Северокавказская адаптация

Николай Силаев

Вывести раскаявшихся боевиков из леса в Дагестане будет сложнее, чем это было в Чечне. В Чечне они выходили под личные гарантии отца и сына Кадыровых — в Дагестане требуется создать систему правовых гарантий. Комиссия по адаптации дает им шанс вернуться к мирной жизни

"Я спрашивал у сотрудников ГРУ, что можно сделать с этим человеком. Они ответили: с ним можно только воевать", — Ризван Курбанов, депутат Госдумы, председатель дагестанской комиссии по адаптации бывших боевиков, показывает фотографию крепкого бородача в камуфляже и с гранатометом. На другой фотографии — Нариман Мирзамагомедов, один из лидеров дербентской бандгруппы, уже без гранатомета, в кабинете Курбанова пишет явку с повинной. Он сдался в октябре прошлого года во время спецоперации — редкий случай, обычно боевики не сдаются. Вместе с ним вышел Тельман Гаджимустафаев, он был в той же блокированной силовиками квартире. В переговорах о сдаче участвовали представители комиссии по адаптации. А после того, как была опубликована сделанная комиссией видеозапись, на которой Мирзамагомедов призывает боевиков сложить оружие, сдался еще один член группы.

Дагестанская комиссия по адаптации существует уже больше полутора лет, она получила сотню заявлений от людей, желающих выйти из леса, попавших под следствие или просто столкнувшихся с пристальным вниманием правоохранителей по подозрению в связях с боевиками. Почти четыре десятка заявлений рассмотрено. По делам тридцати обратившихся комиссия ходатайствовала перед судом о снисхождении или перед следствием — о смягчении меры пресечения. Национальный антитеррористический комитет рекомендовал распространить дагестанский опыт, и такие же комиссии были созданы в Чечне, Ингушетии и Кабардино-Балкарии.

Есть разные мнения о результатах этого опыта. Одни говорят, что даже если лес покинули немногие — это уже успех. Ризван Курбанов приводит пример другого сдавшегося боевика — Тамерлана Амирова. Он приехал к председателю комиссии и не только написал явку с повинной по статье о покушении на жизнь сотрудника правоохранительных органов, но и по собственной инициативе показал два схрона с готовыми к применению бомбами. Другие считают работу комиссии неудачной, потому что взрывы по-прежнему гремят, а практика работы силовиков на Кавказе мало изменилась за полтора года. Сейчас дело идет к тому, что комиссия по адаптации либо станет эпизодом в новейшей истории Северного Кавказа, либо даст начало серьезным переменам в политике по борьбе с терроризмом.

Эффект примера

Кремль никогда не считал северокавказский терроризм лишь криминальной проблемой, какие бы слова ни говорились по этому поводу в телекамеры. Политическую составляющую — как вернуть на свою сторону нелояльных и как сократить базу поддержки боевиков — российские власти всегда признавали и обсуждали. Пример тому — семь амнистий, объявленных участникам незаконных вооруженных формирований с начала конфликта в Чечне. И установление мира в Чечне было достигнуто в той же мере политическим путем, в какой и силовым, если вспомнить о роли Ахмата Кадырова.

Отцу и сыну Кадыровым удалось вывести из леса очень многих боевиков. Но чеченский случай был чрезвычайным, боевики выходили не столько под гарантии закона, сколько под личные гарантии Кадыровых и доказывали кровью свой политический выбор, воюя с террористами в рядах чеченских силовых структур. Одна из черт Чечни минувшего десятилетия — легализованные частные армии, подразделения под российскими знаменами и погонами, фактически подчиняющиеся только своему патрону.

Сейчас конкурирующих с Кадыровым частных армий больше нет. Однако и повторять этот опыт в других республиках, привлекая бывших боевиков воевать с действующими боевиками под личные гарантии того или иного лидера, в Москве желающих нет. Тем более что, какой бы трудной ни была ситуация в Дагестане, Ингушетии, Кабардино-Балкарии, государственные институты там, в отличие от Чечни конца 90-х, худо-бедно работают. Значит, нужно искать такое политическое решение проблемы террористического подполья, которое предполагало бы не личные, а правовые гарантии сдавшимся боевикам. Дело это трудное — с правовыми гарантиями и для обычных граждан туго, не говоря уже о раскаявшихся мятежниках.

Дагестанская комиссия по адаптации — заявка на такое решение. Она не заменяет следствие и суд, но может следить за тем, чтобы следствие велось корректно. В составе комиссии — главные республиканские силовики, известные адвокаты, уполномоченный по правам человека при президенте Дагестана, вообще ее административный ресурс довольно велик. Она же может ходатайствовать перед судом о снисхождении, и, учитывая статус комиссии, такое ходатайство будет выражать коллективное мнение многих влиятельных людей.

