ЧЕЧНЯ. В 90-е годы XX века в условиях всплеска агрессивного национализма Чечня столкнулась не просто с феноменом исламского фундаментализма - развитие получил экстремизм, активно спекулирующий на исламе. Исламский фундаментализм как феномен общественной жизни в мусульманском обществе, который связан с деятельностью общественно-политических течений, социально-экономических, культурно-просветительских и элитных группировок, использующих в своей практике лозунги, призывающие к построению государства на основе принципов раннего, времен пророка Мухаммеда и первых халифов, ислама и их неуклонное соблюдение, - явление в Чечне тех времен было новым. Анализ исторического прошлого позволяет выявить причины способствовавшие всплеску исламизма и экстремизма в 90-е годы.Суфийская организационная структура не препятствовала осознанию чеченцами себя единым этносом, но способствовала традиционному соперничеству между тейпами.
Окончательная исламизация Чечни - достаточно позднее явление. Народные предания относят первые проповеди ислама среди вайнахов к VIII-IX веках, однако, по мнению ученых, ислам стал утверждаться в Чечне в XV-XVI веках по мере спуска на плоскость, где в этот период доминировали мусульмане-кабардинцы. Поэтому длительное время новая религия господствовала в центральной и восточной частях равнинной Чечни. В горных районах языческие верования оказались более устойчивыми.
Ситуация изменилась в середине XIX века, в период существования теократического государства - имамата Шамиля, когда движение сопротивления горцев российской экспансии трактовалось в религиозных терминах, что способствовало более глубокому укоренению ислама. Движением, непосредственно объединившим религиозные и антиколониальные устремления горцев, стал суфийский орден (тарикат) накшбандийя.
На Северный Кавказ идеология накшбандийя проникла из Курдистана уже в опосредованном виде. Дагестанские (преимущественно аварские) и чеченские шейхи ведут цепочку преемственности от мауланы Халида аль-Багдади (1776-1828), курда из Сулеймании. Основанная аль-Багдади ветвь получила известность как братство халидийя. Его организационная специфика сложилась в ходе вооруженных выступлений курдов в XIX веке, когда шейхами становились военные вожди и территориальные группы внутри братства соответствовали внутриплеменному делению.
Одним из основных постулатов накшбандийцев было превосходство шариата над любым мистическим опытом. Дагестанский шейх Мухам мад аль-Яраги, адепт халидийской общины братства Накшбандийя и мюршид (духовный лидер) Дагестана, видел в шариате единственную гарантию независимости исламской уммы и считал своей прямой обязанностью следить за строгим выполнением законов шариата в личной и общественной жизни мусульман. В своих проповедях аль-Яраги соединял призывы к газавату (священной войне с неверными) и религиозному очищению. Газават в его понимании был составной частью шариата: «только те, кто соблюдают шариат и поднимают свой меч против неверных, спасутся в ином мире».
На Северном Кавказе накшбандийский тарикат получил название мюридизма. В конце кавказской войны, наряду с тарикатом накшбандийя, в Чечне распространяется тарикат кадирийя, за которым в науке закрепилось название зикризма, основанный Кунта-Хаджи Киши-евым. К началу XX века, несмотря на невоинственный характер проповедей, зикристы преследовались властями и вынуждены были действовать в условиях подполья. Последователи накшбандийя, напротив, в массе адаптировались к новым условиям и из них по преимуществу формировались кадры официального (признаваемого властями) духовенства.
Таким образом, во второй половине XIX века в Чечне произошло окончательное закрепление ислама в качестве господствующей идеологии. Исламизации вайнахов способствовал мюридизм, объединивший горцев перед лицом внешней опасности. К началу XX века суфийский ислам был представлен в Чечне тарикатами накшбандийя и кадирийя, каждый из которых включал в себя несколько ответвлений - вирдов, внутри которых почитали «своего» шейха (устаза). В условиях Чечни суфийская организационная структура наложилась на традиционное чеченское общество, способствовав разделению чеченских тейпов по признаку принадлежности к тому или иному тарикату. Это не препятствовало осознанию чеченцами себя единым этносом, но способствовало традиционному соперничеству между тейпами.
