ЧЕЧНЯ. Оказавшись в тесном соприкосновении, а затем в составе России, у наиболее передовой части чеченского и ингушского общества появилась потребность приобщиться к российской грамоте, науке, культуре. До этого у вайнахов письменность была на основе арабской графики. Духовные школы-хижары были в каждом крупном селе. Учеными (шейхами) становились на основе восточной (исламской) науки. Надо отметить, что ученые (дешна нах) очень высоко ценились в вайнахском обществе. Их авторитет был настолько велик, что нередко их ставили на уровень пророков.
Российская, русская наука была очень праграмична, приближена к земным делам. Чеченцы и ингуши быстро оценили его значение. Тяга к этой науке и культуре была поистине огромной. Ортодоксальное духовенство просто не могло чинить этой тяге серьезное противодействие.
Надо отметить, что настоящие ученые царской России с большим уважением относились к покоренным народам, старались помочь в интеграции к российской и европейской культуре.
В 1856 году русский академик А. А. Шифнер впервые составил чеченский алфавит на основе латинского письма. В 1862 году П. К. Услар создал чеченский алфавит на основе русской графики. Но царская власть особенно не торопилась покрывать горную часть учебными заведениями. Вот характерный случай, когда жители села Урус-Мартан ходатайствовали в 1895 году об открытии начальной школы на 160 человек. Они обязывались на свои средства построить школы и оборудовать ее, выделив для этого 400 десятин из общественных земель. Но этот проект, как свидетельствует архив, так и застрял в недрах административной канцелярии.
Но не отношения чиновников определяла судьбу русско-чеченских культурных, духовных взаимоотношений. В мыслях великих русских писателей, ученых, общественных деятелей свободолюбивый Кавказ все больше обретал романтический, героический образ. Г орцев рассматривали как гордых, высоко одухотворенных людей с высоко развитым чувством чести и достоинства. И лишь зашоренные военными проблемами генералы типа Ермолова любили повторять, что не успокоятся, пока в живых останется хоть один чеченец.
Первые контакты вайнахов с русскими, казаками оставили свой след в народном фольклоре. Контакты эти были разные, но в целом обогащали культуру, работали на прогресс. Один современный летописец, не оставивший своего имени писал, что чеченцы и русские, «как и всякие соседи ссорились и мирились, угоняли скот и дарили лихих скакунов, менялись оружием и торговали хлебом, похищали девушек и пировали на свадьбах, запоминали кровных врагов и братались с кунаками». В сказании об удальце Ахмаре Автуринском, в сцене его встречи в вольной степи с удальцом — казаком говорится:
— Не будь сиротою,
Ахмад Автуринский,
Не сочти за трусость,
Выслушай, подумай.
Если ты успеешь.
И меня зарубишь,
Люди просто скажут:
«Казака при встрече.
Зарубил недавно.
Ахмад Автуринский».
Если я успею,
От казачьей шашки.
Ты в бою погибнешь,
И тогда все скажут:
«Ахмад Автуринский.
был убит каким-то.
Казаком станичным».
Ты слывешь в народе.
Храбрым и бессмертным,
Так давай друзьями.
Будем мы с тобою…
…И подумав малость,
Дал свое согласие.
Ахмад Автуринский.
И, обнявшись крепко,
Кунаками стали.
Два героя наших…
Обряд куначества (дружбы, братания) широко распространялся между казаками и вайнахами.
«Дядя Ерошка прост был, ничего не жалел. Зато у меня вся Чечня кунаки были. Придет ко мне какой кунак, водкой пьяного напою, ублажу, с собой спать уложу, а к нему приеду, подарок пешкешь свезу», — вспоминает о своей молодости один из героев повести Л. Н. Толстого «Казаки». Дружба между чеченцами и русскими, безусловно, приводила к взаимообогащению их материальной и духовной культуры. Первый чеченский этнограф Умалат Лаудаев писал: «Основав на плоскости аулы, чеченцы и ингуши в тот час воспользовались выгодами, которые могли из земли своей; подражая русским, они заменяют свои горские сохи плугами; производят правильное хлебопашество и по этой отрасли промышленности превосходят прочие племена окружных стран».
