В.А. Авие. Поездка в Чечню. 1910 г.

ДАЙДЖЕСТ:

Переводчик, также надрываясь и крича, переводил его речи, вероятно, выпуская “чёрта”. Невеста дрожала, как в лихорадке, хватаясь руками то за переводчика, то за начальство, но все же успела признаться, что ее увезли с ее согласия и что она не хочет раздаваться со своим возлюбленным, который пока спрятался в надежном месте, чтобы его не убили ее оскорбленные родственники. Если бы она сказала это при отце, тот застрелил бы ее на месте.

За воротами крепости между тем стоял гул, неслись крики, и слышался лязг кинжалов. Две собравшиеся там партии жениха и невесты чуть не перерезались между собою, пока шел допрос. Даже наш повар, чеченец Джамбалт, выскочил из кухни с возбужденным лицом и, хватаясь за кинжал, кричал: “Надо резать, а то срам будет!” — хотя он не имел никакого отношения к действующим лицам.

Пришлось послать за милиционерами и с их помощью разогнали и кое-как успокоили взволнованную толпу. Решено было невесту не пускать к отцу, а отдать на сохранение в чужую семью, впредь до примирения сторон. Отца отправили под конвоем домой, а всех родственников жениха С. велел запереть в тюрьму. Это сделано было для их же безопасности, потому что иначе вся эта орава перерезалась бы.

Мы, сидя за столом, любовались на зрелище, которое годилось прямо в оперу. Что за жесты, что за позы и лица! Да и сюжет был недурен. Мне с непривычки казалось жутко смотреть на разъяренную толпу чеченцев, но вся семья моего приятеля, очевидно, привыкшая к подобным сценам, глядела только со спокойным любопытством. Наконец двор опустел, и все успокоилось. Бедный С., отдав последние распоряжения переводчику и старшине, отдуваясь и вытирая лицо платком, вернулся к столу и залпом выпил свой остывший стакан чая.

— Ну, и пароль! — охрипшим от крика голосом говорил он. — Как тут с ними быть? Наш закон, а тут еще и их закон, а они ведь ничего понимать не хотят. Не могу же я эту девицу отдать отцу на расстреляние! А по их понятиям так и надо; подай, да и только!

Я полюбопытствовал, что же теперь будет дальше из всей этой романической истории. [269]

— Что дальше? — переспросил С., усаживаясь за стол и принимаясь за новый, горячий стакан чая. — Переговоры теперь будут, и если жених заплатит рублей триста, то, пожалуй, помирятся. Если же не сойдутся в деньгах, то невесту водворят к отцу, и тогда может пойти резня, хотя бы для того, чтобы кровью омыть позор отца. И, вы думаете, это помешает красавице потом выйти замуж за другого? Ничуть не бывало, хотя она и пропадала в горах с мужчиной. Здесь женихи на это смотрят очень своеобразно: значит, говорят, хорошая девка, если ее крали. Все, что вы видите, — особого рода комедия чести, разыгрываемая для приличия, которым они проникнуты до мозга костей. Отец знает, что должен проделать все это, иначе ему житья не будет среди своих; и он, для соблюдения всех правил приличия и чести, готов убить дочь или самого себя, но от денег все-таки не откажется. Во всем этом есть своеобразная [270] смесь рыцарства и торгашества вместе, и это очень характерно для чеченцев. А торгаши они удивительные; доказательством может служить то, что они совершенно вытеснили из округа всех торговцев, армян и даже евреев. Деньги любят страстно, но это не мешает им не дорожить жизнью ради чести, понимаемой, конечно, по-своему.

Через три дня мы услышали, сидя на своем балконе, какую-то стрельбу на противоположной горе, в селении Цугуной. Стрельба продолжалась все утро, и мой приятель, вернувшись к обеду из своей канцелярии, сказал, что это по случаю свадьбы, которую сегодня справляют у Беци. Дочь его выходит замуж за своего похитителя, заплатившего отцу целых 350 рублей. На радостях родственники стреляют, жарят баранов, варят сыр в масле (любимое кушанье чеченцев), но Беци из приличия на свадьбе не присутствует, делая вид, что он все-таки оскорблен.

