В.А. Авие. Поездка в Чечню. 1910 г.

В тот же вечер мы шли по единственной улице Шатоя к клубу и увидели в одном из домиков яркое освещение. Из раскрытых окон неслись звуки большой басистой гармонии, наяривающей pas d’espagne. Подойдя ближе, мы увидели, что комната была полна народу: солдаты и чеченцы сидели вокруг по стульям со стаканами чаю в руках и, видимо, наслаждались зрелищем. Посреди комнаты, к нашему удивлению, несколько пар тех же солдат и чеченцев танцевали друг с другом модный танец.

Перед крыльцом стоял столбик с прибитою наверху рамой; в раме под стеклом красовалось несколько карточек солдат с размалеванными красною краской поясами и погонами, в воинственных позах и чеченцев с кинжалами наголо и со зверскими физиономиями. Пониже карточек было прибито объявление, написанное красивым почерком, со всевозможными завитками и украшениями: “Учитель танцев, пения и музыки, дирижер, фотограф, парикмахер и техник по зубоврачебному искусству”.

— Вот, видите, какой мастер! — смеясь, говорил С. — Этот жулик привез гармонию, фотографический аппарат и клетку с птицами, которые вынимают гадальные билетики. Чеченцы и солдаты к нему толпой валят, а он им и танцы разные нажаривает, и снимает их, и бреет, и зубы рвет, что угодно. Нашего повара теперь оттуда и не выудишь. Боюсь только, чтобы этот артист чего не натворил тут; а то, Бог с ними, пусть забавляются.

Мой пристав отчасти прав был в своих опасениях, Через несколько дней универсальный фотограф исчез, забрав вперед деньги за карточки со своих клиентов и захватив с собою какую-то чеченскую девицу. [278]

— Да, блаженное было бы тут житье, — говорит С., когда, мы в жаркий день, сидя в нашей так называемой столовой, под липами, наслаждались тенью, прохладой от ручья и чудной малиной, только что купленной у проходившей чеченки. — Райское было бы житье, если бы не такой народ проклятый. Вот, изволите видеть, никогда покоя нет, опять идут за чем-то: а через час мне надо на происшествие ехать.

К липам подходила через площадь группа старых, почтенных чеченцев с переводчиком во главе. Остановившись недалеко от стола, они раскланялись и почтительно молчали, ожидая вопроса. С. начал расспрашивать, в чем дело. Выступив вперед, один из стариков стал объяснять, что они старшины и никак не могут собрать податей со своих сельчан, что-то по 30 коп. с дыма. Не дают, да и только.

— Почему же не дают?

— Да пойми, не мне же эти деньги идут, я жалованье получаю. Они нужны в казну. Ну, царю, царю, понимаешь? — убеждал их С.

Долго бился бедный мой капитан, стараясь убедить их в неизбежности и необходимости платить подати, но ничего не добился. Наконец он велел старикам уходить, обещая сам объехать селение через несколько дней и поговорить с народом.

— И каждый раз одна и та же история, когда приходит время собирать подати, — обратился он ко мне. — И, вы думаете, не дадут? Или у них денег нет? Дадут, но только они каждый раз думают: а нельзя ли обойтись без этого? И ломаются до того, что всю душу вытянут.

В это время во двор уже вводили оседланных лошадей. Вчера С. посылал в соседнее селение двух милиционеров, чтобы они привели скрывавшегося там бродягу, беглого каторжника. Односельчане и родственники не хотели его выдавать, главным образом бабы, которые пришли в неистовство, исколотили двух несчастных воинов, изорвали на них черкески и в конце концов там же их и заперли в пустую избу. Теперь надо было самому начальнику участка ехать их выручать.

Жутко было смотреть, как заряжали ружья и револьверы, говоря, что дело может быть плохо; как, распрощавшись с нами, стараясь шутить, но, видимо, взволнованный, мой приятель сел верхом и в сопровождении пяти верховых милиционеров и переводчика выехал со двора. [280]

Мы остались в тревожном ожидании, рассчитывая время, когда уехавшие должны были вернуться. Вернулись они скорее, чем мы ожидали, и с полным триумфом: во двор въехала наша кучка верховых; у каждого милиционера была привязана к седлу пара, а то и больше, бунтарей и баб, бежавших за лошадьми. Главного арестанта, бродягу, пристав вел сам. Мужчины шли покорно, опустив головы; они знали отлично, что их засадят ненадолго, только для острастки, а им это в привычку. Зато бабы!.. В разодранных, грязных рубашках, с выбившимися из-под платков космами, они визжали и рвались так, будто их вели вешать. Стараясь вырваться, они падали на землю, кусали милиционеров за руки, рвали на себе волосы и платье и оглашали всю крепость воем и причитаниями. Недаром чеченцы сами говорят, что у них не бабы, а черти.

Под деревьями началось обычное судьбище, напоминавшее суд Соломонов под дубом, или Людовика XI в Венсенском лесу, судящего своих подданных. Преступников живо раскассировали и заперли, причем баб предварительно связали по рукам.

И долго еще двор оглашался их криками, долетавшими сюда из окон арестантской.

— Не хотите ли проехаться со мною? Я еду сегодня осматривать свой участок дороги между Шатоем и Евдокимовским укреплением. Проедем верст десять; там тоже есть интересные места; Чёртов мост посмотрите.

Я с радостью принял приглашение С., семья его тоже собралась ехать с нами. Уложив в корзину кое-какую провизию и захватив чай и сахар, мы на простой линейке выехали по до-роге, соединяющей Шатой с Евдокимовским, от которого уже другой пристав.

Выехав из ворот крепости налево и переехав вброд знакомую мне уже речку Вердеах, мы спустились к Аргуню и по берегу его, по чудной дороге подъехали к вновь вздымающимся отсюда с южной стороны Шатоя хребтам гор. Кругом нас расстилались зеленые ступеньки, спускающиеся с плато, прямо поднимались отвесные высокие скалы, почти сплошь заросшие лесом. Между скалами узкая, глубокая трещина, полная непроглядной зеленой тенью от нависших с обеих сторон деревьев с перекинутым у самого отверстия мостом. Из черно-зеленой щели, бурно кипя, вырывается Аргунь, ударяя пенистыми волнами в устои моста; по теснящим выход его стенам ползет мох, и бледные папоротники свешивают свои зеленые перья. В самую воду склоняют ветви могучие деревья; вдали упавший ствол старого бука еще держится корнями за один склон и, [281] перекинувшись на другой, образует фантастический мост, весь окутанный зелеными ветвями.

За мостом огороженная поляна, по которой разбросаны деревянные и каменные столбики с разноцветными чеченскими надписями и пестрыми узорами. Большинство столбиков увенчано большими шарами, разрисованными красными, синими и зелеными полосками и похожими на полосатые арбузы: это кладбище селения Вашендерой, которое всползает на гору за этим местом успокоения.

checheninfo.ru