Живущие по соседству русские люди перенимали многое в свою очередь у горцев. Исследователь прошлого века отмечает: в станице Гребенской «избы бревенчатые, часто дубовые и с острой, высокой крышею, а кровля с «коньком», окна «косящатые» и украшены резьбою». «К удовольствию своему, вы видите и чеченские сакли, стоящие рядом и на одном дворе с русскою избою… Домашняя обстановка гребенца еще более поражает оригинальностью, когда переступаешь порог его дубовой, великорусской избы. Первая комната напоминает чеченскую кунацкую, нежели жилище русского: на стенах развешаны шашки, кинжалы и разное другое оружие кавказского горца; на полу стоят пестрые сундуки, а на них разложены перины, ковры и коврики азиатского образца и изделия. «Большинство членов ее здесь сидят по-чеченски, поджавши под себя ноги; образов никаких не видно, и из мебели в ходу чаще чеченская треногая скамеечка, нежели стул или русская скамья». И в одежде русские подражали горцам. Л. Н. Толстой, долгое время живший в Чечне, обратил на это внимание. Вот как одет его герой Лукашка: «Широкая черкеска была кое-где порвана, шапка была заломлена назад по-чеченски, ноговицы спущены ниже колен. Одежда его была небогата, но она сидела на нем с той особой щеголеватостью, которая состоит в подражании чеченским джигитам».
Беглым русским людям, однако, не всегда удавалось продлевать на долгие годы свои благоприятные отношения с народами. По их пятам продвигалась администрация со своими не всегда приемлемыми для народов (особенно мусульманских) законами. Как писал один из краеведов прошлого времени, «куда бы ни бежали русские люди без видимой государственной цели, за ними по пятам шло и русское царство. Казалось бы, укрывшись за Терек и даже за Сунжу, наши беглецы совсем ушли о глаз Московской Руси, а вышло так, что не сменилось у них еще первое поколение, как уже Терек и Сунжа вошли в пределы Русского государства, и наши переселенцы опять очутились на его рубежах».
Как уже отмечалось, другое было отношение к Чечне и чеченцам у лучшей части российской интеллигенции. С Кавказом была связана практически вся жизнь великого русского поэта М. Ю. Лермонтова. Он писал:
«Синие горы Кавказа, приветствую Вас!
Вы взлелеяли детство мое;
вы носили меня на своих одичалых хребтах,
Облаками меня одевали, вы к небу меня приучили,
и я с той поры все.
Мечтаю об вас да об небе».
Эпизоды сражения царской армии с горцами молодой Лермонтов описывает с чувством огромного уважения достоинства чеченцев, высоко поднимается он над политическими амбициями политиков. И именно это благородство подлинной русской интеллигенции сохраняло веру горцев в Россию и в русский народ. Одна из поговорок чеченцев гласит: «Чиста дорога, по которой прошел истинный русский человек».
В стихотворении «Валерик» Лермонтов писал:
Раз это было под Гихами —
Мы проходили темный лес;
Огнем дыша, пылал над нами.
Лазурно-яркий свод небес.
Нам был обещан бой жестокий.
Из гор Ичкерии далекой.
Уже в Чечню на обратный зов.
Толпы стекались удальцов…
…Я думал: «Жалкий человек,
Чего он хочет!.. небо ясно,
Под небом места много всем,
Но беспрестанно и напрасно.
Один враждует он — зачем?
История, к великому сожалению, повторилась. И разве не о том же думает лучшая, достойная часть русской интеллигенции, хотя кое-кому и удалось спровоцировать эти нелепые, ничем не объяснимые варварские акции, называемые первой и второй чеченской войной?
Зло порождает зло. Добро, уважительное отношение тоже порождают ответное добро и благодарность.
Чеченский поэт М. Мамакаев писал:
Кто не воспел величие вершин,
Кому здесь вдохновенье не явилось?
Здесь Лермонтова сердце чаще билось,
Здесь волю славил он, России сын.
Первооткрывателем Кавказа в русской литературе называют А. С. Пушкина. Известна его лестная оценка Бейбулата Таймиева, знаменитого лидера равниной Чечни, человека выдающихся дипломатических способностей.
В черновой записи шедевра Пушкина «Не пой красавица, при нем» остались строки:
Напоминают мне оне.
Кавказа горные вершины,
Лихих чеченцев на коне.
И закубанские равнины.
В Чечне происходят действия поэмы Пушкина «Тазит».
Верно сказано нашим именитым современником Расулом Гамзатовым о влиянии русской культуры на судьбы северокавказских народов:
«Не Русь Ермолова нас покорила.
Кавказ пленила пушкинская Русь».
С Чечней, с крепостью «Грозная» была тесно связана жизнь другого русского поэта А. И. Полежаева. О его отношении к кровавой драме, разыгравшейся во время Кавказской войны середины XIX века, можно судить по следующим строкам:
Вот там-то, милостивцы, мы.
Отняли у голодной голи.
Все, что осталось, вплоть до воли,
И травим… И легло костьми.
Людей муштрованных немало.
А слез! А крови! Напоить.
Всех императоров бы стало…
Русский поэт-демократ Полежаев, находясь в Чечне, думал о том времени, когда:
Где б люди жили не врагами,
Без права силы и войны…
Как эти слова также, как и лермонтовские строки актуальны в условиях сегодняшней Чечни!
