Об археологическом аспекте в изучении этногенеза вайнахов

В. И. Марковин (Москва)

/тезисы/

1. При строго научном изучении этногенеза вайнахов нужно избегать сенсационных версий, наподобие тех, по которым кавказские тюрки объявляются потомками шумеров. Здесь должен иметь место спокойный подход к фактам археологии и истории. Этого, к сожалению, нет. Известны попытки рассмотрения древности майкопской культуры, как привнесенные семитоязычными арамейскими племенами. Местные культуры конца III и II тыс. до н. э., безо всяких оснований, связывают с населением европейской культур шаровидных амфор, шнуровой керамики и воронковидных кубков. Все это свидетельствует о нежелании или неумении вдумчиво изучить кавказский археологический материал.

2. Сейчас трудно говорить что-либо конкретное об эпохе камня и неолите на территории Чечено-Ингушетии. Памятники их почти не изучены. С появлением майкопской и куро-араксской культур появляется возможность проследить определенную непрерывность в развитии того древнего населения, которое жило в горах и на плоскости современного региона страны вайнахов. Судя по материалам Лугового поселения и курганам Бамута, племена названных культур активно взаимодействовали, причем можно говорить о постепенной нивелировке майкопских особенностей в керамическом комплексе. И наоборот, куро-араксские черты превалируют в нем, находя близкие аналогии в синхронных материалах Дагестана.

3. В эпоху развитой бронзы, которая прекрасно представлена в Чечне такими памятниками, как могильники Гатын-Кале и Бельты, куро-араксские черты не исчезают. Керамические материалы позволяют заметить их медленное угасание с параллельным преобладанием посуды баночных и почти яйцевидных форм (с устьем раструбом и небольшим дном), покрытых грубой обмазкой. Для этого времени можно уже говорить об особой культурно-исторической общности, характерной для Северо-Восточного Кавказа. Внутри нее намечаются локальные варианты (отдельные родственные культуры) – Гинчи, Гатын-Кале, Великент и др.

4. Каякентско-харачоевская культура непосредственно связана с предшествующим временем. В это время локальные-племенные особенности усиливаются. А.П. Круглов вполне закономерно делил памятники культуры на западную и восточную группы. Они могли быть оставлены протовайнахским и протодагестанским населением. Мною намечены более мелкие группировки, которые могут отражать более мелкие племенные отличия внутри данных групп.

В эпоху поздней бронзы уже функционируют первые склепы со специальными полками, на которые возлагали умерших (могильник в Эги-кале). Так появляется еще одна черта в материальной и духовной культуре местных племен, непосредственно смыкающаяся с вайнахскими представлениями о загробном мире.

5. Ход исторического развития племен Северо-Восточного Кавказа не был прямолинейным и спокойным. При анализе соответствующих материалов необходимо учитывать перемещения местных племен и их связи с населением степей, горцами Закавказья и Дагестана и с более западными, соседними племенами – носителями культурных традиций северокавказской общности.

6. Среди памятников времени перехода к эпохе железа значительный интерес представляет Зандакский могильник, тем более что он послужил основанием для выделения особой «зандакской культуры» (О. М. Давудов). Его материалы имеют несколько смешанный характер. Среди них выделяются многие исконно местные керамические формы при наличии декоративной имитации обмазки, но имеются и привнесенные кобанские черты в виде отдельных керамических сосудов и металлических изделий. В связи с этим стоит вспомнить памятники восточного варианта кобанской культуры. Они существенно отличаются от классических кобанских памятников Центрального Кавказа, представляя собой своеобразную смесь исконно местных материалов и привнесенных элементов кобанской культуры. Металл более всего имеет здесь кобанский облик. Это дает право утверждать непрерывное развитие местных племен. Таким образом, племена скифо-сарматского времени, жившие на территории Чечено-Ингушетии, являются прямыми предками современных вайнахов. Если И. М. Мизиеву приходится заниматься лингвистической эквилибристикой, чтобы доказать мнимое тюркоязычие алан, то работами многих археологов и специалистов смежных дисциплин доказано, что под наименованием «сарматов» и «алан» скрывался значительный вайнахский компонент.

