войск. Здесь Кутузов лично поблагодарит Александра Николаевича за хорошую службу, а Н. Н. Раевского — за такого воспитанника. Рядом с приемным отцом Александр Чеченский защищал центральный редут на Бородинском поле, вошедший в историю как «батарея Раевского». Рядом они окажутся и в «Битве народов» под Лейпцигом (1813), в самом центре фронта — командующий гренадерским корпусом генерал Раевский и его воспитанник командир лейб-гусарского Его Императорского Величества полка. К тому времени Александр I пожелал видеть Чеченского командиром своего личного гвардейского полка.

Особо выделяют современники рыцарский характер Чеченского-Раевского во время военных действий, умение этого неустрашимого человека ценить мир и человеческие жизни. Во фронтовых дневниках Денис Давыдов пишет о действиях своего друга против невольных союзников Наполеона — австрийцев: «Чеченский столкнулся с аванпостами австрийцев под Гродно, взял в плен двух гусаров и немедленно отослал их к генералу Фрейлиху, командовавшему в Гродне отрядом, состоявшим в четыре тысячи человек конницы и пехоты и тридцать орудий. 

Фрейлих прислал парламентера благодарить Чеченского за снисходительный сей поступок, а Чеченский воспользовался таким случаем, и переговоры между ними завязались. Вначале австрийский генерал объявил намерение не иначе сдать город, как предавши огню все провиантские и коммисариатские магазины, кои вмещали в себе более нежели на миллион рублей запаса. Чеченский отвечал ему, что все пополнение ляжет на жителей сей губернии и чрез это он докажет только недоброжелательство свое к русским в такое время, в которое каждое дружеское доказательство австрийцев к нам есть смертельная рана общему угнетателю. После нескольких прений Фрейлих решился оставить город со всеми запасами, в оном находившимися, и потянулся с отрядом своим за границу. Чеченский вслед за ним вступил в Гродну, остановился на площади, занял постами улицы к оной прилегающие, и поставил караулы при магазинах и гошпиталях...»

А вот эпизод, относящийся уже к заграничному походу. В Нидерландах лейб-гусары Чеченского и три казачьих полка осадили крепость Бреда. После нескольких штурмов, не давших ощутимых результатов, Чеченский с помощью местных жителей сумел склонить французов к сдаче крепости без боя. Причем, как и обещал, позволил им выйти с почетом, не отдавая личного оружия. В ночь на 14 марта 1814 года пал Париж. Увешанный наградами полковник, командир лейб-гвардии гусарского полка Александр Чеченский участвовал в торжественном шествии государя и в параде победителей.

В Париже он встретил свою первую, давнюю любовь — Софью Зоринову. Еще в ранней юности он просил ее руки. Отец, статский советник, стал наводить справки о происхождении жениха. Ему сказали, что у чеченцев нет знати, и Зоринов, дабы уберечь дочь от мыслей о мезальянсе, поспешно выдает ее замуж за маркиза де Русско, француза. Брак этот не был счастливым. Единственное, что сможет сделать Александр в Париже, — это охранить Софью от ужасной вести. Дело в том, что в 1812 году старик Зоринов был расстрелян по приказу зятя-маркиза — в числе русских, обвиненных в поджоге Москвы. Софья вскоре умрет от чахотки, тоскуя по России и по своей единственной любви — Александру. Это имя она повторяла в предсмертных молитвах и горячечном бреду... После возвращения Чеченского в Россию друг юности и старинный его сослуживец Ржевский сумеет привлечь внимание Александра к дочери тайного советника Екатерине Бычковой — обаятельной, умной, лишенной жеманства девушке. Их первая дочь будет названа Софьей. ...

В декабре 1825 года полковника Чеченского вызвали в Петербург присягнуть новому государю. Узнав, что среди арестованных декабристов немало его боевых друзей, Александр Николаевич хотел тут же вернуться назад. Однако, не желая навлечь монарший гнев на семью Раевских, предстал перед царем. Тот выговорил старому воину, герою России, за то, что «не уведомил правительство» о существовании тайных обществ, не желал присягать ему. По свидетельству барона Врангеля, Александр Раевский-Чеченский ответил царю: «Государь! Честь дороже присяги. Нарушив первую, человек не может существовать, тогда как без второй он может обойтись еще». 

