Как это было. Ислам и Советская власть в Чечне

ДАЙДЖЕСТ:

Во второй половине 20-х годов власти сократили выпуск религиозной литературы. Так, в 1927 г. была нарушена периодичность выхода журнала Центрального духовного управления мусульман «Ислам», в следующем году журнал больше не выходил. Тогда же прекратилось печатание другого мусульманского журнала — «Дианат».

 

В конце 20-х — начале 30-х годов началось изъятие у религиоз­ных общин культовых зданий. К 1931 г. из расположенных на территории Татарии в 1917 г. 2223 мечетей уцелело лишь 9802S. В Башкирии из имевшихся в 1922 г. 2085 мечетей к 1934 г. осталось 924 (к 1944 г. их сохранилось вообще только 12)24. В начале 30-х годов председатель Духовного управления мусульман Центра России, авторитетнейший муфтий и богослов Ризаэтдин Фах-ретдинов направил письмо «всесоюзному старосте» М. Калинину, в котором, сожалея об обрушившихся на ислам и мусульман гонениях, отметил, что из 12 тыс. мечетей на территории России закрыто уже 10 тыс.26

 

Значительная часть мечетей, особенно в сельской местности, превращалась в школы или клубы, были случаи разрушения мечетей. В Тюмени в 1936 г. Белая мечеть была переделана в карандашную фабрику, а Красная мечеть — в ликероводочный завод26. В московской Исторической мечети помещались склад, издательство и т. п. В знаменитой мечети «Караван-сарай» в Оренбурге были размещены учреждения и конторы. Такие примеры могут быть продолжены. Иногда (сознательно или по невежеству) мечети использовали кощунственным для мусульман образом: устраивали в них винные склады, вытрезвители и т. п. — известно, что в исламе существует запрет на употребление алкоголя.

Одновременно с закрытием мечетей нарастали репрессии против духовенства. Точные цифры еще предстоит назвать, однако не вызывает сомнений, что именно в то время была уничтожена духовная элита российских мусульман. Только в Татарии количество официально зарегистрированных священнослужителей сократилось с 3683 в 1917 г. до 625 в начале 30-х годов27. В целом же 97% мулл и муэдзинов были лишены возможности отправлять культ28. По данным, приводимым Равилем Гайнутдином, в ходе репрессий большевики уничтожили 30 тыс. служителей ислама29.

Разгром мусульманских приходов и разгон мулл приводил в полный упадок мусульманскую систему религиозного образования, которая, как известно, складывается именно вокруг мечетей и организуется муллами и богословами. Ущерб религиозно­му образованию нанесла и замена в течение 1929—1931 гг. принятой среди советских тюрков арабской письменности латини­зированным алфавитом — «яналифом». Дополнительные сложности внес и последовавший затем, в 1939—1940 гг., перевод татарского, башкирского и иных языков мусульманских народов с латинской графики на кириллицу. По существу отмена арабской графики, хотя и способствуя приобщению мусульман Советского Союза к европейским достижениям в области науки и техники (пусть даже в их советском варианте), отъединяла их от зарубежных единоверцев, от центров исламской цивилизации на Ближнем и Среднем Востоке. Это прекрасно сознавали и большевики, и специалисты. Сошлемся на известного исследователя той эпохи Е. Поливанова, писавшего, что главная цен­ность арабского языка заключается в его неразрывной связи с мусульманской традицией80. «С отменой арабской графики, — от­мечают современные чеченские авторы Д. Маджидов и М. Керимов , — люди оказались оторванными от многих живительных родников своей истории и культуры»81.

На рубеже 20—30-х годов резко активизировался Союз воинствующих безбожников. Если в 1927 г. в его кружках в Татарии состояло 2142 мусульманина, то в 1931 г. число членов в них достигало уже 1687282. Причем, по свидетельству современников, большинство в этих кружках составляли юноши и девушки, что указывает на относительный успех атеистической пропаганды именно среди молодого поколения (интересно, что эти люди, в конце 80-х — 90-е годы вновь вернувшись в лоно религии, составили примерно половину верующих в Татарстане и Башкирии).

Подавление исламской традиции, более всего заметное в мусульманских регионах, было повсеместным. В 30-е годы закрывались мечети, подвергались репрессиям муллы и имамы на Урале, в Сибири, в городах Поволжья.