7. Думаю, что перебросить мостик от скифо-сарматского времени к средневековью не так уж трудно. И вполне ясно, что вайнахи, близкие по культуре и строю языка дагестанским народам, имеют право называться аборигенным населением. Им нет нужды искать своих предков в Египте, Индии и в других далеких и близких странах.

Некоторые эстетические особенности произведений зодчества вайнахов

1.Историки архитектуры И. Э. Грабарь, Н. Н. Воронин, Г. К. Вагнер и др. уделяли большое внимание эстетике русского народного зодчества: храмам и жилым сооружениям. Горская архитектура с ее эстетическими особенностями с подобных позиций не изучалась. Обычно преклонение перед своеобразной красотой соответствующих памятников ограничивалось общими восторженными замечаниями. Пожалуй, только дагестанская архитектура рассматривалась с этой стороны (Г. Я. Мовчан, Н. Б. Бакланов, С. О. Хан-Магомедов, П. М. Дибиров и др.).

2.Несомненно, специалисты делали косвенные попытки найти «меру» красоты вайнахских построек, - отсюда споры по поводу высоты боевых башен в отдельных регионах Чечено-Ингушетии, замечания о пропорциональных соотношениях между частями построек и т. д. Однако это только подходы к постижению архитектурных особенностей вайнахских памятников, к воссозданию приемов строительного мастерства. Даже знание модуля, используемого при возведении зданий, не есть еще ключ к пониманию эстетического воздействия произведений местной архитектуры. Величие той или иной постройки – это целый комплекс слагаемых: формы здания (его стиль), пропорции, колористическое решение, место расположения, связь с окружающей природой (с воздухом полей, гор и лесов). К сожалению, осмысление комплекса подобных слагаемых никогда не было задачей историков архитектуры и археологов, изучавших зодчество вайнахов. Обычно мы стремились зафиксировать сооружение и датировать его. Менее всего думалось о том, почему данное здание производит такое, вполне конкретное впечатление.

3. Опустив здесь особенности склеповых сооружений, обращу внимание на башенные постройки. Выбор места для устройства башни часто был продиктован стратегической необходимостью, но умение вписать ее в окружающий ландшафт, придать постройке гармоничную высоту, обратить башенный декор лицом к зрителю, а не затенить его, - это дело мастерства зодчего. И такие задачи вайнахские строители решали блестяще. Все детали боевых башен построены в соответствии с законом зеркальной симметрии. Нарушений их я не знаю. Это придает башням законченную стройность и зрительно увеличивает их реальную высоту. Жилые башни, как правило, не столь симметричны, в них превалирует определенная ритмика, которой подчинено расположение дверных и оконных проемов, что также придает зданиям определенную гармоничность. Декор боевых башен скуп и также строго симметричен. Он не ломает архитектонику зданий, а легкий светотеневой и цветовой контраст декора только лишь подчеркивает однотонную монолитность основных масс здания. Не только сугубо конструктивную, но и большую декоративную роль играют арки, которыми завершаются дверные и оконные проемы. Их разнообразие даже в одной постройке свидетельствует о стремлении зодчих оживить однообразие кладки и даже показать свое мастерство. Думаю, что дальнейшее изучение всех особенностей местных средневековых построек позволит выявить здания, созданные одним зодчим.