Памятуя о заслугах Александра Николаевича перед Отечеством и об отношении к нему покойного брата — Александра I, новый государь присвоил Чеченскому звание генерал-майора и отпустил «к карлсбадским минеральным водам до излечения с производством жалованья и с отчислением из кавалерии»... 

Жена Александра Николаевича получила в приданое родовое поместье Ворсклу — там Чеченские поселились окончательно после его отставки. Волею судьбы став помещиком, Александр Николаевич порывался облегчить жизнь своих крепостных, дать им свободу. Но ни друзья его, ни жена не хотели понимать этих либеральных, как они называли, взглядов новоявленного барина. Соседи-помещики опасались водить с ним дружбу, а власти грозили взять имение в опеку. Как тут не вспомнить пушкинские строки о вступившем в помещичьи права Онегине:

... В своей глуши мудрец пустынный,

Ярем он барщины старинной

Оброком легким заменил;

И раб судьбу благословил...

...Все дружбу прекратили с ним.

«Сосед наш неуч, сумасбродит,

Он фармазон...»

В октябре 1814 года в Царском Селе на постоянные квартиры был размещен вернувшийся из заграничного похода лейб-гвардии гусарский полк. Впервые воспитанники Царскосельского лицея познакомятся с ле¬гендарным командиром, полковником Чеченским. Освободители Отечества были для мальчишек-лицеистов героями, «предметом гордых песнопений». 

«...Я стал взирать его глазами... / С его неясными словами/ Моя душа звучала в лад...» — напишет годы спустя Александр Пушкин о своем легендарном тезке, который за год до окончания им Лицея покинет Царское Село, назначенный командиром Литовского уланского полка. 

Известны письма А. С. Пушкину, автором которых литературоведы считают молодого А. Н. Раевского — родного сына прославленного генерала. С А. Н. Раевским Пушкин вместе служил на Юге, в Одессе и Кишиневе. Один из их начальников Ф. Ф. Вигель так вспоминал об отношении Раевского-сына к Пушкину: «...Стихов его никогда не читал, не упоминал ему даже об них: поэзия была ему дело вовсе чуждое, равномерно и нежные чувства, в которых видел он одно смешное сумасбродство... Вкравшись в его дружбу, он заставил его видеть в себе поверенного и усерднейшего помощника, одним словом, самым искусным образом дурачил его...» Приведем еще и беспокойный отзыв Раевского-отца о сыне Александре (в письме дочери, 1820 г.): «Он не рассуждает, а спорит, и чем более он не прав, тем его тон становится неприятнее, даже до грубости... У него ум наизнанку; он философствует о вещах, которых не понимает, и так мудрит, что всякий смысл испаряется... Я думаю, что он не верит в любовь, так как сам ее не испытывает и не старается ее внушить...»

А теперь письмо Пушкину, в ссылку, в Михайловское (от 21 августа 1824 года). Какой из Александров Раевских его написал — друг Пушкина по Царскому Селу, герой войны, или молодой приятель?

«...Вы пишете, что боитесь скомпрометировать меня перепиской с вами. Такое опасение ребячливо во многих отношениях... Я никогда не вел с вами разговоров о политике; вы знаете, что я не слишком высокого мнения о политике поэтов, а если и есть нечто, в чем я могу вас упрекнуть, так это лишь в недостаточном уважении к религии — хорошенько запомните это, ибо не впервые я об этом вам говорю. Я испытываю настоящую потребность писать вам. Нельзя безнаказанно прожить вместе столько времени; даже оставляя в стороне множество причин, которые заставляют меня питать к вам  истинную дружбу, одной привычки было бы достаточно, чтобы создать между нами истинную прочную привязанность. Теперь, когда мы так далеко друг от друга, я не стану сдерживаться в выражении чувств, которые питаю к вам; знайте же, что, не говоря уже о вашем прекрасном и большом таланте, я с давних пор проникся к вам братской дружбой и никакие обстоятельства не заставят меня отказаться от нее. (Брат не по африканской, но по «черной» крови! - М. В.) ...Ради Бога, дорогой друг, не предавайтесь отчаянию, берегитесь, чтобы оно не ослабило вашего прекрасного дарования, заботьтесь о себе, будьте терпеливы: ваше положение изменится к лучшему... Ваш долг перед самим собой, перед другими, даже перед вашей родиной — не падать духом; не забывайте, что вы — украшение нашей зарождающейся литературы и что временные невзгоды, жертвою которых вы оказались, не могут повредить вашей литературной славе... затем — питайте уважение к религии...» Обращаю внимание на графически выделенное мною слово «вашей», относящееся к слову «родина»: что мешало Александру Раевскому написать своему другу и поэту России, гражданином коей является и он сам, — «ваш долг перед нашей родиной»? Написал же он: «...вы — украшение нашей литературы»! Другое дело, если это письмо написано Александром Чеченским, который верой и правдой служит России, но помнит и никогда не забывает свою родину — Чечню.