Пропагандистский эффект заметен. «Наиль Бикмаев, имам мечети Ростова и сын муфтия Ростовской области, прибыл в Дагестан для совершения, по его пониманию, военного джихада, — рассказывает Ризван Курбанов. — Он не попрощался с домашними, взял документы и исчез. Человек не сталкивался ни с дагестанской правоохранительной системой, ни с социальными проблемами Дагестана — интернет-сайты его убедили в том, что в республике есть основания для военного джихада. Его арестовали в Махачкале за хранение оружия. Перелом в сознании Наиля произошел в СИЗО, когда утром надзиратель разбудил его, предупреждая о времени намаза». Бикмаеву дали условный срок.

Другой пример. Четверо граждан Казахстана приехали в Дагестан совершить джихад, умереть и попасть в рай. Двое были задержаны на съемной квартире с бомбой, еще двое — через несколько дней, когда они с криками «Аллах акбар!» забросали камнями пост ДПС. «Они надеялись, что полицейские в ответ откроют огонь, убьют их, и они попадут в рай», — говорит Курбанов. Публичное раскаяние таких несостоявшихся террористов, не говоря уже о лидерах бандгрупп, — мощный аргумент против пропаганды «джихада на Кавказе». Но делает действенным этот аргумент только постоянный и растущий поток раскаявшихся. Такого потока пока не наблюдается.

Политические вопросы

В апреле работа комиссии по адаптации оказалась едва не парализованной. На очередном заседании президент Дагестана Магомедсалам Магомедов и начальник дагестанского управления Следственного комитета России Алексей Саврулин поспорили, как должна работать комиссия. Саврулин сказал, что большинство тех, чьи дела она рассматривала, сдались только потому, что у них закончились боеприпасы. «Таких людей рассматривать нельзя, просто недопустимо, — говорил главный дагестанский следователь (цитата по сайту “Коммерсанта”, опубликовавшего стенограмму. — “Эксперт”). — Этим мы всю правоохранительную деятельность, направленную на борьбу с терроризмом и экстремизмом, сводим на ноль. То есть сегодня, получается, ты можешь воевать, стрелять, убивать, а потом прийти на комиссию и сказать: “Пожалейте меня, я хороший”».

Ризван Курбанов говорит, что к сегодняшнему дню разногласия улажены: «Где два юриста, там три мнения. Начальник Следственного управления считал, что комиссия должна рассматривать дела только по завершении следственных действий, мы с этим не соглашались. Сейчас сотрудничаем».

Все же рискнем предположить, что дело не только в юридических разногласиях. Комиссия не имеет формальных полномочий, ее ресурс определяется поддержкой республиканских гражданских властей, республиканских силовиков и Национального антитеррористического комитета. Республиканские силовики политически сильнее гражданских властей. И они все еще не доверяют тем, кто не входит в их «систему», и все еще хотят взять реванш за унижения 90-х.

«Парню 21 год, он был водителем в махачкалинской бандгруппе. Его туда привел приятель, — рассказывает собеседник “Эксперта” в Дагестане. — От приятеля он слышал о терактах и об их участниках. Был задержан, стал давать показания, обратился в комиссию. Ему не оформили ни явку с повинной, ни досудебное соглашение, повесили на него соучастие по 12 эпизодам. И дали 16 лет».

По словам нашего собеседника, следствие в Дагестане ориентировано на то, чтобы обвинять боевиков не по 208-й статье (создание незаконных вооруженных формирований и участие в них), а по 209-й (создание банды и участие в банде). Такая правоприменительная практика уже действует в Чечне. По 208-й возможно прекращение уголовного преследования, если человек добровольно сложил оружие и не совершал иных преступлений, и в практике комиссии были случаи, когда эта норма применялась. 209-я такого не предполагает, и сроки по ней больше.

Статьи 208 и 209, если судить по их тексту, в некоторых случаях могут быть взаимозаменяемы. По идее, участие в НВФ объясняется политическими мотивами, участие в банде — корыстными. Но в двух статьях такое различие не проводится. К тому же северокавказские боевики помимо борьбы за идею давно занимаются простым вымогательством.

Ризван Курбанов считает, что следователи вменяют подозреваемым только те статьи, по которым есть доказательства, а если следствие ошибется, ошибку исправит суд. Правда стоит заметить, что у следствия есть свой интерес в виде статистики отчетности по расследованию тяжких преступлений. И здесь возникает несколько политических вопросов, на которые трудно ответить в содержательных рамках УК и УПК и в географических рамках Дагестана.

Например, каким должно быть правоприменение по уголовным делам в отношении членов северокавказского террористического подполья? Сейчас Уголовный кодекс в некоторых своих частях снисходительнее к политическим мятежникам, чем к корыстным бандитам, правоприменение же — ровно наоборот. Следует ли публично обсуждать этот вопрос и на какой площадке вести обсуждение? Достаточно ли нескольких северокавказских комиссий по адаптации или нужна их координация на федеральном уровне? Насколько открытыми могут быть силовые ведомства для аргументов гражданских структур, если речь идет о борьбе с терроризмом?

В ближайшие дни работа комиссии по адаптации будет обсуждаться на заседании Совета по правам человека при президенте. Это знак того, что политические вопросы поставлены. Знаком же их успешного решения станет массовый выход из леса «бандитов» или «членов НВФ» — как кому нравится. 

checheninfo.ru