4.Башни часто покрыты каменными вставками с петроглифами. Они иногда тонально контрастируют с кладкой башен. И если петроглифы выбиты не на арочных камнях и обрамлении проемов, то они оказываются вне симметрии и ритмики зданий. Видимо, будучи своеобразными закодированными рассказами, они должны были привлекать внимание зрителей. В этом контрасте и заключена их архитектурная особенность. Такой контраст не мешал средневековому зрителю и, возможно, настраивал его на еще более эмоционально-глубокое восприятие данной постройки. Таковы лишь некоторые эстетические особенности башенной архитектуры вайнахов. О происхождении башен существуют  также довольно противоречивые мнения. Так, о малазийско-переднеазиатском  происхождении культуры народов Северного Кавказа, в том числе и вайнахов, высказывались А. М. Дирр и особенно Б. Плечке. Последний считал, что движение башенной культуры, подгоняемое исламом, шло с юга на север, через  Южную (Приванскую) Армению. Теория Б. Плечке в новейшее время находит определенную поддержку в работах А.Ф. Гольдштейна. Разбирая вопрос о генезисе вайнахских и осетинских башенных построек и оперируя общими и не всегда проверенными   данными  о местных архитектурных объектах, А. Ф. Гольдштейн считает, что вайнахское и осетинское зодчество возникло под  влиянием Передней Азии. Отсюда ведут свое начало машикули и «уширенное венчание башни». Но ведь переднеазиатские примеры, приведенные им, случайны. Это сирийская гробница с балконом, напоминающим машикуль, зубчатые, опять-таки напоминающие машикули, изображения на урартском штандарте и древней иранской монете. Отсутствие сравнительного анализа переднеазиатских, малоазийских и северокавказских памятников, игнорирование многовекового разрыва в бытовании одних и возникновении других памятников - таково впечатление от предложенной теории. Однако это мнение, высказанное в монографии «Средневековое зодчество Чечено-Ингушетии и Северной Осетии», повторяется в других работах А.Ф. Гольдштейна. В книге «Башни в горах» исторический экскурс построен так, что речь идет уже не о влияниях, а о непосредственных связях вайнахов с древними жителями Передней Азии и Балкан. При таком подходе к истории культуры единичные факты относительного сходства  в любом  явлении станут казаться основополагающе-глобальными. Еще более смело переднеазиатское влияние приписывается северокавказцам – создателям  башен в последней обобщающей работе А.Ф. Гольдштейна. Автор говорит, что на эволюцию горского строительства оказывало «влияние зодчество Передней Азии»; как видно, это влияние было смертельным, так как в древности вайнахи (на них обращено особое внимание автора) не возводили каменных построек, а, как утверждает А. Ф. Гольдштейн, жили в глиняно-плетневых домах  со скатными крышами. Последний вывод,  если иметь в виду эпоху бронзы и раннего железа, ни на чем не основан. Изучаемая территория входила  в зону единых с горным Дагестаном культур, носители которых пользовались для строительства камнем (подчеркиваю, речь идет о горной части Кавказа). Если же под «древностью» понимать раннее средневековье, то и тогда жители гор тем более не пользовались плетневыми конструкциями, их нет даже в могилах. И о какой эволюции можно говорить, если переднеазиатские постройки, «сходные» с вайнахо -  осетинскими, А.Ф. Гольдштейн обнаружил среди  памятников I тысячелетия до н. э. В таком случае, о каком же культурном влиянии  может идти речь, если, с  одной стороны, взяты весьма ранние памятники, а с другой - позднесредневековые башни? Любое влияние подразумевает общение между живыми людьми  (напомню, письменность  у вайнахов появилась в самое позднее время). Странно и то, что о влиянии на Дагестан форм переднеазиатской культуры автор почти ничего не говорит, хотя в зодчестве этой области довольно много «восточных» элементов – арки, декоративная резьба по камню, дереву и даже штукатурке. Но если не через Дагестан, то как же проникло «азийское» влияние к вайнахам и осетинам? Прямой ответ на этот вопрос отсутствует в «комплексном исследовании зодчества восточной и Центральной частей Северного Кавказа», предпринятом А.Ф. Гольдштейном. В предыдущих разделах уже говорилось  о мнении историка  архитектуры  П.