Не стал исключением и входивший в состав РСФСР Северный Кавказ, где в конце 20-х годов свертывалась система религиозного образования, под давлением властей прекращали деятельность шариатские суды. «В 30-е годы в рамках "борьбы с антисоветскими элементами" прошли аресты шейхов и мулл, были закрыты почти все мечети, а религиозная литература реквизировалась или уничтожалась»ss. В Кабардино-Балкарии и Адыгее после репрессий 30-х годов ни осталось ни одной мечети.

Уничтожение большевиками влиятельного слоя исламского духовенства шло параллельно с репрессиями против «буржуазных националистов», в число которых попадала национальная интеллигенция, в той или иной форме пытавшаяся сохранить культурное наследие своих народов. Обвинение в национализме было предъявлено и муфтию Ризаэтдину Фахретдинову.

В 1937 г. был разгромлен так называемый «Чечено-Ингушский националистический центр», в который входили многие представители местной интеллектуальной элиты, в том числе и мусульманского духовенства. Также в массовом порядке под пред­логом «ликвидации феодальных пережитков» были репрессированы пользующиеся на Кавказе особым авторитетом хранители религиозных и национальных традиций — старейшины родов и просто старики.

Антимусульманские гонения происходили в обстановке нарастающего сталинского террора. Любое проявление недовольства властью и даже местной администрацией подавлялось. Тем не менее говорить о том, что атеизация мусульманского населения, напрямую связанная с ущемлением национальных чувств (недаром муллы нередко попадали в разряд «буржуазных национали­стов»), не встречала никакого сопротивления, было бы не совсем точно. Правда, сопротивление это носило почти исключи­тельно пассивный характер и заключалось в отправке жалоб на излишне рьяных местных администраторов и т. п. Некоторый, пусть и незначительный положительный эффект подобного рода действия все-таки имели. Так, власти крайне редко, но тем не менее признавали, что некоторые «головотяпы» ведут антирелигиозную кампанию, в том числе закрывают мечети, «топор­ными методами». Следствием сопротивления со стороны духовенства следует признать и то, что свертывание религиозных публикаций происходило постепенно, и какое-то время исламские журналы, пусть и в ограниченном количестве, продолжали поступать в мечети и медресе.Мусульмане Северного Кавказа укрывали от властей религиозную литературу в горах. Нередко они дезинформировали власти о закрытии мечетей даже после формального прекращения их деятельности. После начала «перестройки» обнаружилось, что в горных районах имеется немалое количество средневековых арабских рукописей. Там же продолжали функционировать отдельные кружки (мактабы) по изучению арабского языка и Корана.

Своеобразной реакцией на действия властей стало появление в Поволжье безмечетных священнослужителей (их называли «муллами в лаптях» или «босоногих муллами»), действовавших во многих татарских и башкирских деревнях. Эти «муллы» изби­рались из рядовых мусульман, в том числе из прихожан отобранных мечетей, и занимались в основном отправлением религиоз­ных обрядов. Низкий уровень образования сдерживал их возможности по распространению религиозных знаний. Они поддерживали традиции бытового ислама, не вступая в полемику с официальными атеистами. С другой стороны среди «босоногих мулл» попадались и суфийские проповедники, в первую очередь из влиятельного среди мусульман, в том числе в Средней Азии, на Кавказе, Поволжье, братства «Накшбандийя». (Тема суфизма в России еще ждет своих исследователей. Здесь мы ограничим­ся лишь констатацией того факта, что влияние суфиев всегда было достаточно велико и к ним принадлежали многие автори­тетные богословы, духовные лица включая муфтиев.)

Отдельно следует сказать о почти не прекращавшемся в 20— 30-е годы сопротивлении советской власти среди чеченцев, а также спорадических вооруженных выступлениях других горских народов — кабардинцев, балкарцев и др., лозунгом которых, как и в XIX в., оставался джихад. «Если трудно установить организационную связь между этими горскими восстаниями, — пи­шет чеченский историк и публицист Абдурахман Авторханов, — то национально-идеологическая связь между ними была налицо: лозунги газавата основоположников горской независимости — Мансура, Гамзат-Бека, Кази-муллы и Шамиля — были ведущими мотивами этих восстаний»84. Последним в этом ряду было восстание в 1940 г. под руководством Хасана Исраилова.

