Последний весенний месяц 95-го. Небольшое фотоателье на окраине Урус-Мартана.
Люди молча толпятся в очереди. Всем нужны фотографии на временные паспорта: просроченный – повод военным усомниться в твоей благонадёжности. Задержат при первом же паспортном контроле. Уведут. Или сгинешь без вести, или сгноят в душегубке…
Томимся в духоте. Не по-весеннему жаркое солнце не торопится к закату. Не слышно досужих разговоров. В глазах – тоска и уже привычная опустошённость.
Всё, что можно, выплакали. Всё, что могли и смели, высказали... Ни эмоций, ни мыслей – покорное ожидание необратимости общей судьбы.
Неожиданно – лёгкое оживление в очереди… Слышится чей-то сдавленный смешок, и тонкий девичий голосок, с грудным придыхом, выводит: «Ма! Подожди… Дай поправлю!» И снова – бисеринками – смех. Кому это так весело? Видно, не коснулось людей горе, если могут так заливаться смехом…
Рассчитавшись с фотографом, проталкиваюсь к выходу сквозь кучку зевак. У самой двери стоит, неуклюже наклонившись, высокая пожилая женщина. Маленькая девочка… нет, взрослая девушка – невысокая горбунья с удивительно чистым лицом – приглаживает ей волосы. Старая мать смущённо оправдывается перед глазеющими: «Вот… хочет дочка свою мать на старости лет красавицей сделать…» Девушка весело прыскает в ладошку… Поднимает глаза и с нескрываемой любовью смотрит на мать. Та, стесняясь посторонних, с нежностью наблюдает за суетящейся вокруг неё дочерью, покорно подставляя голову под ее хлопотливые ручки... Помогая, заскорузлыми ладонями поправляет косынку на плечах...
