В.А. Авие. Поездка в Чечню. 1910 г.

ДАЙДЖЕСТ:

Против тюрьмы стоит клуб. Такое громкое название носит небольшое здание, осененное огромными деревьями, под которыми расставлены простые деревянные скамейки. Клуб состоит из нескольких комнат, между которыми одна, убранная прилично, с кроватью и зеркалом, назначается для посещающего иногда Шатой высшего начальства. В клубе этом ничего нет, кроме бильярда и самовара; и вот каждый вечер собирается, туда местная публика со всеми чадами и домочадцами: три-четыре офицера, почтовый чиновник, симпатичный батюшка, ветеринар, доктор. Мужья сражаются на бильярде, а дамы сидят и беседуют; тут же вертятся и дети, и даже чей-то огромный красавец сенбернар мирно спит под бильярдом.

Когда игра затянется, и все проголодаются, жены приносят в клуб чай, сахар, масло и редиску, сырь и яйца, и учиняется общее чаепитие. Есть и крошечная читальня, в которой получаются два раза в неделю с почтой несколько газет, с “Новым Временем” во главе.

Каждое воскресенье на площади за крепостью бывает базар. Приезжают слобожане из Воздвиженской с возами овощей, соли, пшеничной муки и глиняной посуды. Чеченцы идут и едут за десятки верст из окрестных селений, чтобы продать кусок сыру или мешок кукурузы, или же променять их на пшеничную муку, огурцы и арбузы, до которых они большие охотники, но [265] сами их не сеют. Чеченки тащат кур, горшочки масла, яйца, ягоды и фрукты и, получив несколько грошей, как настоящие дочери Евы, идут в слободу покупать яркие ситцы на свои костюмы. Костюм же их очень несложен: длинная до земли рубашка с очень длинными рукавами, которые служат вместе и карманами, так как они прячут туда все, что угодно, завязывая рукава узлом; рубашку дополняют такие же длинные шаровары, надетые под ней, да платок на голове; вот и весь наряд. Зимою женщины носят еще большую шаль, в которую укутываются с головою.

Дешевизна продуктов изумительная, а потому сюда съезжаются скупщики сельских произведений со всего округа, и базары бывают очень оживленные. Для поддержания порядка, среди пестрой толпы русских и чеченцев прохаживается какая-то фигура в черном камзоле с бляхой на груди: это единственный шатоевский полицейский, однорукий инвалид с болтающимся пустым рукавом, с кривою старой шашкой на боку и с палкой в своей единственной, но зато правой руке.

В чудное свежее солнечное утро мы пили чай у ручья под деревьями перед домом. Надь нами раскинули ветки цветущие липы и старая, в два обхвата, дикая черешня с крупными [266] глянцевитыми листьями и мелкими, уже черными, ягодами. Черешни сыплются вокруг, пачкая платье и скатерть, так что приходится выдвинуть стол из пределов этого фруктового дождя. Вид ягод и их аромат соблазнителен настолько, что я невольно беру одну из них в рот, но должен сейчас же выплюнуть ее обратно: ягоды горьки, как хина, и я долго не могу отделаться от этого вкуса.

— Хотите попробовать не диких, а настоящих садовых черешен прямо с дерева? — спрашивает меня хозяйка. — Так пойдемте сегодня в сад к Песи; у него их сколько угодно.

Песи, солидный, чисто одетый чеченец; у него свой дом и сад за стеною крепости, над обрывом. Когда мы пришли к нему под вечер, он, вежливо раскланиваясь, провел нас к себе. Деревья его фруктового сада гнутся, увешанные кистями белых, красных и черных плодов.

— Кушай, пожалуйста, — любезно начал он нас угощать.

Мы выразили желание купить черешен. У Песи глаза загорались негодованием и оскорблением. Не говоря ни слова, он вынул из-за пояса кинжал и начал рубить ближайшие ветки с ягодами, поднося их нам, как букеты.

— Что ты делаешь? — воскликнули мы в один голос.

— Ми будем дерева ломать, ветки рубить! Пускай все пропал! Разве Песи продал фрукта?

