Бела Шавхелишвили. К вопросу исследования языкового самосознания носителей различных этнических групп(на материале цова-тушинского (бацбийского) языка).

Надо заметить, термины, обозначающие представителей цова и чагма в научной литературе были исследованы не единожды и разными авторами (Н. Марр, Ю.Д. Дешериев, Р. Гагуа, Т.Утургаидзе и др.), поэтому для ясности вопроса, рассмитрим некоторые из их точек зрения.

Вот что пишет м Н.Я. Марр: «… основа ?о…, но с суффиксом мн.ч. –va, в устах грузин является названием той половины тушинского народа, которая сохранила свою речь рядом с грузинским…» (2.-37). Основу ?оr – автор сопоставляет с ?ev-sor (хевсуры, одно из грузинских племён), а ba?obi с — miso? (с единой основой маs ) и пишет: «Если даже тушины являются этнически действительно тушинами или ?оvа-ми, как их называют грузины или ba?bа-ми, как они себя называют – всё равно ясно как божий день — они занимали весь южный склон Кавказского хребта, вплоть до перевала Кавказского прохода…» (2.- 54).

Не менее интересна информация, предоставленная П.К. Усларом о пограничных с Чечнёй народах – в основном это грузины и дагестанцы. В частности, он отмечает, что населению с. Шатили (пограничное село в Грузии, где живут хевсуры) хорошо известен чеченский язык, т.к. «им они свободно владеют». В верховьях реки Алазани, по словам автора, живут тушины, называющие себя цова-тушами и бацби одновременно, и далее цитата: — «Если действительно туски, которых Птоломей (кн. гл. 9) по сути, считает тушинами, то разветвление произошло по крайней мере веков за 18 тому назад. Нет надобности говорить, что столько же странно было бы считать тушинский язык за исторический нохчий, как считать язык нохчий за испорченный тушинский, это то же, что считать французский язык за испорченный итальянский и наоборот. Таким образом, всё сказанное выше о наречиях чеченского языка и возможность свести их в один общий письменный язык, нисколько не распространяется на язык тушинский» (1.-3).

По сути, своей данная цитата вносит определённую ясность в вопрос о языке цова-тушин, а именно – видя некое сходство с чеченским, автор не решается, выражаясь его же словами «сводить их в общий язык».

Полагаю, что увиденная П.К. Усларом разница касается не только грамматического строя языков цова-тушин и вейнахов, но и менталитета и образа жизни их носителей — и это очень важно, ибо это то характерное, что подвергает язык или трансформации, или, наоборот — консервации, а то и вовсе на вымирание.

Думаю,, что термин bа-с-а этимологически можно возвести к основе ?o-v-a.

Для начала перечислим все термины, которые могли быть соотнесены с их основами: ?аni, ?anari, ?aro, ?oboni, ba?ara, baca, bacbi, bacaebi, bacbebi …

Одни из них в языковой речи цова-тушин используются по сей день, другие — забыты, поэтому мы выделяем несколько этапов их становления, ибо время возникновения и пути их трансформации – различны.

1. — этап; во всех перечисленных основах присутствует элемент ?-v (?a../?o..), который, водимо, был первоосновой, откуда впоследствии могли произойти все остальные формы. На эту мысль нас натолкнул древне-грузинский материал, согласно которому ?аr в составе сложных основ выражает значение единичности, одиночности, напр.: др.-груз. que?ar — «состояние вещи или всего окружающего в одиночку», состоит из que «пешком» и ?ar «в одиночку, по-одному», т.е. «ходить в одиночку» (см. С.-С. Орбелиани, ); надо полагать, что первоначальное значение ?а../?аr могло быть «единичность» (ср., ц.-т. ??e «однажды», ??e?y «по-разу», ma?? «иногда» и т.д.), т.е. первопоселенцев Тушети, где и фиксируются данные топонимы, могли назвать ?a-ni (где ni – в др.-груз. суф. мн.ч.), ?а-r-о (где r– в др.- груз. словообр. суф. террит. принадлежности, *о – ист. деиксис) и ?a-n-a-r; в настоящее время все они утрачены. Нет в языке и основы ?a-na-re-bi (bi — её груз. оформление).

2. – этап мы соотносим с периодом появления в основе гласного о (?о-vа, ?о-v-вi, ?o-bo-ni); Н. Марр пишет, что «… основа ?an, ввиду особенностей тушинской фонетики перегласовки грузинского а в о и исчезновения исходного n, должна была звучать ?о» (3.-34). Надо полагать, что перегласовка а/о послужила появлению новой формы ?о-vа, которая также утрачена и в цова-тушинском и в грузинском языках, зато она сохранилась в аварском и андийских языках – так они называют один из регионов Восточной Грузии – Кахети и одновременно грузин. Примеры фонетической перегласовки а/о сохранились в грузинском и цова-тушинском языках, чот говорит о закономерности данных процессов, к примеру: груз. кахеli – koxiv «кахетинец», ?amali – ?omal «лекарство» и т.д.

