ЧЕЧНЯ. Середина XIX века. Много тогда русских беглецов устремилось к горскому свободолюбивому народу. Беглые русские солдаты и казаки в ауле Дарго у Шамиля под крылом обрели и кров, и деятельность. Целое поселение было. В 1852 году в слободе проживало более 150 человек. Около десяти беглецов обзавелись семьями и детьми.
Все русские получали свой паек, коротая время на земледельческих работах. Кукурузу растили. Сено готовили. Другую какую работу дадут, выполняли. Кроме поселения русских в Дарго беглецы проживали и в близлежащих аулах по три-шесть человек где-то, к чеченцам нанимались.
Перебежчики принимали ислам, получая горские права. Не возбранялось оставаться и при своей вере, но многие предпочитали принять ислам, хотя и смотрели на смену веры, как на временную меру для получения больших благ. Возвратившись в родные станицы, казаков ждал допрос, на котором никто и никогда не сознавался в принятии мусульманства.
Где ж это видано, чтобы казак, да еще и мусульманином был? Отмечали христианские праздники тайком. В горах чаще, где никто не видит. В истории сохранилась сводка о 1856 годе, когда много казачества в количестве ста человек на Пасху сходились в ауле Нурки, где брагу пили, разговор вели.
Были и такие, кто не желал работать ни на Шамиля, ни на чеченцев. Казаки разбойничали, угоняя скот и воруя людей у своих же, станичных. Некоторые современники считают, что ни один набег на казачьи станицы не свершался без участия беглецов, что знали все ходы и выходы. Умели наскочить так, что и опомниться не успевал народ, как уводили табун лошадей. Чаще их вспоминают мрачными, озлобленными. Боялись родных казаков в хуторах, больше чем самих чеченцев. Шамиль был другого мнения о казачьих бегах. Любил особенно удачливых перебежчиков. В 1842 году под крыло имама пристало таких несколько человек. Руководил группой червленский казак Зот Черин. В 1845 году Черина взяли и еще трех чеченцев. По дороге от хутора с добычей потерял Черин пистолет с кинжалом. Решил вернуться, да найти. Следом шла погоня. Так Зота и схватили.
Такого сорта вояки водились практически в каждом хуторе, и нередко их любили и уважали селяне. В Старо-Гладковской проживал урядник Епифан Сехин. Звали его просто Епишка. Удрал Епишка к чеченцам и стал наведываться в родную станицу регулярно. Часто Епишку старогладковцы просили лошадей и скот не трогать: «У соседа угони, а мою то оставь». На что казак отвечал серьезно: «А разве в потемках видать, твоя она, иль соседа? Навяжи веревку на шею, может, тогда нащупаем, да отпустим». Поутру возвращалась лошадка с веревкой на шее в родной хутор. Но такие благородные разбойники, как Епишка, встречали редко. Ему ведь была важна не лошадь в качестве добычи, процесс вдохновлял. Ночью поползать. Часовых попугать. Отхватить восторженную похвалу у чеченцев. Такие казаки, как Епифан Сехин, сидели в острогах, бывали на расстрелах и виселицах. Свою жизнь они частенько продляли за счет откупа головой известного разбойника, за которым специально отправлялись на охоту в горы. Поймал грабителя — получил медаль. Выкрал корову — медаль сняли.
Что горский джигит, что отважный казак в своем развитии порождали особый сорт людей. Для них тревога, кровь все равно, что потребность в хлебе насущном, страсть, азарт. Иначе и жить не могли. Наслаждаясь войной, они любили ее, как искусство, находя в ней душевную гармонию. Что казаки, что горцы не только не боялись смерти, но искали встречи с опасностью. Их влекла беззаветная смелость, дикая молодецкая удаль, полная воинственной поэзии, что действовала на массы заразительно. Мирное время проходило для них в мучительной пытке, лишь подталкивая к действиям, не имевшим ни границ, ни правил.