Однажды Пушкин набросал графический портрет А. Н. Чеченского. Но одни пушкинисты видят в нем «А. Н. Раевского», другие — «Н. Н. Раевского-младшего». Словесный портрет Чеченского дает в своих дневниках Денис Давыдов: «...Росту малого, сухощавый, горбоносый, цвету лица бронзового, волосу черного, как крыло ворона, взора орлиного. Характер ярый, запальчивый и неукротимый; явный друг или враг; предприимчивости беспредельной, сметливости и решимости мгновенных». 

Достаточно сопоставить портретные характеристики братьев Раевских и Чеченского, чтобы убедиться, что в эскизе Пушкина нет тяжелого подбородка, широких скул и носа-«картошки», свойственных всем Раевским, включая их отца. Узнав, что в Москве живет и здравствует прямой потомок генерала Н. Н. Раевского — Сергей Петрович Раевский, я не могла не прийти в его благословенную обитель. Фотографии на стене говорили мне, что я пришла по адресу, то есть в имение Раевских; интерьер тесной квартиры не мог испортить этого трепетного ощущения. Я попросила Сергея Петровича взглянуть на графический рисунок Пушкина, под которым стоит подпись: «А. Н. Раевский». Он долго всматривался, наконец, поднял взгляд: «Это не наш Раевский!» Услышав слова, которых ждала, я рассмеялась. «Кто это?» — заинтересовался Сергей Петрович. «Александр Николаевич Чеченский — воспитанник брата вашего прапрадеда». Старик разволновался и захотел услышать его историю

Выслушав меня, он вновь, но уже с лупой в руках потянулся к рисунку. «Это не наш Раевский!» — повторил твердо. Я поинтересовалась: «Могу ли договорить вам судьбу Чеченского до конца?..» — «Говорите!» Переведя его внимание на фотографии на стене, где в имении деда моего собеседника Ивана Ивановича Раевского, деревне Бегичевка Рязанской губернии, в окружении Раевских сидит Лев Николаевич Толстой с дочерью Татьяной (1892), я спросила: «Знаете ли вы, почему Лев Николаевич так тянулся к вам, к Раевским?» Боясь смутить хозяина квартиры, я обрушила все же на него новые неожиданные факты. С большим интересом выслушав мои соображения о том, что роднит Чеченского с Толстым, Сергей Петрович воскликнул в сильном возбуждении то, что я совершенно не рассчитывала от него услышать: «Как много, оказывается, нас с вами связывает! И почему нас все время пытаются разделять, противопоставлять, когда нас такое связывает!.. Я должен внести поправки в родословную...» То, какую роль сыграл А. Н. Чеченский в судьбе Л. Н. Толстого, — не менее интересная, но совершенно другая история. Надеюсь, смогу поведать о ней и вам, даст Бог...

Князь П. А. Вяземский в «Старой записной книжке» упоминает А. Н. Раевского, не родственника генерала, но командира конногвардейского полка — не Чеченский ли имеется в виду? Скорее всего, он. Вяземский пишет, что офицер этот «был в некотором отношении лингвист, по крайней мере, обогатил гвардейский язык многими новыми словами и выражениями, которые долго были в ходу и в общем употреблении, например: «пропустить за галстук», немного «под шефе» (schuffе —разогретый), «фрамбуаз» (frambouse — малиновый) и пр. Все это, по словотолкованию его, значило, что человек лишнего выпил, «подгулял». Насколько можно судить, А. Н. Чеченский был достаточно сдержан в употреблении горячительных напитков, но, командуя гусарами, конечно же, должен был иметь богатый лексикон для определения столь популярного среди них занятия.

checheninfo.ru