П. Закарая по поводу происхождения вайнахского зодчества. Он считает, что первоначально башенное строительство возникло на территории горной Грузии  и затем уже проникло к горцам Северо-Восточного Кавказа. Этот вывод  сложился у него на основе изучения хевсурских башен в замке Ананури. Не буду детально останавливаться на том, что многие  хевсурские башни неотличимы от вайнахских, и это не удивительно, некоторые из них действительно построены ингушами. Жители некоторых ингушских сел далеко уходили за пределы родных гор, воздвигая своим соседям башни. Так, в Северной Осетии у сел. Даргавс стоят руины башни Мамсуровых; по сведениям, приводимым И.П. Щеблыкиным, она построена ингушами. Чисто вайнахский декор покрывает пятиярусную башню Хестановых в осетинском селении Донисар. Таким образом, вайнахский характер боевых башен  со ступенчато- пирамидальным завершением  достаточно ясен. Вайнахской является и башенка в Ананури, напоминающая описанный мной  минарет сел. Эткали. Народная башенная архитектура Грузии имеет свои яркие и специфические черты. Это плоское или зубчатое  в виде переплета завершение башен, преимущественно клювовидные машикули, часто закругленный корпус зданий, относительное обилие довольно широких внутрибашенных помещений. Подобные черты в архитектуре других народов (дагестанцев, осетин, вайнахов) встречаются лишь спорадически. Остановлюсь еще на одном мнении, которое носит локальный характер. Оно принадлежит М. Б. Мужухоеву, который считает, что «пирамидальные башни» возникли на «территории самой Ингушетии» и затем уже распространялись в другие  части Кавказа, в том числе и в Чечню. Аргументами для подобного высказывания служат постепенное количественное уменьшение башенных построек по  мере движения от Ингушетии к востоку, ухудшение стройности, пропорциональности  и меньшая высота башен в восточных районах – Чечне. Однако  выводы, сделанные М.Б. Мужухоевым, не подкреплены сравнительными цифровыми таблицами, а без них высказанные им  суждения нельзя считать фактами. Им не учтено, что во время  Кавказской войны  многие отдельные башни и целые башенные оселки были уничтожены. И дело не в высоте башен (не менее высоки и стройны башни в  районе Итум-Кале, Хайбахе и других пунктах), а в их архитектурных особенностях, характере арочных конструкций, системе кладки, общей планировке, употреблении скрепляющих растворов. Подобное сравнительное и очень дательное изучение ингушских и чеченских построек почти не начато, а то, что о них известно, не дает права говорить  о превосходстве одних башен перед другими, даже о каких – либо хронологических (почти этапных) ареалах. И почему высокие башни генетически должны быть более древними, а не наоборот, ведь низкие постройки типологически более близки  примитивным жилым комплексам. Местные башни, где бы они ни находились - в Ингушетии или Чечне - обладают общим и вполне определенным архитектурным стилем, который можно назвать общевайнахским. Здесь не идет речь о чисто местных, локальных особенностях, они, несомненно, имеют место и будут когда-либо изучены. Но прежде чем говорить о локальных чертах в вайнахской архитектуре, необходимо еще самым тщательным образом выделить те особенности, которые характерны только для чечено-ингушского зодчества, отличая его от творчества соседних народов - населения Грузии, Дагестана, Осетии. Проведение подобной работы позволит решить важные вопросы, связанные с историей конкретных народов, их национальным самосознанием и духовной культурой. Оно может явиться действенным и в изучении происхождения зодчества вайнахов. Думаю, что его истоки  нужно искать на месте, в горах Чечено-Ингушетии, археологические памятники которых позволяют восстановить возникновение горской архитектуры. Не исключено, что в ранние периоды становления мастерства строительства, до возникновения узколокальных - местных особенностей, территории, охваченные им, будут достаточно велики. И только по мере приближения к нашему времени станут намечаться узкие области  с прообразами архитектурных стилей. Среди них займут свое место и регионы с чертами, которые станут затем характерными для дагестанцев, вайнахов, осетин и других народов Кавказа, создавших величественные памятники архитектуры.