Пришлось уступить гордому чеченцу, считавшему нас своими гостями, а не покупателями, и мы успокоили его только тогда, когда набрали даром столько черешен, сколько могли унести всей компанией. Я подошел к обрыву ничем не огороженного сада. Внизу по широкой долине разливалась на десятки рукавов речка Вердеах, усеянная мельницами, окаймленная зелеными лесистыми уступами. По горам на расчищенных от леса полянах, засеянных кукурузой, ютились селения с высокими минаретами. Две рядом стоящие башни сторожат селение Цугуной. Из труб белых домиков курится дым очагов, на которых в этот час готовится ужин. На нежном серо-голубом небе с золотой полоскою на западе, в прозрачном воздухе над верхушками тополей стоит опрокинутый серебристый серп луны рядом с яркой, играющей лучами Венерой. Вечерняя тишина нарушается тихим журчанием Вердеаха, далеким мычанием и блеянием стад, спускающихся с пастбища, да из крепости слабо доносятся звуки гармонии и бубна; это солдатики справляют свой вечерний отдых. Мирно ложится на душу прелестная картина, чудный воздух гор ласкает своим свежим дыханием, доносящимся с зеленых вершин. [267]

Целые дни шатался я по окрестностям Шатоя, открывая все новые и новые красоты и прелести этого дикого живописного уголка, и редко встречал на своих прогулках кого-нибудь, кроме ребятишек, собиравших ягоды, ковром покрывающие поля и леса Шатоя.

Как-то в пасмурный день я не решился гулять, и мы сидели с семьей моего приятеля за чайным столом у ручья под деревьями. Вдруг за воротами крепости раздался какой-то все приближавшийся шум, послышались крики, и во двор ворвалась целая толпа чеченцев. Все они что-то взволнованно кричали, сильно жестикулируя, грозились, и среди них шла закутанная с головою женская фигура. Группа направлялась прямо к нам.

— Ну, уже происшествие! Давно не бывало, что ли? — воскликнул мой приятель, с неудовольствием отставляя свой начатый стакан чаю и быстро вставая. Он пошел навстречу толпе, а мы остались за столом, наблюдая развертывавшуюся перед нами интересную картину и слушая переговоры, которые велись через переводчика, явившегося с чеченцами.

Женщина оказалась украденною невестою, дочерью зажиточного чеченца Беци; она пропадала три недели в горах, и, наконец, родственники нашли ее, отбили у жениха и привели на суд к начальнику участка, спрашивая, что теперь с ней делать. С. распорядился выгнать всю ораву за ворота, невесту отвели в сторону, подальше от ворот, послали за кадием и старшиною селения, и мой приятель стал допрашивать девушку в их присутствии. Она открыла лицо и, опустив свои огромные чудные глаза, вся дрожа, отвечала на вопросы.

Вдруг девушка побледнела, как стена, зашаталась и, чуть не падая, стала указывать на что-то вдаль отчаянными жестами. Ворвавшись через боковые ворота, которые забыли запереть, окруженный новой толпою, без шапки, с перекошенным яростью лицом, в разорванном бешмете, шел прямо к ней ее отец Беци с револьвером в руке. Переводчик и начальник участка бросились к нему, стараясь не пропустить дальше, и схватили его за руки. Отбиваясь, не глядя ни на кого, он кричал диким голосом, а за ним волновалась и орала целая толпа его родственников и односельчан, хватаясь за оружие. Долго убеждали отца уйти и дать допросить невесту; но он не сдавался и, когда его обезоружили, стал рвать на себе волосы и, раздирая грудь обеими руками, кричал, что он оскорблен увозом дочери и желает, чтобы ее допросили в его присутствии. Он рвался к девушке, которая старалась спрятаться от него за кади и старшину, стоявших возле нее; его не пускали. Тогда он, как безумный, внезапно выхватил кинжал из-за пояса одного из своих соседей и [268] направил его себе в грудь, крича о своем позоре. Кинжал отняли и опять крепко схватили за руки разъяренного чеченца.

— Да ведь это не по закону при тебе допрашивать! Разве ты своего закона не знаешь? чёрт вас дери! — кричал, надрываясь, уже охрипший начальник участка. — Вот кади, вот старшина, при них допросим и все запишем. Потом все узнаешь!

читать дальше: 1, 2,  3, 4, 5

checheninfo.ru

Добавить комментарий

Спутник Земли

Отправить комментарий