ЧЕЧНЯ. О том как Екатерина II ездила по Малороссии, а ей устраивали торжественные встречи с «потемкинскими деревнями» знает, наверное, каждый, хотя там больше вымысла, чем правды. Однако традиция совершать подобные «царские турне» по стране не исчезла и после Екатерины II. И по своему пафосу и театральности они мало чем отличались от шутовства: достаточно посмотреть, как российские императоры ездили по Кавказу и Средней Азии.
Формально это должно было продемонстрировать единство страны, благоволение монарха и объединить народы, а на практике местные власти наряжали в национальные одежды местных заранее отобранных людей и на пушечный выстрел не подпускали тех, кто мог что-то сообщить о реальном положении дел.
Достаточно сказать, что даже в 1888 году, когда Александр III в семьей ехал по одной из грузинской областей, несколько в сторонке от него проезжали джигитующие всадники в старинных кольчугах, да с щитами и копьями, а рядом величаво шествовали роскошно одетые женщины. В общем, только и того, что джигиты и женщины не кричали «Спасибо товарищу царю за наше счастливое детство!». И так было повсюду: хлеб-соль, дорогие ковры, бурки да папахи, инкрустированные кинжалы и сабли, торжественные оды, выражение верноподданнических чувств и всего прочего, от чего самих императоров едва ли не тошнило. Даже ручных оленей во время охот под выстрел поставляли – лишь бы императора порадовать.
Николай I, любивший во все вникать сам, осенью 1837 года посетил крепость Сардарабад, где решил пообщаться с местным населением. Оно донесло совсем не радужную картину. Один армянин, не знавший русского языка, желая показать царю, до чего дошли злоупотребления властей, поднес ему тощего общипанного петуха, который стал очень точной метафорой происходящего. И он был не единственный, кто таким образом пытался сообщить императору, что не все в порядке в его империи.
Был и другой случай, когда находившийся в тогда еще Эривани (Ереване) Николай I услышал на улицы крики на «татарском» языке, коим тогда называли азербайджанский. Он поинтересовался, что за вопли, и ему сказали, что это крики восторга, по случаю приезда царя-батюшки. Но Николай что-то не почуял там никакого восторга, и отправил в толпу начальника канцелярии, чтобы тот разобрался.
К счастью, местные крохоборы не успели перекупить оного по дороге к народу, и тот вернулся к императору с ворохом прошений, сообщив, что слова, которые они выкрикивали, в переводе на русский означали «У нас есть прошения, но нас не пускают!». К сожалению, Николай I был еще тот самодержец. Если он решал, что в империи все в порядке – значит, всем следовало признать, что так и есть, о чем будет сказано ниже.
В целом, после поездки по Кавказу в том же году, Николай I был очень доволен как казаками, так и отрядами, набранными из местных народов. Даже распорядился, чтобы из представителей местной знати набрали юношей для обучения в Дворянском полку. Для их удобства должны были создать специальные условия, начиная от предоставления соответствующей нормам ислама пищи и заканчивая особой системой наказаний, которая бы вписывалась в горские нормы. Однако сказать, что путешествие по Кавказу было для Николая I совершенно безопасным нельзя, особенно во время имамата Шамиля. Тем более что за 11 лет до этого во время переговоров один из чеченских участников оных зарезал двух русских генералов – Лисаневича и Грекова.
По словам одного из мемуаристов, Николая I предупреждали, что чеченцы опасны и ему не следует идти с ними на контакт, но он сказал, что это вздор и лично на следующий день встретился с тремя сотнями чеченцев. То ли горцев впечатлила храбрость царя (он и в самом деле был не из робких), то ли его выправка и гигантский рост (по разным оценкам 189–205 см), то ли священный статус или же все вместе, но никто его и пальцем не тронул.
Император приказал горцам прекратить набеги на казачьи станицы, после чего подошел к самым огромным вайнахам-карабулакцам самого свирепейшего вида, после чего через переводчика сказал им, чтобы они как можно быстрее исправились, пока царь к ним благоволит. Те, по словам мемуариста, робко сказали, что боятся, что их принудят отречься от ислама, на что Николай сказал, что в его империи нет религиозных гонений и что в Петербурге мусульмане имеют своего муллу.
Признаться, картина больше похожа на образцово-показательную сказку. Во всяком случае, другой мемуарист говорил, что, хотя царь и принял горских депутатов, но на деле благосклонно говорил почти со всеми кроме чеченцев, которых постоянно упрекал в неверности. Чеченцы с такой постановкой вопроса не соглашались, говоря, что рады подчиниться его законам, но оставленное царем начальство само этими законами пренебрегает, отчего страдает народ. Они даже хотели подать прошение Николаю, в котором подробно бы излагались злоупотребления начальства, но Николай решил, что там полный порядок – значит, всем нужно было согласиться. Попытка предложить прошение только разозлила его, слова чеченцев он назвал клеветой на поставленное им начальство, и приказал выкинуть из головы все эти наветы.
Итог – чеченцы поняли, что в Петербурге их интересы никого не интересуют, царь от них бесконечно далек, а реальной властью обладает местная администрация, которой царь дал право делать, что она пожелает. Такая упертость царя стоила жизни как множеству горцев, так и солдат российской армии. И не только на Кавказе.
checheninfo.ru