В первые годы Великой Отечественной войны отношение советской власти к религии, в том числе и к исламу, не претер­пело существенных изменений. Сила и влиятельность религии как фактора, мобилизующего на борьбу с немецким фашизмом, были оценены лишь в разгар войны. Кроме того, И. Сталин и его окружение, очевидно, испытывали своего рода признательность к религиозным деятелям, почти единодушно солидаризировавшимся со светской властью в борьбе против агрессора. Мусульмане России и их пастыри не были исключением. В первые дни войны мусульманские авторитеты выступили с призывом бороться против общего врага, объявив войну советского народа джихадом. Подобно православной церкви мусульманское духовенство пожертвовало и провело среди мусульман сбор средств в пользу Красной армии (на них была построена танковая колонна). В мае 1942 г. ДУМЕС провел в Уфе чрезвычайное совещание, на котором было принято «Обращение ко всем мусульманам Советского Союза». Обращение было зачитано во всех уцелевших мечетях. Аналогичное по духу обращение было принято участниками Съезда мусульманского духовенства Северно­го Кавказа. Патриотическую позицию советских мусульман высоко оценил верховный главнокомандующий И. Сталин85.

Вместе с тем нельзя не упомянуть, что «исламскую карту» пыталось разыгрывать и германское руководство. Главной целью стремившейся представить себя «защитницей ислама» Германии было использование мусульман в борьбе против союзников, и в первую очередь против Великобритании, поскольку значительную часть подданных Британской империи составляли именно мусульмане. Мусульманство СССР также рассматривалось немецкими стратегами как потенциальный союзник Германии. Благо­склонности Гитлера к исламу способствовало и обострение отношений между еврейскими переселенцами в Палестине и ара­бами-мусульманами. Известно, что муфтий Палестины Амин аль-Хусейни посещал немецкие концентрационные лагеря, в кото­рых уничтожались евреи, где ему демонстрировали работу печей в крематориях.

По указаниюю Гитлера было подготовлено несколько обращений к советским мусульманам, прежде всего к горцам Кавказа. Велась работа среди советских военнопленных — выходцев из мусульманской среды. В составе Вермахта был организован особый исламский легион, в составе которого действовали батальон «Идель-Урал», сформированный из числа эмигрантов из СССР, а также из военнопленных, преимущественно татар (служившие в батальоне мусульмане составили костяк образованного в 1947 г. в Германии Татаро-башкирского национального комитета).

На Северном Кавказе возобновилась деятельность X. Исраи-лова. В первой половине 1942 г., когда немецкие войска стреми­тельно приближались к Северному Кавказу, в Чечено-Ингушетии началось восстание Майрбека Шерипова. Повстанцам удалось организовать свой объединенный штаб. Было заявлено о создании «временного правительства». Восставшие подчеркивали, что их поддержка Германии всего лишь тактический ход в борьбе за полную независимость своих народов.

Попытки немцев привлечь на свою сторону мусульман СССР имели определенный успех. Во всяком случае, коллаборационизм среди части мусульман имел место. Реакция на него со стороны советской власти последовала незамедлительно, и заключалась она в массовой высылке некоторых мусульманских этносов в Среднюю Азию и Казахстан.

 

Произведенную на исходе войны массовую депортацию чеченцев, ингушей, балкарцев, крымских татар не следует рассматривать в контексте антирелигиозной политики советской власти. Это мотивировалось иными причинами. Их анализ не входит в нашу задачу. Здесь уместно лишь отметить то обстоятельство, что все депортированные народы были мусульманскими, что не могло не сказаться на последующих взаимоотношениях власти и ислама.

Подводя итоги второго периода в истории ислама в СССР, о­метим, что в 30-е — первую половину 40-х годов религиозная жизнь, в том числе мусульман в самой Российской Федерации, находилась в плачевном состоянии. Результатом тотальной ате­изации советского общества явился разгром исламской классической культуры, ликвидация и без того тонкого слоя духовной элиты, уничтожение системы религиозного образования. Преследованию подверглись и бытовые религиозные традиции (которые в Средней Азии в отличие от ислама Поволжья и мусульманской диаспоры оказались более устойчивыми и приспособленными к новым жизненным реалиям и существовали как бы параллельно с ними). В этом смысле среднеазиатский ислам сопоставим с исламом на Северном Кавказе, также сумевшим сохранить свои основные черты и оставшимся важным фактором регуляции отношений в обществе.В середине 40-х годов наступил третий период взаимоотношений ислама и власти, который характеризуется некоторой либерализацией религиозной политики. Тому есть две главные причины. Во-первых, война объективно способствовала усилению религиозности, в том числе и мусульманского населения86, с чем власти были вынуждены считаться. Во-вторых, в годы войны апелляция к религиозным чувствам способствовала консолидации советского народа.