Принадлежностью истории стали этнонимы ?ani, ?oboni, и ?aro (топоним в Горной Тушети).

3. – этап, по-видимому, самый длительный и плодотворный, т. к. обозначен появлением новых форм посредством классных показателей, ср.: *?o-v, *?o-b, *?o-?; именно в такой форме в цова-тушинском они не сохранились, однако исторически их существование подтверждает форма ?оi, которая сохранилась в вейнахских языках в составе этнонима ?oi-bacoi – «цова-тушины».

Нынешние формы *?o-v-a и *?o-b-a, где конечный гласный открытый а, свидетельствует о том, что до нас дошли архаичные формы, образованные деиксисом, иначе согласно грамматическим и артикуляционным канонам они должны были исчезнуть. В настоящее время маркеры класса и деиксиса, естественно, утрачены, однако остались соответствующие лексические значения «цовец» и «цовцы», подтверждающие нашу гипотезу.

Корень ?-v (ао), по-видимому, является составной частью топонима ba-?a-ra, где ba – историческая копула («есть», b- кл. показ.), ?а – корень, rа – словообр. суф., (ср., груз. топонимы aga-ra, a?a-ra и т.д.). Надо заметить, что данный топоним по сей день сохранился в Кахети — на подступах к горному региону. Именно отсюда поднимается тропа в Горную Тушетию, в ту часть где исторически жили тушины — цовцы. Хозяйственной деятельностью их, как известно, было овцеводство, что и предопределило их осёдло-кочевой образ жизни – летом они жили в Цовской Тушети, а зимой – в Алазанской долине Кахети. Вa?ara была своеобразным перевалочным пунктом, куда свозились продукты с гор (шерсть, сыр, мясо, масло) и местом кратковременного отдыха или ночлега перед отправкой в горы. Именно эти обстоятельсва позволяют полагать, что появление данного топонима связано со словом *в-а-?а «догонять, идти по пятам» (где в-а копула «есть», в- кл.показ.), где в- кл. показ. мн.ч. мужчин (ср., груз. da?eva «догонять», m?evari «догоняющий, борзая» и др.).

Думаю, что к вейнахской основе данный термин восходить не может, и вот почему: во-первых , тушино–вейнахские соответствия ?/з типа ц.-т. la?a – чеч. laza «болеть» , ц.-т. mo? – чеч. moza «мёд»… и, во вторых, такое расположение звуков для вейнахской ариткуляции не преемлемо, ибо в анлауте непременно должен появиться звонкий фарингал, ср., b-I-aa?ar»» (так он звучит в речи кистов), в противном случае мы должны были иметь *в-аzаг.

От основы ва?а, по-видимому, это сокращённая форма *ва?а-вi, которая могла обозначать лиц, которые заняты таким делом, как догонять или пасти, в данном случае — овец (вi – суф. мн.ч., *в – ист. кл. суф.), однако, учитывая тенденцию цова-тушинского к стяжению основы, по-видимому, должна была быть промежуточная основа *ba?-bi, котoрая в последствии закономерно перешла в ba-c-bi, т.к. в позиции перед взрывным — абрубтив терпит или предыхательный (ср.: ц.-т. qata «жаловаться» — laTa «бороться»), или согласный своеого же ряда (ср.: la?a «болеть» la?-mar «больной»).

К тому же корню ?-v…, видимо, восходят и топонимы ?ovaTa > *?ova-mTa, где mTa «гора» (букв. «гора Цоваты») и Gome?ari, где gome в др.-груз. означает «хижтна, невысокая пристройка, ср., gomuri «амбар, стойбище для животных» (3.- 165).

Таким образом, все перечисленные выше термины – и ?ova, и baca — звенья одной цепи, с той разницей, что хронологически разного образования.

И ещё одна деталь, не менее важная — тем же этнонимом бааца/мн.ч.-баацаи вайнахи величают всех тушин — цова и чагма, равно как и дагестанцы для обозначения населения Тушети используют термин мосох, означающем грузин.

Данный вопрос непосредственно связан с исследованиями Вильгельма фон Гумбольдта о взаимосвязи содержательной стороны языка с его духовной жизнью, с культурой. В данном случае, для нас важно высказывание автора о том, что «не следует изучать духовное своеобразие народа обособленно от языка, а затем переносить его на язык», т.е. это должно быть во взаимосвязи. Именно эту мысль особенно хорошо подтверждают языки и диалекты, которые подверженны консервации.

И в нашем случае именно грузинское самосознание и мышление тушин-цовцев, накладываясь на язык, отражают объективную действительность, которая в определённой степени прослеживается в переводах фрагментов Библии («Отче наш» и утренней молитве «Символ веры»), сделанным Иовом Цискаришвили (см. рукопись «Тушино-цовская грамматика», 1847г.).