В 20-х годах XX века мусульманское духовенство и мюридекие лидеры подверглись репрессиям, что напрямую отразилось на росте антисоветской деятельности вирдовых братств. В период депортации чеченцев в Казахстан в 1944-1957 годов именно суфийские братства явились основой сохранения духовной культуры народа. После восстановления ЧИАССР в 1957 году партийные и советские органы развернули в республике масштабную антирелигиозную кампанию. В ходе борьбы с религией имело место преследование целого ряда религиозных авторитетов, деятельность суфийских братств носила нелегальный характер. В республике не существовало «официального» ислама и до 80-х годов не было ни одной официально действующей мечети. Антирелигиозная работа имела следствием сосредоточение культовой практики исключительно внутри вирдовых братств.
В местной атеистической литературе отмечалось, что в связи с успехами в борьбе с религией, мюридизм в Чечено-Ингушетии принял новую форму функционирования - так называемую малую мюридскую общину. Ее характеризовало объединение родственных семей на основе следования сильно вульгаризированным установкам ислама, в сочетании с освященными религией патриархально-бытовыми отношениями. Деятельность большинства руководителей мюридских общин далеко выходила за рамки религии. Авторы отмечали, что подобная община способна влиять и на тех членов семьи, которые «уже не считаются верующими».
Отмечалось, что служители культа в массе неграмотны или малограмотны в знании арабского языка, и не в состоянии изучить источники мусульманской идеологии. Все их теологические познания ограничиваются преданиями и местной богословской литературой. Исследователи фиксировали, что молодое поколение, в большинстве получившее образование, не устраивает примитивное толкование или голое отрицание достижений науки и явлений окружающей действительности.
В то же время духовные потребности населения, и, прежде всего молодежи, - в родственном и национально-земляческом общении, в коллективном сопереживании носят традиционно-исламский оттенок, что активно использовалось духовенством. Среди духовенства и активистов мюридских групп широкое распространение получило мнение, что отход значительной части верующих от исламской обрядности чреват национальной трагедией.
В исследованиях состояния мюридизма в советское время отмечалось, что к его проявлениям относятся пережитки национальной исключительности: проповедь превосходства одной религиозной группы над другими, порождение религиозного национализма, замкнутость, конфронтация и т. д. Отмечалась жесткость некоторых мюридов в следовании религиозным запретам и предписаниям: порицание ношения европейской одежды, пищевые запреты, отказ от ношения «ненациональных» имен и т. д.
К середине 80-х годов ислам в Чечено-Ингушетии приобрел следующие черты: отрыв от мировой исламской богословской мысли, вульгаризация ислама; падения влияния служителей культа на значительную часть населения; этнизация ислама, отождествление судьбы этноса с сохранением ислама на основе симбиоза норм адата и шариата внутри вирдов и мюридских групп.
С началом «перестройки» в Чечне начался процесс реисламизации. Несмотря на то, что доминировали лозунги национального возрождения, они включали в себя сильную исламскую компоненту. Новые лидеры Чечни использовали ислам как идеологию. Джохар Дудаев и его сообщники продолжили дело последнего советского руководителя Чечено-Ингушетии Доку Завгаева, который за два года построил в Чечено-Ингушетии более 200 мечетей, надеясь этим обеспечить новую общественную консолидацию вокруг старой партийной элиты.
В политических целях использовалось не распространение основ духовного учения, а ритуальные исполнения зикра, театральные формы отправления намаза на съездах чеченских тейпов и обличения оппонентов как отступников, «неверных». Другой внешней приметой «укрепления» религиозности стало создание специальных комнат для молитвы в учреждениях, организациях и учебных заведениях. Они использовались редко и далеко не все из-за отсутствия коммунальных удобств, привычки совершать молитвы на работе. Обязательным считалось участие в коллективной молитве в мечети для многих высокопоставленных чиновников.