Признанием заслуг мусульман и мусульманского духовенства перед государством стало создание в 1943 г. трех духовных уп­равлений мусульман — Северного Кавказа (с центром в Буйнакске, позже — в Махачкале), Закавказья (Баку) и Средней Азии и Казахстана (Ташкент). Среднеазиатское духовное управление, постепенно приобретая все большее влияние, пре­вратилось в наиболее авторитетное из четырех духовных управлений мусульман СССР. Каждый новый муфтий САДУМ претендовал на роль неофициального духовного лидера всех советских мусульман. В ведении САДУМ находилось и единственное в СССР высшее исламское учебное заведение — бухарское медресе Мир-Араб, доступ в которое также был возможен только при согласии Ташкента. С созданием САДУМ прочие духовные управления стали рассматриваться властями как второстепенные, представляющие периферию «совет­ского ислама». Глава САДУМ пользовался наибольшим авто­ритетом и среди мусульман за рубежами СССР.

В конце 1945 г. после долгого перерыва Москва разрешила советским мусульманам совершить паломничество в священные города Мекку и Медину (отправившаяся в декабре группа палом­ников состояла из 17 человек)87. Наконец, верующим были воз­вращены несколько ранее отобранных властями мечетей.

В мае 1944 г. был создан Совет по делам религиозных культов (СРК) при СНК СССР, которому поручалась регламентация отношений светской власти и религии. Фактической же задачей Совета был контроль над религиозной жизнью. В марте 1945 г. было издано постановление, разрешавшее религиозным управлениям и подотчетным им органам, пусть и в ограниченном по­рядке, заниматься хозяйственной деятельностью, в частности, открывать собственные счета в государственных (иных в то вре­мя не существовало) банках.Особую радость у рядовых верующих вызвали появившиеся перспективы дальнейшего возвращения мечетей и возобновле­ния там богослужения. Важную роль здесь сыграл стоявший во главе ДУМЕС в конце 40-х годов авторитетный муфтий Габдрах-ман Расулев, который настаивал на открытии мечетей, даже вопреки негативной позиции местных чиновников. Г. Расулев про­должал печатать мусульманские календари и даже религиозные пособия. На протяжении 10 лет (с 1945 по 1955 гг.) в адрес упол­номоченных СРК поступили сотни заявлений от мусульман с просьбой открыть мечети и зарегистрировать действующие при них общины, но лишь несколько десятков из них были удовлет­ворены. Так, в Башкирии в этот период благосклонно были рас­смотрены 24 ходатайства, и отклонено 5588.

Уже в январе 1947 г. было разослано инструктивное письмо СРК «О порядке оформления дел об открытии молитвенных зданий», которое не столько способствовало, сколько затрудняло возобновление деятельности мечетей.

В октябре 1948 г. состоялся съезд (меджлис) Центрального духовного управления мусульман внутренней России и Сибири, в котором приняло участие 53 делегата от различных регионов России и который явился «апогеем разрешительной политики государства в отношении ислама»89. Но даже съезду не удалось ни добиться расширения полномочий управления, ни хотя бы частично преодолеть опеку и контроль со стороны светских властей. Более того, делегатов съезда вынудили принять новый устав, в котором существенно ограничивались и без того куцые права и полномочия духовного управления. Среди этих ограни­чений был и запрет на открытие самостоятельных богословских школ, чем Центральное управление ставилось в неравные отношение с «привилегированным» САДУМ. Кроме того, из названия управления исчезло слово «центральное», и отныне оно стало именоваться Духовным управлением мусульман Европейской части России и Сибири.

Оборотной стороной более либерального отношения власти к религии и духовенству явилось вовлечение последнего в пропагандистские и политические акции советского руководства. Так, мусульманские деятели были подключены к пропаганде советской внешней политики. Они участвовали в проводившихся под эгидой СССР разного рода миротворческих конференциях. Сам факт присутствия на них религиозных авторитетов из Советского Союза призван был демонстрировать всему миру наличие в стране демократических свобод, в первую очередь свободы совести. В мечетях стали проводиться митинги-пропове­ди, в которых верующих призывали поддерживать внешнюю политику советского правительства.

Одновременно в 40-е годы, когда постепенно ушло из жизни старое поколение духовенства, сформировавшееся до прихода большевиков и прямо или косвенно сопротивлявшееся их давлению, возник и стал расти многочисленный слой коллаборационистов, как «вынужденных», так и тех, кто рассматривал духовное поприще как разновидность карьеры партаппаратчика и администратора.