— Тем дело и кончилось, и я уже всех выпустил, — прибавил С.: — вот вам и честь, которую можно купить за 350 рублей.

Проснувшись в одно прекрасное солнечное утро, я узнал, что мой начальник участка уехал в дальнее селение на следствие и вернется только к вечеру. Зная мою страсть к прогулкам, любезная хозяйка предложила показать мне сегодня новые места, и мы отправились после обеда навстречу С. по дороге в Шаро-Аргунь. Пройдя верхом мимо артиллерийских казарм, мы полюбовались, как солдаты качаются на гигантских шагах, с веселыми восклицаниями и топотом тяжелых сапог носясь вокруг столба.

— Надо их чем-нибудь повеселить; они все страшно тоскуют в этих горах, — сказал нам их офицер, подошедший поздороваться.

Прошли мы по образцовым солдатским огородам, обсаженным густым вишенником, и, поднявшись довольно высоко на гору, очутились у обрыва в живописную, глубокую и широкую балку, всю заросшую кустами орешника. У края балки пожилой чеченец усердно искал чего-то, ползая на коленях в густой траве; увидя нас, он приподнялся и поклонился. — Что потерял? — спросили мы его.

— Ах, господин! — ответил он: — вы не знаете, какая нам горя!

Чеченец выражался довольно правильно и чисто на русском языке, и из его рассказа мы узнали следующее: сюда в округ приехал какой-то господин, член археологического общества графини Уваровой, делать раскопки. Получив на это разрешение от начальника Грозненского округа, он нанял рабочих и [272] поехал с ними и с проводником по селениям. Попав в Шаро-Аргунь, остановился археолог у нашего рассказчика, который был старшиной селения, следовательно, лицом почтенным и очень уважаемым чеченцами. Расположившись, как дома, он ел и пил у него четыре дня и все ходил по окрестностям, иногда ездил на лошади старшины и заставлял рабочих раскапывать старые могилы. В конце концов, не найдя ничего интересного, археолог поколотил своего хозяина, будто бы за нерадение, ничего не заплатил ни ему, ни рабочим-чеченцам и еще послал телеграмму начальнику округа, что ему не оказывают содействия в раскопках.

Бедный старшина рассказывал все это волнуясь, с азартом и драматическими жестами, весь дрожа от негодования и обиды.

— Копает могилы, — говорил он: — народ плачет, а он кости вынимает из могилы и берет в мешок. Теперь от этого дождик, ух, большой дождик будет, и хлеба не будет. А еще он все куклы искал в могилах; тут, говорит, должны куклы быть. Вот, он не смотрел на меня, а я нашел такую изображению, вроде человека, да на зло ему не дал и спрятал в карман. Теперь вот шел, остановился Богу помолиться (На Кавказе мусульмане всегда при заходе солнца становятся на молитву; обернувшись лицом к Мекке, они стоят неподвижно на коленях, воздев руки и изредка кланяясь в землю, при каких бы обстоятельствах ни застал их закат. Мне случалось видеть среди города, на бульваре при множестве публики такую сосредоточенную фигуру молящегося правоверного.) и потерял ее!

Мы стали искать кругом в густой, но низкой траве, и скоро, действительно, я увидел и поднял с земли маленькую бронзовую фигурку. Куколка в палец величиною, очень тонко сделанная, изображала воина в шлеме, латах и полном вооружении, с мечом и щитом в руках; она вся почернела и позеленела от долгого лежания в земле. Надо было видеть радость бедного чеченца, который горячо стал нас благодарить, схватил свою куколку и тщательно спрятал ее за пазуху.

— Я знаю, что он хотел такую самую изображению найти; у нас уже был раз такой господин. Ну, могилы наши, куклы тоже наши; теперь я ее даром не отдам, пускай купит! — говорил он со злорадством, сверкая глазами.