Скажу заранее, что данные тексты представляют собой типичную интерпретацию двух языков, когда в одном и том же тексте одновременно используется лексика цова-тушинского и грузинского языков, которая взаимопереплетаясь, ложится в переводе легко и естественно. Если мы сравним перевод текста «Отче наш» носителей речи ХIХ и ХХ веков, то можно заключить, что во втором переводе там, где не надо думать и надо только вслушиваться в текст – идёт лексика цова-тушинская, а там, где значение надо осмысливать и мысленно «приподнимать» над текстом и «одухотворить», то используются современная грузинская лексика, которая, часто «облачившись» в грамматические формы цова-тушинского, непринуждённо и свободно вписывается в текст.

Сравнение этих текстов показывает, что переводы сделаны очень доступным текстом и, в силу покорной простоты, одухотворённой Истиной Божьей, воспринимается наредкость благодатно и спасительно. Спасительно – потому, что сам древне-грузинский язык, откуда сделан перевод, является носителем истины Божьей. Если текст грузинский представлен в форме нормативной, т.е. без отклонения от церковного языка книжного, то употребление некнижного текста на языке цова-тушин предполагает определённые рамки, которые не допускают смысловые отклонения. Это заставляет переводчика искать и находить соответствия наиболее точные, и доходчивые, ибо сокральный текст на разговорный язык должен ложиться максимально легко и свободно. И самое интересное – переводятся не столько отдельные компоненты текста, сколько его смысловые характеристики, ибо в противном случае, текст получился бы искусственным и менее понятным для респондента (именно это случилось с переводом, сделанным на чеченском языке).

Несколько слов об использованной лексике при переводе:

1. текст ХIХв. на первый взгляд кажется несколько отдалённым от грузинского, т.к. в основном используется старая, цова-тушинская лексика, типа: lam, meiq, cadvaCo, diT, daxiT, muiCore и т.д., которые при реконструкции свободно возводятся к древному единому тушино-грузинскому пласту лексики, ср.: meiq – «хлеб», ср. др.-груз. maqmali «мука для церковного аптидора», cadvaCo – «испытание», ср. груз. cda «пытаться», muiCore – «плохой, лукавый, низменный», ср. груз. mruSoba и т.д.

2. Использованы грамматические конструкции, характерные той эпохе, когда писался текст, типа — (ХIХв.) meiq Txa du?doin lib Txo(n)).., ср.: — (ХХв.) meiq Txa du?lomci lib Txo(n) Txa..(«Хлеб наш насущный даждь нам днесь…») или (ХIХв.) ma bikoTx cadvaCo, baxiTaTx muiCore.., ср.: (ХХв.) muiC maxav ma toxalaT ven, me qeCuiSn ?a boloT ve… («Не введи нас во искушение и избави нас от лукавого…»); можно сказать, что в тексте ХХв. использованы грамматически более приемлемые для современного тушинского языка падежные формы и устойчивые сочетания.

3. Сама парадигма предложения строится на словах, которые семантически и синтаксически более всего приближены к оригиналу, а одухотворённая тематика текста – обращение к Богу, придаёт возвышенность и святость, тоже равную оригиналу. Всё это говорит о том, что духовные ценности на всех языках равнозначны, с той разницей, насколько тот или иной язык может просто и доступно их донести до человека. И чем проще это можно сделать, тем ближе носитель данного языка к языку-оригиналу — и духовно и материально (с точки зрения лингвистических средств).

По словам того же Вильгельма фон Гумбольдта «… каждый язык вбирает в себя нечто от конкретного своеобразия своей нации в свою очередь воздействует на неё в том же направлении». И здесь прослеживаются элементы, которые присущи, говоря современным языком, менталитету тушин – цовцев, ибо к примеру, muiC maxav ma ToxiTalaT ven, me qeCuiSn ?a boloT ve…(букв. «Худой ветер пусть нас не ударит, чтобы другим не сделать зло»…), т.е. «не введи нас во искушение и избави нас от лукавого…», именно в такой форме можно услышать только здесь.., или Dad Txe mene va o lamu..(букв. «Отец наш который там в горах..») — тоже характерная деталь, которая значение «..еси на небесах..» передаёт через ламу «в горах», т.е. в сознании тушин ХIХ горы ассоциировали с небесами и т.д.

Всё это и многое другое показывает насколько материально и духовно взаимопереплетены древне-грузинский, грузинский и цова-тушинский языки и культуры, как на уровне диахронии, так и на уровне синхронии, и при исследовании дают необычайно прозрачную картину, где отражаются языковые особенности и грамматические маркеры обоих языков, подтверждающие это.

Возвращаясь к духовным ценностям, можно сказать, что они охватывают широкий круг вопросов, которые предполагают сохранение фундаментальных нравственных ценностей и традиций, воспитание способностей индивида преодолевать любые внешние воздействия или угрозы, исходя из национальных интересов. И в связи с этим встаёт логический вопрос — есть ли вообще национальные интересы без национального самосознания?.. Конечно же нет!..

А национальное самосознание не что иное, как этнолингвистическое самосознание.

Использованная литература

1. П.К. Услар –Чеченский язык, Тиф., 1888
2. Н. Я. Марр — Кавказские племенные названия и местные параллели, СПб., 1922
3. С.-С. Орбелиани – Словарь древне-грузинского языка, Тб.1991

checheninfo.ru