В начале 50-х годов в отношениях между исламом и советским государством наступает четвертый период: «религиозная оттепель» сменяется новым витком давления на верующих, сопровождавшегося нарастанием атеистической пропаганды. Та­кой поворот объясняется тем, что власть более не испытывала нужды в поддержке со стороны религии и тем более духовенства. У партийных функционеров и идеологов возникло опасение, что религия, обращение к которой в годы войны и в сложный восстановительный период было фактором консолидации общества, может выйти из-под их контроля и оказывать не зависи­мое от власти влияние на общество. Религиозное сознание превращалось в конкурента — во всяком случае на личностном уров­не — ленинизму.

7 июня 1954 г. ЦК КПСС принял постановление «О крупных недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах ее улучшения». В нем подчеркивалось, что «церковь и различные религиозные секты значительно оживили свою деятельность, укрепили свои кадры и, гибко приспосабливаясь к современным условиям, усиленно распространяют религиозную идеологию сре­ди отсталых слоев населения»40. В постановлении был упомянут и ислам, в частности, паломничество к святым местам в Сред­ней Азии. Оно предусматривало проведение целого ряда мер по атеистическому воспитанию населения. Были приняты решения не допускать открытия новых мечетей, всячески препятствовать проповеднической деятельности духовных лиц, а также увели­чить их налогообложение. Новая волна нажима на религию не спала и после очередного «корректирующего перегибы» постановления ЦК КПСС «Об ошибках в проведении научно-атеистической пропаганды среди населения», принятого в ноябре 1954 г. Власти лишь вырази­ли сожаление в связи с неоправданной жесткостью преследования религии. Изъятия у общин мечетей, употребление культо­вых зданий и прилежащей к ним территории в хозяйственных и иных целях продолжались и после принятия этого постановле­ния. Например, в 1955 г. территория мусульманского кладбища Уфы была использована армейскими подразделениями для про­ведения воинских занятий.

В 60-е годы антирелигиозная политика КПСС набирала обороты. Основной удар, как и в 20-е годы, был направлен против православия. Но не был забыт властями и ислам. В 1960—1965 гг. в Поволжье вновь стали закрываться мечети. Власти чинили препятствия желавшим принимать участие в религиозной деятельности, помогать мусульманскому духовенству. Для молодежи был практически закрыт доступ к религиозному образованию.

Одним из главных направлений в атеистической работе в 60— 70-е годы стала борьба против религиозных традиций в быту. Отметим, что вопреки длительному атеистическому давлению и репрессивным мерам мусульмане в районах компактного проживания и особенно в сельской местности продолжали исполнять мусульманские обряды и отмечать религиозные праздники. В 60— 70-е годы в мусульманских районах проводились социологические опросы, целью которых было выявление истинного состоя­ния религиозности. Однако эти сведения, несмотря на попытки честных исследователей докопаться до истины, в конечном сче­те искажались, поскольку партийное руководство районов и областей, где подобного рода исследования велись, стремясь во что бы то ни стало продемонстрировать эффективность своей идеологической и атеистической работы, занижало данные о религиозности населения. Об истинном положении дел можно скорее судить по косвенным свидетельствам, в том числе по высказываниям отдельных экспертов и аналитиков, приближенных в то время к властям. Так, в книге М. Вагабова отмечалось: «...несмотря на грандиозные... изменения, происшедшие в жизни народов советского Востока... мы все же сталкиваемся с многочисленными проявлениями исламских, в частности шариатских установлений... в брачно-семейных отношениях и в отношении к женщине»41. Тотже автор подчеркивал, что религия выступаете роли творца и хранителя национальной самобытности. Следовательно, «верность исламу, его традициям, согласно рассуждениям представителей мусульманского культа, является необходимым условием верности своему народу»42.

Одним из главнейших направлений атеистической пропаганды, да и в целом так называемой «идеологической работы» среди мусульман становилось стремление разделить национальную и религиозную традиции, которые в мусульманстве взаимосвязаны, пожалуй, прочнее, чем в других религиях. В начале 70-х годов «Правда» констатировала и одновременно резко осудила попытки отождествления религиозности с приверженностью национальной традиции48. Однако именно в силу историко-куль­турной связи национально-этнических и конфессиональных традиций такой подход, казавшийся верным с точки зрения такти­ки антирелигиозной пропаганды, был заведомо обречен на неудачу. Напротив, это наносило удар по авторитету властей, кото­рые в глазах мусульман выступали в роли гонителей их национальных традиций.