На другой же день мы узнали, что археолог купил у старшины “изображению” за 25 руб. По правде сказать, мы нисколько не пожалели этого господина, что ему пришлось заплатить за желанную им редкость, тогда как он мог бы получить ее даром, если бы не был так груб и неделикатен с бедными полудикарями. [274]

Расставшись с обрадованным чеченцем, мы увидели по ту сторону балки вдали возвращавшегося со следствия С. Спустившись в балку, он поднялся по другому ее склону с нашей стороны и, подъехав к нам, слез с лошади. Милиционер, следовавший за ним, взял лошадь за повод, а С., идя с нами пешком домой, рассказал по дороге, по какому курьезному поводу его вызывали.

Недели две тому назад два чеченца подрались из-за какого-то пустяка, и один зацепил другого палкой по голове, не особенно сильно, но все-таки сделал ему маленькую ссадину. Ссадина могла бы зажить в два-три дня; но у этого народа есть две страсти: лечиться и судиться. В данном случае, очевидно, соединились обе эти страсти, и обиженный решил вместе со своими родственниками, которые всегда принимают горячее участие в подобных делах и которых он собрал на семейный совет, что надо стянуть сколько-нибудь с обидчика.

Пригласили они своего знахаря и велели ему лечить ушибленную голову с тем, чтобы обидчик заплатил и за знахаря, и за лекарство как можно больше. Знахарь, осмотрев больного, увидел отлично, что лечить ему тут нечего. Но, во-первых, надо поддержать свой врачебный престиж, а, во-вторых, получить что-нибудь знахарь тоже был не прочь; значит, надо затянуть лечение возможно дольше. Ничто же сумняшеся, знахарь разрезал кинжалом накрест кожу на голове мнимого больного и начал скоблить ему череп. Скоблил он живую кость ежедневно дней десять подряд, и вчера терпеливый больной отдал Богу душу. Теперь родственники умершего требуют с обидчика 20 рублей, да еще, исполняя обычай кровной мести, собираются его убить, хотя отлично знают, что их больной умер не от удара палкой.

— Извольте вот их разбирать! Да тут мозги надо наизнанку выворотить, чтобы что-нибудь у них понять и рассудить их так, чтобы все были довольны, — говорил С., идя с нами домой.

— Вот недавно у меня в селении Барзой тоже интересное дело было. Случилась драка, на улице, и дело дошло до перестрелки: а ведь это у них, как пить дать, сейчас пальба. Ну, какая-то любопытная баба высунулась в окно посмотреть, что делается, и чья-то шальная пуля отстрелила у нее косу. Так, как срезала! У чеченцев же это страшный позор — бабе без косы быть, да и косы у них хорошие, бабе жалко. Приезжаю. Спрашивается: с кого же взять вознаграждение? Потому что позор позором, а вознаграждение тут первое дело. Бился я, бился, так виноватого и не нашел; мало ли кто там стрелял! И осталась баба без косы и без вознаграждения. А теперь вся деревня во вражде [276] за эту косу; так и жди, что опять происшествие какое-нибудь будет, и опять меня потянут на следствие.

Когда мы уже подходили к крепости, то увидели идущую к нам навстречу какую-то странную фигуру. На своих прогулках я уже не раз встречал этого оригинального субъекта, который бродил по окрестностям с фотографическим аппаратом, иногда в черкеске и модной соломенной шляпе с ленточкой, а иной раз в длинном и странном синем сюртуке и огромной белой папахе с красным верхом. По-видимому, ему особенно правилась эта смесь костюмов европейского с туземным. Заинтересовавшись, я спросил у С., не знает ли он, что это за фигура.

— А-а! Это сюда приехал на днях странствующий фотограф. Он из чеченцев, но как будто немножко цивилизованный. Вы посмотрите, какое он у себя объявление вывесил, просто потеха!

читать дальше: 1, 2, 3, 4, 5

checheninfo.ru

Добавить комментарий

Спутник Земли

Отправить комментарий