Огромную роль сыграл Кавказ, земля вайнахов в судьбе писателя Грибоедова. По этому поводу В. Г. Белинский высказался так: «Дикая и величавая природа этой страны, кипучая жизнь и суровая поэзия ее сынов вдохновляли его оскорбленное человеческое чувство на изображение апатического, ничтожного круга Фамусовых, Скалозубов, Загорецских, Хлестаковых, Тугоуховских, Репетиовых, Молчалиных — этих карикатур на природу человеческую!..»
В крепости Грозной, как утверждают исследователи, Грибоедов перенес драматичные события своей жизни: узнал о жестоком подавлении восстания декабристов и свой арест по подозрению в связях с их тайными обществами.
Большую роль в судьбе великого гуманиста, мыслителя Л.Н. Толстого сыграли Чечня и чеченцы. Впрочем, связь эта была и остается исключительно значимой для развития духовной культуры горного края. Ведь многое из учения писателя перекликается с философией, идеологией суфийского ислама.
Толстой часто и тесно общался с чеченцами. Однажды, как свидетельствуют историки и краеведы, Толстой чуть не попал в плен, когда со своим чеченским другом Садо Мисербиевым возвращались из крепости Воздвиженской в Грозную: «Ехали они вместе с оказией, состоявшей из двух рот Куринского полка и одной роты линейного батальона. Сзади тащились две пушки. Двигались медленно и Толстой с Садо, отделившись от колонны, поехали вперед. Толстой был на недавно купленной лошади кабардинской породы, которая отлично шла рысью, но была слаба для скачки. Под Садо была поджарая, длинноногая лошадь ногайской породы, очень резвая. Мисербисев предложил Толстому попробовать ее, и они поменялись.
И вдруг Садо заметил отряд конных чеченцев, человек двадцать, которые вовсю неслись навстречу. Толстой предупредил товарищей об опасности, а сам поскакал с Садо к Грозной. У Садо было незаряженное ружье. Он прицеливался из него в сторону погони, что-то кричал по-чеченски нападающим. Толстой мог бы ускакать на быстрой лошади Садо, но не хотел оставлять своего кунака в беде. Тут в колонне заметили приближение немирных горцев, хотели выстрелить в них из пушки, но кто-то предупредил их: «Там наши!» Из Грозной тоже увидели нападение, и оттуда поскакала кавалерия. Это было возле Ханкалы».
О своем друге Садо Мисербиеве Толстой писал: «Часто он мне доказывал свою преданность, подвергая себя разным опасностям для меня; у них это считается ничто — это стало привычкой и удовольствием».
Исследователь творчества Л. Н. Толстого отмечает: «Дом Толстого в станице Старогладовской был открыт не только для русских офицеров. Вот одна из записей в его дневнике: «После обеда пришли Оголин, Жукевич, кунаки из Старого Юрта…» Одним из приятелей братьев Толстых был чеченец Балта Исаев. От него Толстой услышал немало драматических история, некоторые из них вошли в произведения писателя.
Часто бывал Лев Николаевич в аулах, расположенных возле крепости. Интересовался он и горной Чечней. Ее вековые леса, горы, бурные реки, ее храбрые сыны и их богатая история послужили делу создания великолепной повести «Хаджи-Мурат».
Кавказская действительность расширила кругозор писателя и явилась мощным стимулом в его творческой деятельности. На Кавказе Толстой тесно общался с широкими массами казачества, русских воинов, горцев. Здесь он осознал себя художником слова и создал свои первые произведения. Вошедшие в золотой фонд русской и мировой литературы. В них молодой Толстой поставил на первое место проблему народа, русского национального характера и вопросы кризиса крепостнических отношений.
За ситуацией в Чечне внимательно следили и революционные демократы А. И. Герцен, Н. Г. Чернышевский, Н. А. Добролюбов. Они гневно осуждали царизм за его политику геноцида в крае.
Положение бедных горцев менялось, однако, медленно. Передовая российская культура проникала с трудом и встречала жестокое сопротивление со стороны главным образом религиозных фанатов. Неверно трактующих величайшую гуманистическую религию — ислам.
Вот строки из одной полной горечи и грусти чеченских песен тех лет:
Гордо стоите вы, горы высокие,
Как необъятны вы, горы высокие!
Сколько голодных сирот, обездоленных.
Вы приютили на скалах заоблачных…
Если б из сердца я горе мог выплеснуть.
В синее небо, то небо низверглось бы,
Рухнуло, землю покрыв необъятную, —
Так необъятно и горе мое!
Если б печаль я мог выплеснуть на землю,
Грудь бы земная великая треснула —
Так безысходна печаль моя тяжкая!..
С.-Х. М. Нунуев. Чеченцы.
checheninfo.ru