Более того, среди части атеистов — как из исследователей, так и из партийных функционеров, — сложилось убеждение, что, например, на Северном Кавказе исламским традициям можно противо­поставить традиции семейных, родственных, земляческих отношений. Это диктовалось требованиями «приблизить средства и формы интернационалистского и атеистического воспитания к специфике семейно-родственной и земляческой среды»44.

 

Бессмысленно отрицать, что за годы советской власти среди части мусульман, особенно в городах, распространился религиозный индифферентизм. Особенно характерно это для мусуль­ман диаспоры, где к тому же было сравнительно велико число смешанных браков. Однако в целом по регионам компактного проживания мусульман социологические опросы подтвердили устойчивость ислама, существование некоего «ядра» хранителей мусульманской религии, среди которых оказались не только духовенство, старики, но также и представители активных слоев населения, в том числе молодежи.

 

«При сравнении мусульман с прочими советскими гражданами, — отмечает американский исламовед А. Бенигсен, — со всей  очевидностью вырисовывается факт, поражающий даже самого невнимательного наблюдателя: все слои мусульманского общества выказывают желание сохранить, хотя бы символически, присутствие религии во всех выражениях общественной и частной жизни. В этом состоит коренное различие между мусульманами и русскими, в большинстве своем отвернувшимися от веры своих предков»45.

В первой половине 80-х годов религиозная активность мусульман России даже несколько возросла, что связано с выборами (а фактически назначением) в 1980 г. главой ДУМЕС имама Талга-та Таджуддина. Он стал наставником группы молодых имамов мусульманского Поволжья, активность которых в 90-е годы оказала большое влияние на процесс исламского возрождения. В конце 70-х было открыто несколько мечетей, в том числе в Саратове, Черемхове (Иркутская область)46. В целом к началу 80-х годов на территории СССР было зарегистрировано 1330 мечетей47. Непосредственно в РСФСР к 1990 г. их осталось 9448. По словам же Т. Таджутдина, в начале 90-х годов в России вообще насчитывалось чуть больше 70 мечетей49.

18 августа 1986 г. было принято последнее постановление Политбюро ЦК КПСС «Об усилении борьбы с влиянием ислама». Оно было обусловлено прежде всего (если не исключительно) ситуацией в Средней Азии, где в 80-е годы активизировалась де­ятельность так называемых ваххабитов (или ваххабистов) — религиозных оппозиционеров, не контролировавшихся официаль­ным духовенством, призывавших к возрождению ислама, отстаивавших идею единства ислама и политики и солидаризировав­шихся с сопротивлением советской оккупации афганских муджахедов.

Руководители СССР не могли не понимать, что лавинообраз-ность политического ислама, рост влияния во всем мусульманском мире фундаменталистов, исламская революция в Иране, отчаянное упорство афганского джихада — все это неизбежно найдет отклик среди советских мусульман, в том числе проживающих непосредственно в РСФСР. Особое беспокойство в этой связи вызывали настроения среди молодежи, которая, несмотря на свою аполитичность, живо интересовалась текущими событиями и была осведомлена, что в религиозно-политических выступлениях на Ближнем и Среднем Востоке наиболее заметны молодые люди. Распаду СССР предшествовал «исламский бум» 70—80-х годов, безусловно стимулировавший активность мусульман внутри самого Советского Союза. Исламская революция в Иране, политический триумф исламистов в Судане, джихад в Афганистане, действия исламских радикалов в Палестине, исламский курс Пакистана, устойчивый авторитет Саудовской Аравии — все это, как и многое другое, демонстрировало советским мусульманам силу и политический потенциал ислама. Подъем исламизма совпал с началом горбачевской «перестройки» в СССР, и она, как ни парадоксально, создав предпосылки религиозного «ренессанса» в СССР, дала новый импульс для следующего витка активности политического ислама, одним из очагов которого становится Средняя (в нынешней терминологии — Центральная) Азия. Внезапное (как казалось многим) пробуждение ислама в бывшем Советском Союзе на самом деле было естественным и неизбежным процессом, своеобразным свидетельством демократизации бывшего советского общества и одновременно признаком восстановления историко-культурной сущности советского мусуль­манства и его реинтеграции в исламскую ойкумену.

Сказанное полностью справедливо и для российского мусульманства, расположенного в непростой с точки зрения межконфессионального общения, политических интересов и пристра­стий «северной зоне» исламо-христианского пограничья.

Вернуться в начало

checheninfo.ru

Добавить комментарий

Спутник Земли

Отправить комментарий