Сторонники суверенитета Чечни апеллировали к исламскому прошлому чеченского народа, находя в нем оправдание своих взглядов. Прежде всего, это выразилось в апологетизации имени шейха Мансура (первого широко известного чеченского проповедника ислама), начавшего в конце XVIII века движение за укрепление влияния шариата во имя сплочения мусульман Чечни. В составе исполкома Объединенного конгресса чеченского народа (ОКЧН) большим влиянием пользовалась партия «Исламский Путь» (ИП), рассматривающая политическую независимость Чечни, как необходимое предварительное условие для перехода республики на «основы ислама». Взгляды лидеров ИП оказали большое влияние на бойцов формировавшейся национальной гвардии, что горячо приветствовалось многими представителями низового духовенства и активистами ряда мюридских групп.
По мере обособления от федерального центра и нарастания конфронтации с Москвой, усиливались исламские призывы в речах чеченских политиков. Действия российских властей, направленные на стабилизацию ситуации в республике, приводили к ответным резким заявлениям, обильно насыщенным исламской риторикой. 8 ноября 1991 года, в день введения федеральным центром чрезвычайного положения на территории Чеченской Республики, появился указ Дудаева, где он призывал «превратить Москву в зону бедствия во имя нашей свободы от куфра (неверия)». На следующий день состоялась торжественная присяга президента, которая сопровождалась клятвой на Коране, произнесенной в присутствии духовенства. В эти дни несколько тысяч молодых людей, собранные в Грозном, приняли обет газавата против посягательства на независимость Чечни.
На тот момент концепция чеченской государственности, выдвинутая в ноябре 1990 года на 1 съезде чеченского народа (в июне 1991 года прошла его вторая сессия, переименовавшая его в ОКЧН), предусматривала будущее развитие Чечни в рамках демократического, светского государства. Вместе с тем, ислам должен был занимать лидирующие позиции в деле сплочения нации и преодоления наследия «государственного атеизма». По словам Дудаева, «на данном этапе, любой руководитель, который не приносит присягу на Коране, не имеет права в новой структуре вступать в должность».
Процесс исламизации чеченского общества во многом был вызван стремлением политических лидеров Чечни создать себе значительную социальную опору. Идеологи национально-политической независимости стремились опереться, прежде всего, на молодежь, маргинальные элементы и старшее поколение. Люди старшего поколения пережили депортацию, и некоторые из них не скрывали свою неприязнь к советской власти, были предрасположены к решительным действиям.
В то же время многие специалисты различных отраслей народного хозяйства, творческие и научные деятели не одобряли выбор радикального пути, стремление к исламизации всей общественно-политической жизни. Во внутренней политике исламский компонент ограничивал возможность влияния оппозиции, представителей «массовых профессий», научно-творческой интеллигенции на ход общественных событий. Все республиканские совещания глав администраций населенных пунктов проводились с приглашением мулл, имамов мечетей, кадиев. Религиозные деятели, активисты, вовлеченные в общественный процесс, стремились стать влиятельной силой, тесно связанной с институтами новой власти.
Чеченский лидер стремился поставить единение чеченцев-мусульман в борьбе с «имперской Россией» в противовес традиционному соперничеству вирдов внутри чеченского общества. Основную массу сторонников Дудаева составили зикристы, и заявление президента о принадлежности к вирду Кунта-Хаджи обеспечило ему поддержку со стороны этого братства. Единению мусульман Чечни, по его мнению, должно было также способствовать возрождение архаических институтов чеченского общества, например Мехк-Кхел (Совет страны).
Этот институт, берущий свое начало в языческие времена, а позднее подвергшийся влиянию ислама, решал важнейшие вопросы жизни народа. По некоторым данным, даже при советской власти действовала «параллельная юрисдикция» кхелов. В них родовые авторитеты вместе с традиционным духовенством выступали как носители традиционной морали, и в массовом сознании считались защитниками и хранителями шариата. Возрождение Мехк-Кхела должно было способствовать внедрению в чеченское общество установок, навязываемых радикальными националистами, маскировавшими их под решения «традиционного» органа власти.
читать дальше
checheninfo.ru
